Неожиданно зал погрузился во тьму, и начались новые чудеса явлений, новый мучительный сон, полный страшных призраков и галлюцинаций.

Только Дэзи сидела спокойно, наблюдая за Зеноном, который в этой гипнотизирующей атмосфере совершенно перестал владеть собой. Он впал в какое-то сонное состояние, по временам ему что-то мерещилось, он куда-то рвался и что-то невнятно и лихорадочно шептал. Дэзи держала его за руку и старалась отрезвить властным взглядом, но, когда он стал совсем застывать, впадая в транс, она сильно сжала ему пальцы и повелительно шепнула:

— Иди за мной!

Он пошел автоматически, не понимая, что с ним происходит.

Очнулся он у нее в квартире перед пылающим камином. Ба лежала на ковре, глядя в огонь, а за ней сидела Дэзи с папиросой в руках.

— Вы у меня, — сказала она в ответ на его удивленный взгляд.

— Как? Ведь мы только что были в Теософском обществе.

— Там было тесно и душно, вам стало плохо, вот и все.

— Благодарю вас!

Он нагнулся, чтобы поцеловать ее руку, но Ба так враждебно заворчала и выгнула хребет, что он невольно отступил.

— Я хотел только выразить вам мою благодарность, а Ба не позволяет!

Дэзи улыбнулась и положила ноги на спину пантеры.

— Вы не привыкли к спиритическим сеансам.

— Я бывал на многих, но на этот раз мне все время казалось, что я вижу фантастический сон, от которого никак не мог освободиться. Удивительный медиум! И если даже все это было наперед подстроено, то приходится признать, что устроитель прямо-таки гениален!

— Все это была самая настоящая правда, ручаюсь вам! Но, к сожалению, это только факты, и ничего больше, — говорила она презрительным тоном, подавая ему стакан чая, который принесла старая, сгорбленная индуска. — Немая действительность! Лишние, ненужные истины! Отвратительная болтовня людей, которым суждено исчезнуть бесследно. К тому же я терпеть не могу этих балаганных чудес, они во мне будят отвращение и чувство гадливости. В низших кругах земной атмосферы кишат эти ларвы. Это громадная мертвецкая человеческих призраков, которым, раньше чем они рассыплются в сферическую пыль, грезится прежняя жизнь на земле. Это только элементалы, эманации души, призрачные существа и вампиры, подкарауливающие нас, чтобы за наш счет продлить свое ничтожное, иллюзорное существование; это только зародыши преступлений, зла и подлости, возникшие в темных уголках земли, постоянно кружащиеся над ней, неспособные на бессмертное солнечное существование. Как голодные, бездомные собаки в холодную ночь просятся в теплые жилища, так и они кружатся в светлых орбитах творческих душ, которым дано господство и бессмертие.

— Ужасная картина, настоящий ад, — сочувственно вздохнул Зенон.

— Да, настоящий и единственный ад! «Вечный плач и скрежет зубов!» А он держится их слезами, он кормится их мучением, он из их страданий и горя создал себе престол, на котором опочил, требуя все новых восхвалений и совершая все новые насилия. Где раздается стон, где царят болезни, несчастья, преступления и вечный мрак, там проявляется его власть, там царит он, царь тьмы, ужаса и смерти! — В глазах Дэзи сверкали молнии, она грозила кому-то сжатым крепко кулаком. А Зенон, захваченный ее пылом, бессознательно шептал:

Дэзи сложила руки и, склонив голову, замерла в восторженном созерцании. Лишь изредка шевелились ее губы, и на них расцветала улыбка, грудь подымалась от сдержанного вздоха, и по бледному, просветленному лицу пробегало зарево молитвенного экстаза.

Не смея мешать ей, Зенон сидел неподвижно, всматриваясь в корону ее медных волос, окружавших голову словно лучистым ореолом, и зачарованной душой пел ей немой восторженный гимн.

Но спустя некоторое время, обеспокоенный ее каталептической неподвижностью, позвал индуску и ушел.

Ба покорно прыгала перед ним, провожая его до порога.

