Роенко понимал, что на этот раз легко отделаться ему не удастся. Хищение и применение оружия вне службы –  это более чем серьезно. К тому же применение, нанесшее человеку увечье. Сергей упал на жесткую солдатскую кровать офицерской камеры. Если учитывать еще и то, что он наехал на местного авторитета, то перспективы у него, Роенко, были совсем мрачные. Такие оскорблений не прощают. И будут ждать своего часа. Чтобы отомстить за унижение. Но какова Галина? Его когда-то любимая, единственная Галенька. Неужели в ее душе не осталось ничего человеческого?

Утром Роенко вызвал следователь. Щуплый капитан юстиции представился:

— Ковалев Александр Сергеевич.

Предложил присесть напротив.

— Курите, Сергей Сергеевич. –  Он пододвинул пачку дешевых сигарет и зажигалку.

— Спасибо, у меня свои.

Сергей закурил «LM», пуская дым в сторону открытого зарешеченного окна. Следователь начал свою работу. Он задал необходимые процессуальные вопросы. Затем отложил ручку.

— Согласно протоколу задержания, переданного нам органами внутренних дел, следует…

— Я знаю, что следует из протокола, –  перебил следователя Роенко. –  Один только вопрос: меня будут судить?

— А вы как думаете?

— Трибунал?

— Не могу сказать!

— Понятно. И все время следствия я буду находиться под арестом?

— К сожалению, да. Но, с другой стороны, это в ваших же интересах. Тот, кого вы ранили, может попытаться отомстить вам.

— Извините, не могли бы мы перенести допрос?

— А что такое?

— Я плохо себя чувствую. После контузии в Чечне это со мной бывает.

— Понятно. Сочувствую вам. Врача вызвать?

— Не надо, обойдусь.

— Хорошо, –  согласился капитан.

Роенко увели обратно в камеру гарнизонной гауптвахты. Только дверь за ним закрыли на засов, что не положено при обычном аресте.

А через час к нему зашел командир полка. Подполковник Зверев Игорь Николаевич. При появлении начальника капитан Роенко поднялся с кровати.

Командир же не спеша прошел к столу, сел на табурет, облокотившись на локоть. В Чечне они воевали вместе, и к капитану командир испытывал симпатию.

— Ну, здравствуй, Сергей Сергеевич!

— Здравия желаю, товарищ подполковник.

— Сидим?

— Как видите.

— Вижу. Вот к чему приводят необдуманные поступки. Не могу понять. Хочу, но не могу. У меня в голове не укладывается то, что ты натворил. Выкрасть оружие и устроить разборки в ресторане. Подвергая опасности жизни многих людей. Нанеся троим увечья. Я уже не говорю о Попове. Но в кабаке… Для чего? С какой целью? Отомстить? Кому? Жене? Так и мстил бы ей. Зачем в посторонних стрелял? Не пойму. Не могу понять. Так подставить себя. А может, у тебя с головой не все в порядке? Не поступают так нормальные люди. А теперь что? Трибунал? Тюрьма? Не понимаю.

— Достала она меня, товарищ подполковник. Всю жизнь сломала. Что теперь о какой-то тюрьме говорить, если жизнь кончена?

— Это ты брось. Жизнь, видишь ли, кончена? Не сметь и думать об этом, понял? Это приказ, если хочешь. А мы думать будем, что делать. Характеристики сделаем что надо; общественность поднимем –  нашу, военную. В УВД у меня заместитель начальника знакомый, мужик с понятием –  может, и надавит на потерпевших. Посмотрим. Ты только нюни-то не распускай. А о жене своей забудь. Не жена она тебе.

В дверях появился сержант из состава караула.

— Товарищ подполковник, разрешите обратиться? Сержант Ломов.

— Обращайся.

— Там вас к телефону.

Вернулся он через несколько минут, и от боевого настроения не осталось и следа. Он как-то странно посмотрел на Сергея. Роенко спросил:

— Неприятности?

Подполковник закурил, не смотря на подчиненного:

— Хуже! Все намного серьезнее, чем мы с тобой предполагали.

— Что еще может быть серьезнее? Что?

— Что, спрашиваешь? Смерть охранника. Вот что.

— Как это?

— А вот это у тебя надо спросить. Ты его что, боевым приемом вырубал?

— Нет. Обычный удар. Правда, в точку риска, но, если бить на поражение, противник умирает сразу, а охранник, когда меня забирали из кабака, был жив. Значит, не мог он умереть.

— Умер он. Не приходя в сознание, умер. И причиной смерти признан твой удар, каратист! Кровоизлияние в мозг!

— Но этого не может быть.

— Я с тобой шутки шутить буду?

— Подождите. У меня и свидетель есть, что охранник, когда его забирала «Скорая помощь», был жив. Старший лейтенант, командир ОМОНа. Он подтвердит. И комиссия подтвердит, что не мог я его убить. Второй-то охранник жив?

— Про второго ничего не знаю. Но не в этом дело. Неужели ты не понимаешь? На тебе –  преднамеренное убийство, разбой с применением оружия и еще куча преступлений.

— Это дело рук Коротыша. Он и охранника завалил под шумок. Но как? Предупреждал же меня, что я труп? Хотя старший лейтенант может опровергнуть часть обвинений.

— Ничего он не может. По крайней мере, сейчас!

— Не понял?

— Твой ОМОН ранним утром отправлен в очередную командировку в Чечню. Потом, конечно, может, и дадут ребята показания, только кому они тогда нужны будут? Да и оправдать тебя они не смогут. Вот такой коленкор получается, Серега.

— Понял.

Командир вроде сделал все, что было в его силах, но оставался на месте, куря сигарету за сигаретой. Молчал и Роенко, уставившись в одну точку.

— Еще твой рапорт. Сам же, дурила, настоял, чтобы ему дали ход. Если в Москве подпишут, то тогда, наверное, гражданские тебя заберут.

— Ладно. Спасибо вам, Игорь Николаевич, за все. Делайте, что положено. Характеристику лепите, какую запросят; осуждайте коллективом. Мне уже никто не поможет, кроме самого себя.

— Вот ты как? В Чечне, значит, вместе, а здесь –  порознь?

— Да что вы можете, товарищ подполковник? НИЧЕГО. И не ваша в этом вина. Во всем виноват я один, вот и буду в одиночку расхлебывать свою кашу.

— Ну, ты особо-то духом не падай. Мы будем настаивать на том, чтобы допросили ребят из ОМОНа, будем бороться.

— А что это даст? Преступление-то налицо? Взят, как говорится, с поличным! Вы только не подумайте, что я решил поплакаться вам. В жалости я не нуждаюсь.