Нокс передал вырезку мисс Харкнесс. Она прочитала текст при ярком свете лампы, прикрывая глаза слегка дрожащей ладонью.

— Ну, мэм? — осведомился лейтенант Спинелли. — Это та же самая вырезка?

— Как я могу быть уверена? Выглядит, безусловно, похоже. Я помню эту надпись карандашом — «Уорлд-Телеграм» и дата. Обычно я покупаю нью-йоркские газеты, где бы я ни находилась, но эту заметку я пропустила. Заголовок слишком мелкий, верно? Никогда ее не видела, пока вырезку не прислали Марджери.

— Когда это было?

— На прошлой неделе, по-моему, в среду или четверг.

— Кто ее прислал?

— Имя отправителя не было указано. Вырезка лежала в конверте с маркой авиапочты, отосланном из Ричбелла и правильно адресованном ей в Майами.

— Адресованном леди Северн или Марджери Вейн?

— «Мисс Марджери Вейн».

— А кто в Ричбелле или поблизости знал ее адрес во Флориде?

— Если мне будет позволено ответить, — заговорил судья Каннингем, тяжело поднимаясь со стула и придерживая лацканы пиджака, — то я бы сказал, что его знали мы все. Леди прибыла из Англии в январе и поселилась в отеле «Беркшир» в Нью-Йорке. Мистер Планкетт, тогда проживавший там — сейчас он живет в Нью-Рошель, — навещал ее, Джадсон Лафарж — тоже. А когда леди вложила в наше предприятие солидную сумму денег и подарила нам театр, Лафарж предложил, чтобы каждый, кто хочет, послал ей благодарственное письмо. Он…

— Эй! — вмешался сам Джадсон Лафарж, открывая дверь. — Кто там упоминает мое имя всуе? Слушайте, лейтенант, вы не возражаете, что я заглянул в свой кабинет?

— Нет, можете зайти.

Усталый, но по-прежнему полный энергии Лафарж все еще стоял на пороге.

— Я только на секунду, — объяснил он. — Нужно идти домой. Моя жена утомлена и нервничает, так что лучше мне ее забрать. Херм Гулик отпустил актеров, и знаете, что заявляют эти психи? Что завтра дадут премьеру, как и было запланировано, поскольку именно этого хотела чертова… я имею в виду, несчастная женщина.

— Очень жаль, — буркнул лейтенант Спинелли. — Но нам нужно вернуться к делам. Не хочу утомлять вас, мисс Харкнесс, но я должен разобраться с этой вырезкой. Леди Северн сохранила конверт?

— Думаю, да. Она всегда все сохраняла, в том числе ту вырезку, если только это та же самая. Где вы ее взяли?

— Ну, мэм…

— Вы ни слова об этом не сказали, когда расспрашивали меня внизу. Так где же?

— Это длинная история, мэм. В общем, вчера вечером видели, как один человек украл две ценные вещи в отельных апартаментах леди Северн в Уайт-Плейнс. Позже оба этих предмета нашли в проходе под ложей «В» — один был обмотан вокруг другого, а между ними торчала вырезка. Не знаю, как они там очутились, но теперь эти вещи у меня в кармане. — Лейтенант указал на карман пиджака. — Однако предпочитаю сейчас не вдаваться в подробности. А о вырезке я до сих пор не упоминал потому, что не мог себе представить, какое отношение она имеет к делу. Впрочем, не могу и сейчас.

— Только не ждите, что я вам это объясню! Вырезку прислали нам анонимно в прошлую среду или четверг. Ее вырезали из газеты во вторник и, очевидно, тотчас же отправили авиапочтой. Марджери не имела ни малейшего понятия, что это означает, — если она не считала, что дело касается ее лично, то никогда над ним не задумывалась. Конечно, я могла сказать ей и тогда, и еще на борту «Иллирии», но мне не хватило духу.

— Хорошо, — кивнул Филип Нокс. — А теперь я могу задать мой вопрос?

— Вы имеете в виду, что еще не задали его, мистер Нокс?

— Все предыдущие вели к нему. Вы не передадите вырезку по кругу, чтобы все могли взглянуть на нее?

Мисс Харкнесс повиновалась и снова села.

— Обратите внимание, — продолжал Нокс, — что в заметке говорится о Лютере Маккинли как о безработном журналисте. Но американские репортеры редко используют слово «журналист» — возможно, оно было взято из паспорта. — Он посмотрел на женщину, сидящую напротив. — Думаю, Лютер Маккинли был безработным актером, не так ли? Случайно, он не выступал на сцене под именем Джона Фосдика?

— Да, — кивнула Бесс Харкнесс.

