Грандье же в ответ отправляется к самому королю, бросается на колени и просит отомстить за него. Король готов был стать на его сторону, но нашлись люди, донесшие королю, что оскорбление — это результат любовных похождений Грандье и ярости обманутого мужа.

Церковным судом в Пуатье Грандье был приговорен к отбытию покаяния и изгнанию из Лудена, то есть был обесчещен как священник. Но светский суд, пересмотрев дело, нашел Грандье невиновным. За него был также и Сурди, архиепископ Бордо, стоявший выше епископа Пуатье.

Оправданный Грандье, вместо того чтобы покинуть Луден, решил воспользоваться победой и остается в городе. Кроме того, он угрожает своим врагам и требует удовлетворения. Противники его, сами попав таким образом в опасное положение, вспоминают дело Гофриди, в котором дьявол, отец лжи, реабилитированный самым почетным образом, фигурировал в качестве свидетеля, заслуживающего веры как со стороны церкви, так и со стороны чиновников короля. Отчаявшись в других средствах, они взывают к дьяволу, и тот появляется к их услугам в образе урсулинок.

Луденская история началась с того, что настоятельница и некая, вполне послушная ей, монахиня начали биться в конвульсиях и бормотать на дьявольском наречии. Другие монахини принялись им подражать.

О новой эпидемии говорят повсюду — даже в Париже при дворе. Французская королева — испанка с сильно развитым воображением и очень благочестивая — присылает своего священника, а лорд Монтегю, заядлый папист, — своего верного чиновника, который все видел, всему поверил и обо всем донес папе Римскому. Таким образом, чудо было признано. Все видели раны одной из монахинь и стигматы на руках настоятельницы — знаки, которыми отметил их дьявол.

Двор поверил, но сам Луден не верил нисколько. Эти дьяволы, жалкие подражатели марсельских, повторяли утром то, чему учили их накануне вечером. Они не сумели бы сказать ничего, если бы секретные увещеватели их, старательно разучивая с ними дневной фарс по ночам, не учили их, как выступать и что говорить перед народом.

Крупный чиновник — судья города, выйдя из себя, явился сам взглянуть на эти плутни и пригрозил, что выведет все на чистую воду. Таково же было тайное мнение об этих «чудесах» и архиепископа Бордоского, к которому апеллировал Грандье. Им было послано специальное распоряжение относительно монахов-экзорцистов с целью положить конец их произволу, тем более что его хирург, осмотрев девушек, заявил, что не находит их ни одержимыми, ни сумасшедшими, ни больными. Кто же они в таком случае? Несомненно, обманщицы.

Настоятельница монастыря растерялась. Ничего не стоило установить, что ее стигматы (раны) были нарисованы и подновлялись каждый день. Но она приходилась родственницей королевскому советнику Лобардемону, которому поручили суд над Грандье. Он ставит в известность кардинала, что обвиняемый — приятель одного из многочисленных агентов враждебной Ришелье королевы Марии Медичи, что он сделался секретарем своей прихожанки и от ее имени пишет подлые памфлеты.

Грандье, по приказу Ломбардемона, схватили и бросили в Анжерскую тюрьму. Потом взяли оттуда и посадили, как вы думаете — куда? В комнату в доме одного из его врагов, который приказал заделать камнем все окна, чтобы он там скорее задохнулся. Гнусное испытание — поиски дьявольских знаков, было произведено его же обвинителями. Те собственноручно втыкали в его тело иголки, подвергая его таким образом предварительному наказанию, заранее предвкушая его казнь. Его тащат в церковь и ставят лицом к лицу с девицами, которым Лобардемон вернул дар речи. Он видит перед собой вакханок, которых приговоренный к покаянию аптекарь до такой степени спаивал своими настойками, что они становились настоящими фуриями, и однажды Грандье чуть не погиб от их ногтей.

Этих девушек признают одержимыми только затем, чтобы дать волю фурии чувственности. Это, без сомнения, способствовало увеличению аудитории. Сюда приходили слушать из уст женщин то, чего ни одна никогда не решалась произнести до тех пор.

