— Бенволио! — догадался мистер Планкетт. — Его играет Бен Редфорд. По какой-то не попятной для меня причине всем кажется очень забавным, что Беи будет играть Бенволио. Судья Каннингем настаивает на настоящих шпагах и кинжалах из его коллекции, и я с ним согласен. Тони, Ли и Бен — тоже. Ну так в чем дело, папаша Джад? Вы возражаете?

— Кто я такой, чтобы возражать? Моя работа — следить, чтобы вы не обанкротились. Я хочу сказать, что вы четверо не должны носить арбалет, как и старики Монтекки и Капулетти. За каким же чертом он тебе понадобился?

— Я позаимствовал его у Джейка Харпендена, который играет Самсона в первой сцене и ловко научился им орудовать. Смотрите! — С арбалетом в руке Планкетт вышел в проход между последним рядом и задней стеной и указал на стрелу, торчащую рядом с афишей. — Обратите внимание — в этом месте находится позолоченная розетка, и я угодил прямо в нее.

Сильным рывком правой руки Планкетт выдернул стрелу. Раскрошившаяся белая штукатурка посыпалась на пол.

— Теперь, — осведомился Лафарж, — ты хочешь разрушить весь театр? Что скажет страховая компания?

— А разве мы собираемся предъявлять ей требования? Никакого ущерба не причинено. Заполните дыру замазкой, покрасьте сверху, и стена будет как новая.

— Ты просто чертов псих! — рассвирепел Лафарж. — Вместо того чтобы портить вещи, на ремонт которых требуется целое состояние, лучше бы стрелял в афиши!

— В афиши? Боже упаси! В этой одежде отсутствуют карманы, — Бэрри Планкетт хлопнул себя по бедрам, — поэтому у меня нет при себе ни спичек, ни зажигалки. А впрочем, я и так хорошо вижу. «Театр «Гейети», Дублин, 6 марта 1901 года. Эдам Кейли в «Сирано де Бержераке» Эдмона Ростана». А афиша справа еще древнее: «Королевский театр «Друри-Лейн».[65] В следующую среду 23 мая 1827 года на бенефисе мисс Келли…» — С арбалетом и стрелой в руках он подошел к остальным. — Мне говорили, что, когда тут еще был кинотеатр, эти афиши хранились в старом доме Эдама Кейли завернутыми в пергамент! А вы хотите, чтобы я стрелял в них! За какого вандала вы меня принимаете?

Джадсон Лафарж, наконец, перестал кипеть от злобы.

— Боюсь, я становлюсь рассеянным. Я вас даже не представил. Бэрри Планкетт — Филип Нокс, писатель. Ты когда-нибудь слышал о нем?

— Слышал ли я о Филипе Ноксе?! — воскликнул актер. — Да только за одну биографию Генриха Наваррского[66] я горжусь, что могу пожать ему руку!

Чтобы сделать это, Бэрри пришлось отложить арбалет и стрелу. После обмена рукопожатиями звучный голос актера наполнил зал:

Оглянувшись, он добавил:

— Входите, дамы! Ваш покорный слуга приветствует вас!

Стоя в правом проходе, Конни и Джуди не без страха наблюдали за происходящим. Сначала Джуди, а за ней Конни стали пробираться к мужчинам между рядами поднятых сидений.

— Я говорила тебе, что мне не нравятся эти арбалеты, — проговорила Конни, — и снова это повторяю.

— Меня гораздо больше арбалетов пугают шпаги и кинжалы, — заметила Джуди.

— Тоже верно. У мужчин нет ни капли здравого смысла.

— Здесь есть один мужчина, у которого хватит здравого смысла на всех остальных, — заявил Джадсон Лафарж, хлопая себя по груди. — Но мне, очевидно, снова нужно заняться представлениями. Мистер Планкетт — миссис Нокс. Бэрри, познакомься с Джуди.

— Эта малютка — миссис Нокс? Рад с вами познакомиться, дорогая. Я как раз напомнил вашему мужу о его «Генрихе Наваррском».