Последовала пауза — звонкая, как удар гонга.

— Черт побери! — Доктор Гидеон Фелл стукнул кулаком по столу. — Пожалуй, нам следует чаще консультироваться с Босуэллом.

— Прошу прощения, — вмешался лейтенант Спинелли, — но что все это значит?

— В 1928 году, лейтенант, — объяснил доктор Фелл, — Джон Фосдик был многообещающим молодым актером в старой Уэстчестерской труппе. Мисс Вейн испытывала к нему как будто беспричинную, но сильную неприязнь. После смерти Эдама Кейли она уволила его из труппы. Вскоре он исчез из поля зрения. Что с ним стало, никто не знал. Но думаю, нам теперь известно, что произошло с ним в итоге.

Сейчас бедняга Фосдик мертв и Марджери Вейн тоже мертва. Но так как он опередил ее на пять дней, то не может считаться подозреваемым. Мисс Вейн не узнала его на борту «Иллирии», где он путешествовал, разумеется, вторым классом. Когда кто-то в Ричбелле прислал ей эту вырезку с фотографией — возможно, как напоминание, — она не разглядела в пожилом сморщенном лице сходства с красивым молодым человеком, каким, по-видимому, был Фосдик. Что касается странных событий на «Иллирии» в ночь, когда произошел выстрел… — Доктор Фелл кратко описал упомянутые события. — Вот что произошло, леди и джентльмены. Теперь мы в состоянии более-менее ясно представить себе, как это случилось и что это означает.

— О себе я не могу сказать этого даже сейчас, — промолвил Нокс. — Вы имеете в виду, что Лютер Маккинли, некогда Джон Фосдик, стрелял в мисс Вейн?

— Он ни в кого не стрелял, сэр.

— Черт возьми, доктор Фелл, но ведь в стене была пуля!

— Да, но что это значит? Афинские архонты! Подумайте — и поймете сами! С вашего позволения, друзья мои, оставим это и рассмотрим другой аспект той же ситуации. Сомневаюсь, что Джон Фосдик мог столько лет таить дикую злобу. А вот Марджери Вейн, боюсь, могла расквитаться с человеком, оскорбившим ее даже очень много лет назад. Могу я попросить вашего внимания, мистер Лафарж?

Джадсон Лафарж все еще стоял, держась за дверной косяк.

— Слушайте! — воскликнул он. — Мне нужно домой! Я и так опозорен из-за этой истории, а Конни говорит…

— Давайте постараемся сотрудничать, мистер Лафарж, — вмешался лейтенант Спинелли. — Если я начну рассказывать о моих супружеских неурядицах, то это затянется до утра. Так что успокойтесь и слушайте маэстро, ладно?

— Конни утверждает, что я подстрекал людей драться на дуэли настоящим оружием! Она говорит, что я, возможно, косвенно виновен в убийстве, хотя сам того не знаю! — Мистер Лафарж переключился на другие огорчения. — Хотел бы я знать, что творится с актерами, — по крайней мере, с Бэрри Планкеттом и Энн Уинфилд. По-моему, он от нее без ума, хотя по его словам об этом не догадаешься. А потом, если они и впрямь настолько рехнулись, что собираются устроить премьеру завтра вечером, то ни один дурак на нее не придет, и мы вылетим в трубу, как я всегда и предсказывал!

— Думаю, — заметил доктор Фелл, — народу соберется куда больше, чем вы когда-либо рассчитывали, мистер Лафарж. Прошедшим вечером — меня еще здесь не было, но я об этом слышал — вы выразили признательность в отношении мисс Марджери Вейн в следующих выражениях: «Если ей хочется, чтобы мы что-то делали, мы делаем. Если ей не хочется, чтобы мы кого-то нанимали, мы не нанимаем». Вы использовали эти слова, сэр?

— Конечно, использовал! Она ведь вручила мне чек на пятьдесят тысяч баксов!

— Тогда я вправе предположить, что она поставила одно условие: ни при каких обстоятельствах не нанимать актера по имени Джон Фосдик?

— Того старикашку на фотографии? Да! Спросите Бэрри Планкетта…

— А этот Маккинли, или Фосдик, обращался с просьбой о работе?

— Еще как обращался! Но он был не в состоянии толком ходить и разговаривать, так что мы в любом случае не могли его принять. Хотя Бэрри распустил нюни и уже склонялся к тому, чтобы дать ему шанс. Но неужели мы должны были из-за этого терять пятьдесят тысяч? А теперь мне надо бежать, иначе Конни не заткнется до утра. Если я понадоблюсь копам, они знают, где меня найти. До свидания!