Все это становилось все более смешным, так же, впрочем, как и отвратительным. Даже то немногое, что заставляли несчастных урсулинок зазубривать по-латыни, они коверкали вкривь и вкось. Публика находила, что дьяволы не могли бы выдержать экзамен за четыре класса приходской школы. Капуцины, ничуть не смущаясь, заявляли, что если эти дьяволы не сильны в латыни, зато превосходно говорят по-ирокезски и на других столь же известных языках.

Гнусный фарс с расстояния шестьдесят миль в Сен-Жермене, в Лувре, где был король и двор, казался чудом, страшным, наводящим ужас. Двор испытывал восторг и трепет. Ришелье велел заплатить и монахиням, и экзорцистам.

Столь великая милость воспламенила еще больше всю шайку и сделала ее совсем безумной. За сумасшедшими речами последовали бесстыдные поступки. Экзорцисты под предлогом, что монахини очень устали, отправляли их за город прогуляться и сами гуляли с ними. Одна из них забеременела. По крайней мере, налицо были все признаки. Но на пятом-шестом месяце все исчезло, и дьявол, обитавший в ней, заявил, что это он из мести к бедной монахине придал ей вид беременной. Все это известно из исторических документов.

Наконец дело зашло так далеко, что даже несчастные монахини почувствовали, что на продолжение спектакля у них нет сил. Теперь они уже проклинали самих себя. Несмотря на то, что их ожидала ужасная участь, если бы они сказали правду, несмотря на уверенность, что в таком случае им придется кончить жизнь в подземной тюрьме, они все же заявили в церкви, что осуждены на вечные муки, что это была только игра в дьявола и что Грандье невинен.

Они погубили себя, но дело от того не прекратилось. Не прекратило его и прошение, посланное от всего города королю. Грандье был приговорен к сожжению (18 августа 1634 года). Ярость его врагов была так велика, что, прежде чем сжечь его, они потребовали, чтобы еще раз поискали иголками на его теле знаки дьявола. Один из судей изъявил даже желание, чтобы ему вырвали ногти, но хирург отказался сделать это.

Мучители боялись голоса с эшафота, последних слов казнимого. Так как в его бумагах нашли заметку против безбрачия духовенства,[7] то люди, объявившие его колдуном, считали его и вольнодумцем. Вспоминали смелые слова мучеников свободной мысли, бросаемые ими в лицо судьям, вспоминали последнее слово Джордано Бруно. Грандье старались внушить, что если он будет вести себя благоразумно, та его избавят от огня, предварительно удушив. Слабовольный и сластолюбивый священник, любивший свое и чужое тело, обещал молчать. И действительно, не сказал ничего ни по дороге, ни на эшафоте. Когда его привязали к столбу и все уже было готово, чтобы сжечь его, один монах, исповедовавший Грандье, не дожидаясь палача, поджег костер. Осужденный успел только воскликнуть: «А, так вы обманули меня!» Тут взметнулись языки пламени и нельзя было разобрать ничего, кроме криков.

Таково одна из версий произошедшего в Лудене. Но дело в том, что до наших дней дошло не так много достоверных свидетельств и документов, которые позволили бы однозначно толковать луденскую «истерию».

Некоторые историки утверждают, что настоятельница монастыря урсулинок действительно вообразила, что одержима бесом, который является к ней по ночам в виде недавно умершего священника. Вскоре все остальные сестры стали видеть эти видение. Приступили к заклинанию духов, но во время заклинания спазмы и галлюцинации одержимых ещё более усилились: они ложились на пол, ползали на животе, высовывали язык, который делался совсем черным, испускали крики, мяукали, лаяли и бредили. В бреду каждая рассказывала о своем дьяволе, какой он имеет вид, что он делает с нею, что говорить, при этом они произносили богохульственные речи. Некоторые из них впадали в каталептическое состояние и делались сомнамбулами.

Урбан Грандье, по этой версии происшедшего, не быль монастырским духовником, но он был известен в обители, так как возбуждал много толков о cебе, благодаря своему уму, красноречию и красоте. Кроме того, он сделался популярен своей оппозицией высшим церковным властям и своим памфлетом, направленным против кардинала Ришелье.