- А этот... Гусляр? - осторожно спросил хоббит, разомлевший было от близости Люсенды, эротично расположившейся на подлокотнике его кресла. - Он что, тоже кого-то пугает?

- Да как же! - воскликнул Безяйчик. - У него рок-группа "Страстный зуб". Он всю попсу почитай перевел! История, она вообще повторяется, а Разины да Пугачевы в России завсегда плохо кончали. То в железную клетку их сажают на потеху публике, то по Волге на плотах в голом виде сплавляют! В общем, навел шороху! Теперь в России под фанеру петь да ногами бестолково дрыгать - себе дороже! А что он с голубыми сделал - даже мне жалко стало!

- Что? - заинтересованно спросил Сенечка, не чуждый в прошлом масс-культуре.

- Он их нормально сориентировал! - страшным голосом сообщил Безяйчик. - Теперь у них семьи, дети и все такое! А тех, кто сопротивлялся - отправил к крысам на перевоспитание. Сказал, что ему все равно, что с крысами будет. Теперь крысы в России размножаться перестали. Вот потеха!

Старший Дознатец, разомлевший от близости секретарши-русалки, "Гжелки" и приятного общества, только кивал. Задача отъема челюстей у братцев отступила куда-то вдаль. Утро, как известно, значительно мудренее вечера, и, тем более, ночи. Ведь утром все, что ночью кажется таким простым и ясным, предстает перед нами в своем истинном обличье, мудрёном и загадочном. Но до утра было, хвала Гэндальфу, далеко, и поэтому хоббит слегка расслабился. Углядев за стеллажом с образцами продукции керосиновой фирмы потрепанную гитару, он выпростался из Люсендиных объятий, проковылял к инструменту, подстроил на хоббитанский манер, посетовав, что струн всего шесть, а не девять, и провозгласил:

- Желаю исполнить романс.

- Валяй! - милостиво разрешила Люсенда, - А то одни разговоры, скучно.

- Романс! - объявил дворецкий. - И запел:

"Если женщину нежно не трогать,

Если женщину пылко не лапать,

То завянет она до срока,

То погаснет она, как лампа!

Так что, парень, не будь дуралеем,

И смелее, смелее, смелее!"

"И смелее, смелее, смелее!" - хором подхватила компания.

Как бывает всегда, поле того, как кто-то рискнул спеть, желание петь появляется и у всех остальных. Безяйчик вежливо отобрал у хоббита гитару, попробовал строй, выпил рюмку "Гжелки", неожиданно ловко взял несколько блюзовых аккордов и сказал: - Знаете ли вы, что такое блюз? Блюз - это когда человек разговаривает с Богом за стаканчиком хорошего вина, а тот его слушает. Вот что такое блюз! После чего хрипловато запел:

"Когда возвращаешься поздно,

И день одевается в черное,

Сквозь дождь и оконные слезы

Приходит маленький чертик.

- Маленький черный чертик,

Выпьем бутылочку эля,

Ну что ты сегодня черного

Мне и другим сделал?

Чертик закурит устало -

Дует, прикрой-ка двери,

Плохо, что очень мало

Черному цвету верят.

- Маленький черный чертик,

Гость мой ночной непрошенный,

Ну что же хорошего в черном,

В черном что же хорошего?

Он усмехнется - А впрочем,

Люди немногое знают.

Добрые черны ночи,

Белые снеги тают...

Я вот, как видишь, чертик,

А ничего, не плачут,

Самое чистое - черное,

Сколько его не пачкай.

Выпьем всю ночь до капли,

Что нам с тобой рассветы!

Черти, ты знаешь, не так ли?

Пьяницы и поэты!"

- Спиши слова, а аккорды я уже почти запомнил, - попросил хоббит Безяйчика. Я эту песню Панзутию покажу, он у нас всевозможный фольклор собирает. Да и имп у него страсть, какой черный. Прямо, как в этой песне, и тоже все время лезет, куда не просят.

Гитара, между тем, каким-то образом перекочевала к Мальчишу, который пощипал струны, потом склонил голову на плечо, грохнул по басам, и с чувством заорал на манер Мика Джаггера:

Что за трезвон в такую рань,

Звон вёдер, крики баб?

Горит соседний ресторан,

По-нашему - кабак.

Как часто я мечтал о том,

Чтоб он, подлец, сгорел,

Казанской стоя сиротой

У запертых дверей.

И вылетая головой

Из отпертой двери,

Как я мечтал, чтоб его

Разбил метеорит!

Как часто мимо проходя,

Раскаяньем томим,

Я горько думал - чтоб тебя

Развеяло, как дым!

Так почему же я не рад?

И понял я, - а ведь

Кабак всегда горит, как ад,

А мне в аду гореть!

И я подумал - как же так,

Что проку от огня,

Коль попусту сгорит кабак

И нету там меня?

Увы, кабак уж догорал,

Слез не стерев с лица,

Я скорбный уголь подобрал,

Как пепел близнеца.

Дым таял в небе надо мной,

И думал я в тиши:

Без рая мы живем давно,

А как без ада жить?

За приятным разговором незаметно пролетела короткая зимняя ночь. Поутру Мальчиш с Безяйчиком отвезли гоблинов в гостиницу, пообещав через пару часов выправить им паспорта граждан дружественного сопредельного государства со всеми необходимыми визами и прочим, а также помочь с транспортом для поездки в Первопрестольную.

- В Москве к Таньке загляните, ежели, конечно случай представится, - напутствовал их Безяйчик. - Привет ей передавайте. - Впрочем, я не прощаюсь.

Путеводный молочный зуб, как и все дети, уснувший ночью, утром проснулся, зашевелился и больно укусил хоббита в запястье. Василий неделикатно отцепил агрессивный зубик и спрятал его обратно в портсигар. По правде говоря, искусанное запястье зудело немилосердно, так что его, на всякий случай, пришлось промыть той же "Гжелкой", да еще и зеленкой намазать для дезинфекции.

Через пару часов гоблинов разбудил мощный автомобильный, а может быть, даже и паровозный гудок, раскатившийся под окнами двухэтажной Растюпинской гостиницы.

- Кому это не спится в ночь глухую? - сонно пробормотал Старший Дознатец, подходя к окну, за которым морозно сиял славный зимний денёк.

Под окнами обнаружился здоровенный, пыхающий паром явно самодвижущийся механизм, чем-то похожий на джип "Гранд-Чероки" и паровоз серии "ОВ" одновременно. Рядом с джипаровозом стоял Безяйчик в меховой дохе нараспашку и призывно размахивал руками.

- Эй, братва, вставайте, время пить пиво! - радостно орал он. Бурная ночь, как ни странно, совершенно не отразилась ни на физическом ни на моральном состоянии братка, хотя, очухом тут, очевидно, и не пахло. - Самовар поспел и джипаровоз под парами, а мы еще ни в едином глазу!

- Наверное у этих ребят для опохмеления имеется что-нибудь свое, национальное, - философски подумал Старший Дознатец, потирая ноющий после вчерашнего затылок. - У каждого народа свой очух!

Сформулировав эту мысль и подивившись ее чеканности и афористичности, повеселевший хоббит направился будить остальных сыскарей, а также насильно прикрепленного к команде Сенечку. Сенечка, однако, на месте не обнаружился, но все-таки нашелся и довольно-таки быстро. Шустрый горлум налаживал контакты с обслуживающим персоналом, а именно, с молоденькой разбитной горничной.