Обо всем этом рассказывает Василько, а Дэ-Семь диву дается.

— А скоро будем вертолетами летать в горы, — хвалится Василько. — А вниз по канатной дороге съезжать… Природу же, в основном, по телевизору наблюдать…

— Ишь ты! — дивится Дэ-Семь и вроде бы так просто спрашивает: — А кто же в шахматы играть будет?

— Так уже машины играют, — отвечает Василько.

— Да ну?! Значит, машины и ездют, и на горы летают, и природой любуются, и в шахматы резвятся?..

— Правильно.

— Это ж вы все чисто в рабы попали! А спасать некому — от машин тоись?

— Спасать?! — смеется Василько. — А мы и не жалуемся!

— Так рази из вас короли будут?! — сокрушенно воскликнул Дэ-Семь.

— А мы к этому и не стремимся…

— Всю жизнь, значит, в пешках? То-то и оно, что в голове своего короля нету, — машинам все поотдавали! Ну, там ездить, летать либо в телевизорь глядеть — ладно, куда ни шло… Но чтоб машиной в шахматы играть?!

— Господи Исусе! — в ужасе произнес харчевник, прислушиваясь к их беседе.

— Так это для развития науки и развлечения.

— Во-во: машина развлекается! А книги?

— Тоже машины пишут.

— И читают?

— Читают.

— Хорошо, если вам что расскажут, а если не пожелают? Так неучами и останетесь?..

— Почему?! Машины человеку время экономят.

— Для чо? Новые придумать? Им служить?..

— А хотя бы!

— Самим же в пешки податься? Да где там! Из таких пешек только пешку и сотворишь…

— Так и у вас, — упорствует Василько, — техника есть. Вертолеты, телевышки, автомашины…

— Это на том берегу, — прерывает Дэ-Семь. — У нас для того нигде и мостов нету! Усёк?

— Усёк.

— То-то! Шахматы — это душа человека, а в нее, в душу, с машиной не лезь! Не то она и ее отымет. У тебя пружина будет, а у ей — удовольствие!

Тут Василько как заплачет!.. От неожиданности Дэ-Семь растерялся, потом обнял его и быстро заговорил:

— Да ты чо? На меня? Так ведь я по неразумению своему… Живи с пружиной!

— Нет, милый вы мой Дэ-Семь, — взял себя в руки Василько. — Техника техникой. Человек для себя ее и придумывает и командует ею… У меня хуже: волшебником я стал. Вот.

— Как это — волшебником?!

— Ну, не совсем, чтобы… а что задумаю — исполняется.

— Всё-всё?

— Да.

— Неужто всё, что пожелаешь? — никак не верилось Дэ-Семь.

— Всё! И никакой самостоятельности: все делается без всяких моих усилий…

— Чур меня! — суеверно прошептал харчевник.

— Так не годится, — согласился Дэ-Семь — Деды наши немало сказывали о волшебстве… Оно, конечно, штука хорошая. Но только применять и его с умом надо… Слышал я, что к волшебству прибегать следовает, когда сам чего не сможешь достичь. Так?

— Ага.

— Или если прижмет тебя к самому что ни на есть краю. А ежели твоего ума хватает и своими силенками одолеваешь, тогда без волшебства желательно, иначе нутро свое человечье утеряешь и останешься вроде как с пружиной, но без души!

— Вот и со мной такое происходит.

— А как же ты вчера проиграл? — хитро спрашивает Дэ-Семь. — Забыл команду дать своему волшебству? Василько плечами пожал: не знаю…

— У нас волшебство только на том берегу действует, — пояснил Дэ-Семь, — а тут — нет… Да закинь ты это свое волшебство. Не знаю, в чем оно у тебя… Живи сам!

— Закинул.

— И чо?

— Не проходит…

— Ишь ты! Прилипло как… Однако пора нам: слышь, сбор трубят? Сейчас тренировка предстоит. Хозяин, что там с нас?

Вернулся я с той стороны к обеду. Василько произвел на меня приятное впечатление, хотя выглядел скучным. Поговорили мы о шахматах, особенно о роли пешек в игре, и расстались.

После обеда я снова был у трона Каиссы. Народу собралось не меньше вчерашнего, все происходило так же торжественно; опять состоялся красочный парад, в честь уже следующего — за неудачным «царствованием» Василько — короля черных № 1001.

И наконец началась долгожданная партия. Долгожданная не только для меня и Василько. Любители шахмат, накануне освиставшие Василько, теперь сочувствовали ему и желали отличиться.

Наверное, и в шахматах судьба непостоянна… Игра началась стремительно, но все время атаковали черные. Фигуры белых разбегались в страхе кто куда и гибли одна за другой без всякого, как мне казалось, плана и цели.

Толпа вокруг нас бушевала и была на стороне белых, сочувствуя попавшим в беду. Только Каисса оставалась спокойной и даже порой улыбалась.

Правда, когда я присматривался в бинокль к королю белых, то не находил на его лице ни малейших признаков волнения!..

«Ну и нервы!» — думал я.

Не прошло и часа, как на квадрате № 1001 сложилось странное положение: все фигуры черных и все их пешки были целы и сосредоточились в правом дальнем от нас углу, вокруг своего короля, и в левом ближнем, где стеной зажали короля белых.

Из всей армии этого несчастного монарха сохранилась лишь одна пешка! Это был Василько, стоявший сейчас на поле дэ-7, том самом, где в начале игры находился знакомый ему (да и нам с вами) солдат.

Ход белых… Посмотрите на рисунок…

Всем стало ясно, что Василько сейчас станет ферзем, но, к сожалению, это уже не спасет белого короля от скорого и неминуемого поражения.

Василько оглянулся на своего короля, но он был далеко, и предстояло самому принять окончательное решение.

Вот уже судья поднял сигнальный флажок, давая понять, что время на размышление истекает… и Василько смело шагнул на поле дэ-8; мгновенно взвился дымный смерч, скрывая от взоров тайну превращения пешки в фигуру, и все мы замерли в ожидании.

Прошла еще секунда, смерч поднялся в небо, и все увидели не ферзя, как ожидали, а великолепного белого коня и на нем Василько.

Черные сделали какой-то ход (вообще-то у них теперь не было выбора), Василько направил своего коня на поле эф-7 и… объявил мат![11]

Такой партии, скажу я вам, мне не доводилось видеть ни разу. Всего я ожидал, только не победы обреченного короля белых. Если бы не Василько — его постигло бы бесславное поражение.

И не слышал я никогда такой овации, какую устроили болельщики! Каисса совсем повеселела и приказала приветствовать победителя салютом из шестидесяти четырех пушек.

Наградой ему стало возвращение домой.

Немного погодя попрощался и я с Каиссой и любезным церемониймейстером, зашел за трон и негромко произнес:

— Инутама, инутама, акчолё!..

Сегодня у меня удивительный день: столько событий ожидает очереди, чтобы попасть в мою повесть, и так легко пишется, что даже некогда поесть!

И что интересно: после того как мы с Василько возвратились по домам — я полагал, что на этом конец нашей повести. Как бы не так…

Открываю свежий номер городской вечерней газеты и читаю, представьте себе, следующее:

«Неужто, — думаю, — он, Главный Инженер Восемью Восемь, брат церемониймейстера? Надо сходить…»