Вечер был отвратительный, шел мелкий, частый дождь. Зенон вздрагивал от холода. Гнилой воздух спирал ему дыхание и покрывал лицо липкой, неприятной сыростью. Было уже довольно поздно; окна зияли пустотой, как прогнившие глазные впадины, магазины были закрыты, и только затянутые туманом фонари бросали грязные круги света на почерневшие мокрые стены домов и тротуары, покрытые грязью. Редкие прохожие, сгибаясь под зонтами, проходили по пустым улицам. Постоянное бульканье водосточных труб, шум дождя и глухие мучительные порывы промокших деревьев раздражали Зенона, причиняли ему чуть ли не физическое страдание.

Ада вызвала его по какому-то спешному и важному делу, и он шел, вернее, тащился, то и дело останавливаясь на углах и боязливо всматриваясь в пустые площади и глухие улицы. Бесчисленные глаза фонарей глядели со всех сторон затуманенными таинственными зрачками, кое-где, как черные стожки, стояли неподвижные фигуры полицейских в длинных плащах, с которых стекали струи дождя.

Зенон не видел Аду уже несколько дней, так как со дня сеанса почти не выходил из дому. Он чувствовал себя очень плохо, им владело какое-то необъяснимое беспокойство, он ощущал такой сильный упадок воли, что по целым часам просиживал в читальном зале, ни о чем не думая, бесцельно всматриваясь в огонь, глухой и равнодушный ко всему окружающему. С того же дня он не встречал и Дэзи; ему сказали, что она больна и не выходит из своей квартиры, и он этим удовлетворился. Безволие и равнодушие, охватившее его, сделали его жизнь отвратительной; даже его личные дела были ему скучны и неприятны. Поэтому он ужасно злился, тащась сейчас к Аде по пустым дождливым улицам.

Углубленный в свои мысли, он не сразу заметил остановившийся рядом с ним экипаж. Чей-то голос окликнул его по имени.

В открытое окно кареты глядела Дэзи.

— Куда отвезти вас? — спросила она, подвигаясь и давая ему место рядом с собой.

Он назвал кучеру гостиницу и сел в экипаж.

— Меня вызвали родственники, есть какое-то спешное дело.

— Это та прелестная девочка и красивая дама, с которыми я вас видела в Грин-парке?

— Да, но что с вами случилось после субботы?

— Я находилась в состоянии, в котором даже сама о себе ничего не знаешь. Это болезнь, посещающая меня очень часто, и против нее нет лекарства, — грустно ответила Дэзи.

— И меня в эти дни разъедали скука и безразличие. Я не выходил из дому, ни с кем не видался и не работал, мною овладело безволие, и все время я дрожал в каком-то беспокойстве, ожидая каждую минуту несчастья. Так, должно быть, чувствуют себя деревья перед ударом молнии. Отвратительное состояние!

— А теперь вам лучше?

Она пожала ему руку и заглянула в глаза так глубоко и близко, что он невольно отодвинулся.

— Нет, нет, — горячо возразил он. — А может быть, виноват во всем климат? Ведь все время идет дождь, холод, туман, и так изо дня в день! Это может довести до отчаяния! А может быть, солнце погасло и мы уже никогда не дождемся тепла и света?

— Ностальгия по солнцу.

— Уеду на материк, непременно уеду! Дольше такого я не выдержу. Убегу куда глаза глядят!

И вдруг он замолчал, смущенный такой неожиданной вспышкой своей откровенности.

— На юге весна уже в полном разгаре!

— Какое мне до этого дело? — резко возразил он, не уловив в ее тоне удивительной мягкости и тоски.

— Таким ароматом дохнули на меня вдруг апельсиновые рощи, так засверкали голубые моря!

Он быстро наклонился к ней, глаза ее застыли, устремленные куда-то вдаль, и было в них как бы сияние этих желанных морей, а по губам скользила бледная мечтательная улыбка. Вдруг он все понял.

— Жду, жду, жду, — шептал он все тише, и в голосе его была безумная радость, надежда и счастье.

— Помнишь? — губы ее дрогнули, и звук ее слов был удивительно нежен.

— Я готов хоть сейчас!

Экипаж остановился перед гостиницей.