Саиб не мог знать, о чем они говорили, и поэтому Соня удивленно посмотрела на толстяка: чего это он так всполошился из-за гиперборейских монет?

— Я знаю смотрителя храма Белой Волчицы в Шадизаре,— сообщил духанщик.— Не лично, конечно. По разговорам. Так вот, в разное время он нанимал людей. Никто, правда, не знает, зачем, но только все они пропали.

— Как это пропали?

— А вот так. Уехали из Шадизара и не вернулись,— прошептал он, вытаращив глаза.— А люди-то были из лучших! Темная история, одним словом.

— Что верно, то верно,— задумчиво кивнула Соня.— Впрочем, я и сама знала, что дело тут нечисто, но все равно — спасибо.

— Ну о чем ты говоришь! — воскликнул Саиб и вновь широко улыбнулся.

Оставшись в одиночестве, Соня задумалась. Впервые услышав от Ханторека о кинжале, она поняла: что что-то здесь не так, но что? Чем больше она размышляла над этим, тем меньше нравилась ей вся затея, однако даже мысли о том, чтобы отказаться от дела, у девушки не возникло.

Сознание грозящей ей опасности не отпугивало ее, а наоборот, привлекало, заставляя действовать. Собственно, и ремеслом своим она давно уже занималась не ради денег, а чтобы вновь и вновь испытывать острые ощущения, зачастую отклоняя даже выгодные заказы только из-за того, что они оказывались слишком простыми для нее. В новом деле Соню смущало лишь одно: она не понимала его сути.

Девушка порылась в сумке, достала чехол, распустила завязку и вытряхнула кинжал на стол, затем налила себе вина и вынула серповидный клинок из ножен. Клинок Тьмы... Ритуальный кинжал. Она сжала рукоять в ладони и сделала несколько отработанных движений. Удар получался скользящим, как у любого восточного оружия, как у ее меча, когда кривизну клинка тщательно выверяют по длине руки будущего владельца. Если все рассчитано верно, то клинок не перерубает, а как бы врезается в плоть, и силы требуется значительно меньше, чем при ударе, скажем, аквилонским прямым мечом. Клинок Тьмы в этом смысле казался созданным специально для нее.

Соня вновь уселась в кресло и, взяв бокал, вдруг почувствовала жажду: в комнате стало душно. Она отворила окно и, глядя на темную воду канала, выпила вино. И что все это дает? Ощущение того, что она ввязалась в серьезную историю? Но это ясно и так.

Соня откинулась в кресле и попыталась сосредоточиться. Отец Пайр... Какая у него цель? Несомненно, та, о которой он сказал. Получить кинжал. Зачем? Это другой вопрос. Но Соня отчего-то верила, что он не солгал, когда говорил о своем желании пресечь исходящее от кинжала зло. Она знала, что митрианство постепенно утрачивает свои позиции, но понимала и то, что среди его приверженцев есть люди, которые не будут мириться с этим. Похоже, старый аквилонец именно из таких. С его стороны она не боялась обмана, ибо хорошо разбиралась в людях и чувствовала фальшь. Отец Пайр был искренен, чего нельзя сказать о Хантореке. Этот явно что-то недоговаривал, вот только что?

Она долго размышляла, тщательно взвешивая все «за» и «против», и в конце концов твердо решила: когда в ее руках окажется не эта подделка, а настоящий клинок, она отправится с ним в Ианту. Ханторека с его бегающими глазками видеть ей больше не хотелось.

На маленьком круглом столике у окна стояла ажурная золотая клетка трех локтей в высоту. В клетке сидела... ворона. Она могла бы показаться чучелом, если бы изредка не помаргивала и не поворачивала голову, словно прислушиваясь к чему-то, но кроме нее в комнате находился только человек, и он молчал.

Человек нетерпеливо ходил из угла в угол, будто чего-то ждал и мучился от вынужденного безделья. Солнце врывалось в распахнутое настежь окно, и ярко освещенный прямоугольник на полу медленно полз вдоль стены. Наконец человек остановился, потом шагнул к клетке, и ворона повернула к нему голову.

— Ты помнишь, о чем мы с тобой говорили? — спросил он так, словно разговаривал не с безмозглой птицей, а с человеком.