— Который сказал, что Париж стоит мессы?[68] Я слышала, как вы тут декламировали. Фил обожает использовать скверные, но легко запоминающиеся вирши в качестве крючка, на который он подвешивает свои книги. В данный момент Фил хочет проделать то же самое с гражданской войной.

— С какой гражданской войной, дорогая? — спросил актер, намеренно усиливая в своей речи дублинский акцент. — Гражданской войной проклятых англичан в 1641–1644 годах[69] или более недавней, американской?

— Боюсь, что американской. Он совершенно помешался на Джексоне Каменной Стене.

— Ну, могло быть и хуже. Ваш муж, очевидно, славный парень. Конни нам рассказывала, как они любезничали при луне.

— Не знаю, зачем вам понадобилось об этом вспоминать, — жеманно улыбнулась Конни. — Это было так давно — мы уже все позабыли.

— Держу пари, что мой муж ничего не забыл, — возразила Джуди. — Не позволяйте ему затаскивать вас в темный угол, Конни. Этот человек практически сексуальный маньяк.

Бэрри Планкетт сочувственно посмотрел на Нокса:

— Вам с ней нелегко, старина? Не беспокойтесь — у всех нас неприятности с женщинами. А теперь, с вашего позволения, я попытаюсь перенести беседу на более высокий уровень. Готов поручиться, мистер Нокс, что человек, написавший «Генриха Наваррского», знает кое-что о фехтовании.

— Да, я немного фехтовал, но только современными рапирами. В поединках со шпагой и кинжалом я никогда не мог толком разобраться.

— Да, это будет потруднее.

— Насколько я понимаю, — продолжил Нокс, — в шестнадцатом веке шпагой разрешалось наносить только режущие удары. Это требовало двух движений рукой, — он изобразил их, — и оставляло вас открытым для оружия противника.

— Воистину так, мой ученейший друг!

— Вы могли применять любой предательский удар — примером может служить coup de Jarnac.[70] Но колющий удар можно было наносить только кинжалом — в противном случае зрители бы вмешались и прикончили вас. Теперь представьте, что мы стоим друг против друга со шпагой в правой руке и кинжалом в левой.

— Уже представил.

— Вы наносите свирепый удар тяжелым обоюдоострым клинком. Я могу парировать его кинжалом — резная гарда защищает мои пальцы и запястья. — Нокс говорил все более увлеченно. — Но разве по-настоящему сильный удар, нанесенный такой рукой, как ваша, не может парализовать мою руку, запястье или кисть? Или, если ваш клинок будет очень острым, сможет даже разрубить сталь моего кинжала? Достаточно легко парировать шпагой удар кинжалом. Но как поудобнее парировать кинжалом удар шпагой? Существует ответ на этот вопрос?

Разговор увлек и Бэрри Планкетта.

— Да, существует! — возбужденно отозвался он. — Это так же верно, как то, что передо мной человек, который мне по душе!

— Ну?

— Ответ содержится в трактате Касла.[71] Его нелегко найти, хотя в библиотеке судьи Каннингема есть экземпляр. Но мы обойдемся без книги — я сам все продемонстрирую. Подождите минуту — я сейчас вернусь.

— Что ты еще затеял, чертов псих? — завопил Джадсон Лафарж.

Планкетт не обратил на него никакого внимания. Подобрав арбалет и стрелу, он направился по проходу к сцене. Все смотрели ему вслед. Свернув налево у оркестровой ямы, актер двинулся к железной двери, ведущей за кулисы. Сцена была скрыта за бордовым занавесом. Когда Планкетт в голубом с серебром костюме оказался у двери, она внезапно открылась ему навстречу.

Оттуда шагнула миниатюрная молодая женщина в белом, чьи темные волосы прикрывала серебряная сетка. Ее одухотворенное лицо, на котором поблескивал грим, было достойно кисти Берн-Джоунса.[72] Нокс не мог хорошо разглядеть женщину при тусклом освещении, но ему показалось, что он уже видел ее прежде. Каждое слово четко слышалось в почти пустом зале.

— Бэрри!..

— С дороги, крошка! У меня важное дело.