— Не смотрите на меня грозным взглядом, мистер Лафарж, — потребовала Джуди. — Я не собираюсь это отрицать.

— Простите, Джуди, я не хотел вас обидеть. Так вот, в маленьких коридорах снаружи нижних лож есть железные ступеньки, ведущие в коридоры перед ложами наверху. Это я и хотел сказать. Но это еще не все! Что у вас тут за увеселения в два часа ночи?

— Увеселения? — переспросил лейтенант Спинелли.

— Вот именно. Я оставил машину в переулке — можете считать меня последним сукиным сыном, если у меня остался хоть один талон на парковку!

— В два часа ночи талоны не нужны, мистер Лафарж.

— Рад, что у копов здравый смысл. Короче говоря, в некоторых уборных горит свет — по крайней мере в одной на верхнем этаже. — В его голосе слышались усталость и горечь. — Полагаю, это чертовы актеры. Очевидно, в этой уборной происходит то, о чем Конни лучше не слышать, а мне вообще не знать.

— Что-то подсказывает мне, сэр, — заметил доктор Фелл, — что лейтенант Спинелли намерен возобновить causerie[99] с «чертовыми актерами». Хотите сопровождать нас?

— Нет, спасибо. Я должен вернуться домой. Конни снимет с меня скальп, если снотворное на нее не подействовало. Если застукаете Усталого Уилли — а мне почему-то кажется, что он где-то поблизости, — объясните ему, что на сей раз мы шутить не будем и он попадет под суд. Пока! — Лафарж снова удалился.

— Ну, пошли, — вздохнул лейтенант Спинелли. — Можете погасить зажигалку, мистер Нокс. А вы, миссис Нокс, можете идти с нами, если боитесь остаться одна. Беседа с актерами — простая формальность.

Но лейтенант оказался не прав.

Процессия, возглавляемая доктором Феллом и лейтенантом Спинелли, замыкаемая Ноксом и держащей его за руку Джуди, двинулась через почти темный зал к железной двери за кулисы. Доктор Фелл немного замешкался, рассеянно что-то бормоча себе под нос голосом, напоминающим ветер в туннеле метро.

— Ханс Вагнер! — повторял он как заклинание. — Ханс Вагнер, Ханс Вагнер, Ханс Вагнер!..

Лейтенант Спинелли открыл дверь. Гуськом — сначала Джуди, за ней Нокс, далее доктор Фелл и лейтенант — они поднялись по ступенькам к коридору с бетонным полом и рядом дверей в уборные на левой стене. В конце коридора бетонная лестница с железными перилами вела к уборным на верхнем этаже. Но прежде чем они добрались до нее, в коридоре разверзся ад.

На бетонный пол приземлился высокий и худощавый молодой человек в темно-сером костюме — Нокс до сих пор видел его только в золотисто-зеленом одеянии графа Париса. Это произошло потому, что его схватили за воротник и спустили с лестницы.

Харри Диливен приземлился на ноги, но поскользнулся и упал. Прежде чем он поднялся и повернулся к лестнице, они увидели в его глазах слезы бешеного гнева.

По лестнице спускался Бэрри Планкетт все еще в голубом с серебром костюме Меркуцио, но без пояса со шпагой и без грима. Остановившись на ступеньках, он стряхнул пыль с рук и посмотрел вниз.

— Слышали, что я сказал? — рявкнул актер-менеджер. — Убирайтесь отсюда и больше не возвращайтесь! Если мы к завтрашнему вечеру не найдем кого-нибудь на роль Париса, то поручим ее швейцару!

— Вы за это ответите, мистер Бэрри Планкетт!

— Вам мало?

— Я не шучу! Я обращусь в актерский профсоюз!

— Если вы это сделаете, я не ограничусь побоями, а воткну вам что-нибудь прямо в сердце!

— Вроде как вы поступили с Марджери Вейн?

Мистер Планкетт принял ораторскую позу:

— Не «вроде как», а просто «как», вы, невежественный, безграмотный олух! Как я поступил с Марджери Вейн!

Лейтенант Спинелли шагнул вперед.

— Не будем придираться к словам, мистер Планкетт, — дружелюбно заговорил он. — Между нами, как вы убили Марджери Вейн?

— Но я ее не убивал!.. Вон! — крикнул Планкетт другому актеру.

