— Завтра! — крикнула она ему, прощаясь с улыбкой, полной тайного обещания.

Долго прислушивался он к шуму удалявшегося экипажа.

— Завтра! — повторил он, чувствуя, как с его души слетает бессилие, подобно старой изношенной одежде, а в сердце разгорается пламя восторга. Он не стал ждать лифта и буквально летел по лестнице, подхваченный крыльями радости. Иногда он останавливался и восторженно восклицал:

— Завтра! Завтра!

Ада встретила его бледная и смущенная.

— Вандя больна.

— Вандя?

Его сразу отрезвило это неожиданное известие.

— Заболела в субботу, сразу же после возвращения из парка. Врачи никак не могут определить болезнь. У нее ничего не болит, она только жалуется, что всякий раз, когда засыпает, ей является та рыжая дама, которую мы тогда встретили, и смотрит на нее ужасным взглядом. Вандя с криком вскакивает с кровати. При одном упоминании о ней дрожит от страха. Вот это-то и странно, что температура у нее нормальная. Но я, кажется, знаю источник ее болезни! — шепнула Ада с глубоким убеждением.

Робко и беспомощно взглянул он в ее грустное лицо.

— Это она ее сглазила.

— Кто? — и он невольно оглянулся вокруг.

— Этот рыжий вампир, эта ужасная незнакомка.

— Дэзи? — Он отшатнулся, пораженный ужасной мыслью. — Не может быть! Человек, когда боится, теряет способность ясно смотреть на вещи! Это совершенно невероятно! — торопливо говорил он, чтобы заглушить звук произнесенного имени.

— Я глубоко убеждена в этом. Не знаю только, зачем и за что? Пусть будет проклята эта злая и подлая сила, пусть будет проклята! — грозно повторила Ада, и в глазах ее сверкнула молния глубокой ненависти. — Но я своего ребенка защищу, хотя бы ценой собственной гибели. В чем виновата Вандя? Это меня так мучит, что я не могу успокоиться. А тут, как нарочно, и тебя столько дней не видела, — с упреком сказала она, подымая на него глаза, полные слез.

— Я тоже был болен, сегодня я первый раз после той субботы вышел из дому. Лихорадочный бред, — поспешно заметил Зенон.

— Да, ты бледен, у тебя очень плохой вид. В этом должна быть какая-то таинственная связь с болезнью Ванди. Не смейся над моими подозрениями: страх часто имеет ясновидящие глаза. Может быть, она и тебя сглазила!

Его охватила ледяная дрожь, в мозгу пронеслись странные ассоциации.

— Пойдем, и Бэти здесь! Она приходит каждый день и сидит у кровати Ванди. Милая, славная девушка!

Зенон молчал: предположения Ады пробудили в нем сильное беспокойство.

— Тебе было очень плохо?

Она поглядела на него с нежной заботливостью.

— У меня был острый приступ меланхолии, и несколько дней я метался в бессильной муке. Не было даже сил прийти к тебе.

— Почему же я не могу быть всегда с тобой?

— Я думал об этом, я знаю, ты бы меня защитила от моих терзаний! Ты одна! — горячо произнес он, но сейчас же подавил в себе готовое сорваться с уст признание, так как перед ним встало грозное лицо Дэзи.

— Что тебя мучит, скажи, ты ведь знаешь, я готова все для тебя сделать.

— Когда-нибудь скажу тебе! Скажу, убегу под твою защиту, и ты меня спасешь, снимешь с меня тяжесть греха. Мне надо окончательно решиться на что-то.

— Ты пугаешь меня!

Ее сильно обеспокоил мрачный взгляд Зенона.

— Ада, мы ждем! — крикнул Генрих из другой комнаты.

Они вошли в гостиную. Генрих сидел у камина, Бэти шла им навстречу.

— Вандя жалуется, что вы ее забыли!

Она поздоровалась с Зеноном холодно и сдержанно.

Девочка лежала в кровати, как увядший цветок, с усилием протягивая ему маленькие худые ручки.

— И мама вас ждет, и папа, и мисс Бэти ждет! Все ждем, а дядя не приходит, — шептала она с упреком.

Нежный жалобный голосок и худое личико ребенка так растрогали Зенона, что он едва сдержал слезы. Он погладил ее по растрепавшимся светлым волосам и стал весело рассказывать о разных делах, которые его задержали. Девочка выслушала внимательно и ответила очень серьезно:

— Ладно, дядя, но теперь вы должны навсегда с нами остаться! Мама сказала, что, как только я поправлюсь, мы поедем домой, и вы с нами.