Однако ворона, взглянув на него, каркнула, явно отвечая на вопрос.

— На всякий случай повторю: ты должна проследить за людьми, с которыми я сейчас встречусь, и, если они попытаются скрыться, найти это место, а если нет, то предупредить мать Разару, когда они окажутся в дне пути от храма. Ты все поняла?

Ворона вновь отозвалась, подтверждая, что все поняла и готова действовать.

— Хорошо.— Ханторек открыл дверцу клетки.— Лети!

Когда утром Соня спустилась в общий зал, там уже сидели четверо ее будущих спутников.

— Как дела, мальчики? — весело прощебетала она, подойдя к столу.

Братья вместо ответа заулыбались, а Альво насмешливо спросил:

— Как спала богоподобная Соня?

— Спасибо, прекрасно,— ответила девушка, присаживаясь за стол.

Там и Сям тоже улыбнулись, а Сурхан оторвался от жаркого и смачно рыгнул.

— Фу! — Соня сморщилась и помахала рукой перед лицом.— Пахнешь ты и в самом деле отвратительно!

— Зато чувствую себя прекрасно,—усмехнувшись, ответил туранец, и если бы Ханторек услышал его, он понял бы, что ошибался: великан не только не глуп, но и не лишен своеобразного чувства юмора.

Как раз в это время к духану подъехал Ханторек в сопровождении двух конных воинов. Остановившись у дверей и выпрыгнув из седла, посланник оглянулся, увидел на крыше противоположного дома ворону и шагнул в заведение.

Войдя, он сразу увидел вчерашнюю компанию, расположившуюся за угловым столиком слева от входа, а при взгляде на девушку его жестокое, не знавшее сострадания сердце забилось сильнее: сейчас, при свете дня, она показалась ему еще прекраснее.

Посмотрев на ненасытного туранца, который с аппетитом поглощал жаркое, Ханторек почувствовал голод, вспомнил, что даже не позавтракал, и поморщился. Он мог, конечно, перекусить и здесь, но не хотел. Подойдя к столу, он высокомерно кивнул:

— Я принес обещанный задаток.

Ханторек небрежно взмахнул рукой, и стоявший за его спиной слуга выложил на стол увесистые мешочки. Альво взял один и подбросил его на ладони, оценивая вес, а Сурхан попросту распустил тесьму и высыпал на стол кучку желтых кругляшей, среди которых оказались монеты разных стран. Братья, не проверяя, заткнули мешочки за пояс.

— Если вы готовы, не будем терять времени.

Никто не возражал, все вышли из духана и вскочили на коней.

— Я, пожалуй, провожу вас до ворот.

— Все еще не доверяешь? — насмешливо спросила Соня.

— Вовсе нет. Просто хочу дать последние наставления и лично убедиться, что вы благополучно отправились в путь.

Он развернул коня и направил его прочь от Пустыньки. Сидевшая на крыше дома ворона лениво взмахнула крыльями и снялась со своего места, но, кроме Ханторека, ее никто не заметил.

— Нам придется пересечь центральную часть города,— пояснил посланник.— Покинув Шадизар, вы направитесь по Тракту.

— На северо-востоке есть удобный перевал через горы,— заметил Альво.— Это более короткий путь к Гиперборее.

— Нет,— возразил Ханторек.— Если пересекать Бритунию, нужно будет переправляться через Желтую реку, а это непросто. Ее берега заболочены, а вода соленая. Пить ее нельзя.

— Неужели в горах Граскааля нет перевалов? — недоверчиво прогудел огромный туранец, чем несказанно удивил Ханторека: оказывается, эта туша вовсе не так глупа и знает гораздо больше, чем он думал!

— Вам нечего там делать,— объяснил он.— И вообще, давайте договоримся: я рассказываю, как быстрей и безопасней добраться до места, а уж потом вы задаете вопросы.— Поскольку возражать никто не стал, он продолжил: — Так вот, по Тракту вы попадете в Коринфию и сразу свернете на север. Здесь у вас не возникнет трудностей, а вот в Немедии, которую вам придется пересечь вдоль восточной границы, они могут появиться. Не советую ехать на запад, в Нумалию. Стражи порядка там свирепствуют.

— А что нам делать в Нумалии? — поинтересовался один из братьев.