Харри Диливен молча удалился.

— Я не утверждаю, что ее убили вы, мистер Планкетт, — продолжал лейтенант, — а просто говорю, что вы могли это сделать. Смотрите сами.

— Ну?

— Бенволио увел вас со сцены, оставил в кулисах и вернулся. Никто не может подтвердить ваше местопребывание в течение следующих двух минут, включая критический момент, когда был произведен выстрел из арбалета. Капулетти использовали для входа и выхода противоположную сторону сцены, откуда появилась и процессия во главе с князем Эскалом. Неужели вы не понимаете, как все это будет выглядеть для присяжных? Вы могли выстрелить, стоя в кулисах, — это соответствовало бы углу попадания стрелы, а стрелок вы, как я слышал, меткий, — проскользнуть через дверь в зал, бросить арбалет на пол, чтобы сбить нас со следа, а потом вернуться под прикрытием темноты.

— Может быть, и мог, но я этого не делал!

— А что вы делали?

— Я уже вам говорил!

— Пожалуйста, скажите еще раз.

— Я прошел в свою уборную. — Планкетт спустился с оставшихся ступенек и указал направление. — А потом в соседнюю уборную, поговорить с Энн Уинфилд. Ее там не оказалось, поэтому… Но я уже все это вам рассказывал, так что убирайтесь к дьяволу!

— Когда вы подумаете как следует, молодой человек, то, несомненно, поймете необходимость сотрудничать со следствием. Вы ведь не желаете себе неприятностей, тем более будучи иностранцем, пользующимся гостеприимством Соединенных Штатов, не так ли? Мы знаем, что вы не стремитесь препятствовать правосудию, что вы добрый католик…

— Кто вам сказал, что я католик? — взвился Бэрри Планкетт. — Да, я родился в Дублине, как и Бернард Шоу, но мой старик все еще служит пастором в пресвитерианской церкви на Меррион-сквер; и я могу отлупить любого папистского ублюдка в этом театре!

Лейтенант тоже вышел из себя:

— Вам представится шанс попробовать, вы, трепливый сукин сын, если будете продолжать в том же духе! Только, скорее всего, отлупят вас самого!

— Что же вас удерживает?

— То, что я стараюсь вести расследование согласно правилам, а не запугивать свидетелей или выбивать из них показания! Мало того что мне не дают покоя окружной прокурор и Фло — теперь и вы туда же! Имейте совесть, в конце концов!

— Ну-у… — промямлил Бэрри Планкетт. — Возможно, я погорячился. Я рос среди католиков — они в Дублине еще попадаются, как вы, вероятно, слышали. Конечно, ребята они невежественные — таскаются в церковь по всяким поводам, которые и к церкви-то отношения не имеют. Но люди они добрейшие — даже мой старик с этим согласится.

— Все зависит от точки зрения, — заметил лейтенант. — Я, к примеру, работаю с англосаксонскими протестантами с 46-го года, когда еще был новичком в полиции. В некоторых отношениях они довольно туповаты — думают, что могут растолковать Божью волю лучше самого Бога. Но в целом эти еретики — славные ребята. Иногда я предпочитаю их моим соплеменникам и могу отлупить любого ублюдка, который скажет, что они чем-то хуже.

— Значит, мир? — спросил Бэрри Планкетт.

— Мир, — ответил Карло Спинелли.

— Pax vobiscum![100] — отозвался доктор Фелл, подняв руку, словно благословляя присутствующих. — Поучительное зрелище для вас, мистер Нокс. А теперь, когда дружба восстановлена и ублюдки и сукины дети распределены по нужным местам, может быть, мы вернемся к расследованию?

— Это я и хочу сделать, если только ирландский псих прекратит мне мешать!

— Кто вам мешает, вы, Бенвенуто Челлини?[101] По-вашему, я убил Марджери Вейн? Чушь собачья! Я в глаза не видел эту женщину до прошлого января! Она дала мне все, чего я хотел, — зачем же мне ее убивать? Я хорошо стреляю из арбалета и могу пришпилить стрелой таракана к стене. Но даже если бы я настолько спятил, что использовал бы арбалет, на который нельзя положиться, каким образом я мог заставить эту женщину повернуться спиной и ждать моего выстрела?

— В этом есть смысл. Но может быть, вы все-таки соизволите поведать нам о ваших передвижениях?