— Непременно поедем вместе, — подтвердил он, растроганный ее щебетанием.

— И прямо домой! Мне что-то надо вам сказать, дядя, по секрету, только никому ни-ни!

Он дал ей торжественное обещание хранить тайну; Вандя обняла его за шею и прошептала:

— Когда дядя не приходит, мама плачет. Я часто видела. — Она откинулась на подушку и, взяв его за руку, продолжала серьезно: — Мама совсем одна. Папа постоянно болен, а я ведь тоже не могу ей помочь. Маме очень тяжело. Вы понимаете, дядя? — прибавила она.

Как дороги ему стали в этот миг ее золотистая головка и умные голубые глаза! В нем вспыхнула внезапно проснувшаяся отцовская любовь, ему захотелось говорить ей слова, полные нежности, любви и заботы. Он обнял ее и стал горячо целовать, а Вандя, взволнованная этой неожиданной лаской, гладила рукою его лицо и шептала, восхищенная и счастливая:

— Дядя такой добрый, такой милый, такой — мой!.. Как папа!

— Как папа! — невольно повторил Зенон, опускаясь на стул.

— В самом деле, дядя, в самом деле! — щебетала девочка, не отпуская его руки.

Зенон радостно слушал эти признания, но в то же время понимал, что ему никогда не придется называть ее своим ребенком.

Девочка вдруг понизила голос и таинственно произнесла:

— Знаете, дядя, Швипс приходит ко мне каждую ночь.

Он вопросительно поглядел на нее, не понимая, о ком идет речь.

— Это моя собачка. Мама говорит, что она мне только снится, но она в самом деле приходит, впрыгивает на кровать и лижет мне руки, пока я ее не поглажу, а потом свертывается в белый клубок и засыпает. А иногда она играет со мной, — хватает башмаки, прыгает через стулья, прячется, стоит на задних лапках. Странно только, что никогда не лает и не визжит. Правда, я не знаю, куда она днем пропадает. Я везде искала ее, а может быть, мама нарочно велит ее прятать?.. Сегодня ночью… когда пришла та рыжая, я на нее натравила Швипса. Маме я не сказала, потому что знаю, что нельзя людей собаками травить… Но я так ужасно ее боюсь, что не могла выдержать… Я указала на нее Швипсу глазами и говорю: возьми ее! Он бросился на нее и так гонял ее по всей комнате, так гонял, так грыз, что она пригрозила мне и убежала.

— Может быть, она больше не придет, — пробормотал Зенон, пораженный ее рассказом, тем более что Вандя рассуждала вполне трезво.

— Я буду на нее всегда науськивать Швипса, раз она такая подлая! — сердито говорила девочка. — Знаете, дядя, она приходит, садится вот здесь, где вы теперь сидите, и смотрит на меня таким ужасным взглядом. Я закрываю глаза, прячу голову под подушку и все-таки вижу, как она на меня смотрит. Мне становится так страшно, со мной что-то такое происходит, чего я не умею вам рассказать. Я не могу ни пошевелиться, ни позвать маму, ничего не могу сделать, — беспомощно развела она руками. — И зачем она меня пугает? — жалобно простонала Вандя, пугливо прижимаясь к Зенону.

— Не бойся, она уже не придет… и не надо об этом думать.

Вошла Ада и пригласила его пить чай.

— Мама, дядя теперь будет приходить каждый день!

Когда он, прощаясь, целовал ее, она шепнула ему на ухо:

— А то перестану дядю любить!

Он еще раз поцеловал ее и вышел.

— Мисс Бэти уже уехала. Она не хотела вам мешать, к тому же очень торопилась домой, так как у мистера Бертелета сегодня опять припадок, а Джо куда-то уехал.

Зенон и не заметил отсутствия Бэти, поглощенный мыслью о состоянии Ванди. Воцарилось тяжелое беспокойное молчание. Ада ежеминутно заглядывала в комнату больной, а Генрих, измученный и слабый, только вздыхал и бросал робкие взгляды на Аду и Зенона.

— Вандя мне все рассказала, даже о собачке. Я ничего не могу понять. Она вполне разумна, отлично понимает свое состояние и совершенно уверенно рассказывает невероятные вещи. Точно какая-то галлюцинация наяву. А может быть, это какой-то самогипноз? Ничего не понимаю.