Едва мама продолжает говорить, я скатываюсь по ней вниз и оседаю на полу, сложив голову на дрожащие колени.

- Ты где, Реган? Куда ты пропала, Реган?

- Мам, все в порядке.

- Ты должна вернуться.

- Считаешь?

- Конечно! Реган, послушай, я все понимаю, но здесь твой дом.

- Это вряд ли.

- Я ведь жду тебя, ты - единственное, что у меня есть, Реган. Ты слушаешь? Кроме тебя у меня только скрипящий по швам брак и разваливающийся коттедж. Возвращайся, милая, прошу тебя, я поговорю с отцом. Я скажу ему, чтобы...

- Прекрати.

- Нет, я скажу, я обещаю!

- Ему наплевать. Я не хочу возвращаться. И ты уходи. Слышишь?

- Я не брошу его. Он ведь твой отец, Реган. Ему очень плохо сейчас.

- Неужели так по мне скучает? - Я усмехаюсь и тут же виню себя за грубость. Но что мне еще остается? Я знаю, знаю, я не должна так говорить. Но как вести себя иначе, если в моей голове нет ничего кроме опасного яда, выпускающегося при любом упоминании об отце? Это защитная реакция, механизм. Этого не изменить.

- Он в больнице, Реган.

- В больнице? - Недоуменно переспрашиваю я, выпрямившись.

- Да. Что-то с сердцем, давление. Я не знаю, какая-то чушь, о которой врачи ни черта не говорят. Они все пялятся на меня, спрашивают о чем-то, а я молчу.

- Почему молчишь?

- Потому что я ничего о нем не знаю, Реган! Знаю только, что он пьет, как будто бы завтра подохнуть собирается! Что он любит трахаться на заднем сидении машины и пиво, простоявшее в холодильнике пару ночей!

Я крепко зажмуриваюсь и отворачиваюсь. Ее слова полоснули по мне, будто бритва. Раскрываю рот, дышу часто и ощущаю, как от отвратительной дрожи сотрясается все мое тело. Мне вдруг хочется выкинуть телефон, разбить его, вышвырнуть в окно.

- Прости, - хрипит мать, - я не должна была этого говорить, не должна была...

- Ты выпила?

- Я не...

- Ты выпила. - Я киваю и с силой ударяюсь головой о стену. В глазах вспыхивают точки, а сердце сжимают невидимые когти. Как бы мне не хотелось сейчас слышать все это, но я слышу. Я здесь и сейчас, и это паршиво и больно.

- Я немного выпила, правда. Я чуть-чуть, малышка. Ты вернешься?

- Нет.

- Реган, прошу тебя, ты нужна мне здесь.

- Я так не думаю, мам.

- Зачем тебе думать? - Громко восклицает она. - Просто вернись, и все, вернись, ты меня слышишь? Ты нужна мне, ты должна быть со мной рядом, когда мне плохо!

Я опускаю голову и прикладываю пальцы ко лбу. Сколько раз я успокаивала ее, как много раз сидела на кухне и прижимала к себе, хотя руки взвывали от синяков и ссадин. Я делала все это, потому что она нуждалась во мне. Но почему она никогда не думала, что и я нуждаюсь в ней? Что и меня обнять нужно?

Боль, которую я не ощущала уже очень и очень долго, вырывается из меня диким потоком. Я распахиваю глаза и крепче стискиваю в пальцах телефон.

- Знаешь, мам, - шепчу я, - мне кажется, вы друг друга стоите.

Я сбрасываю звонок и молча пялюсь на экран, понятия не имея, что делать. В груди так горячо, что дышать больно. Но я дышу. Через силу. Потому что так надо. Потому что у меня нет другого выхода. Я должна жить дальше, несмотря на все то дерьмо, что меня окружает. Я должна подняться и идти, ведь иной возможности не представится.

Я должна, но не маме. Я должна самой себе.

Я встаю на ноги и бреду к туалету. Перед зеркалом поправляю волосы, умываюсь и замираю, впялив растерянный взгляд в отражение. Капли скатываются по щекам, падают на темно-коричневую майку, но я не обращаю внимания. Я просто смотрю на себя и тихо дышу, размеренно приподнимая плечи. У всех ведь есть проблемы. У меня вот предки не совсем адекватные. Но у кого-то и похуже бывает. Верно? Бывает, я точно знаю. Бывает, люди болеют, бывает, люди умирают. С ума сходят. Близких теряют. Себя теряют.

Я со стуком опускаю ладони на край мойки и горблюсь. Бывает хуже, бывает.

- Ты в порядке? - Неожиданно спрашивает знакомый голос, и я оборачиваюсь. Глаза у меня красные, но я не плакала. Я почти никогда не плачу.

- Да.

Уильям чешет нос и облокачивается спиной о потертую дверь. Руки он складывает на груди, вроде бы как уходить не собирается, и я озадачено выгибаю правую бровь.

- Ты что-то хотел?

- Тебя проверить.

- А зачем меня проверять?

- Друзья заботятся друг о друге, птенчик.

- О, а мы с тобой друзья, оказывается? Круто. Я не ожидала, черт, прости, для такого торжественного момента я плохо одета.

- Ничего, тебе идет. Все эти синяки на лице и руках отлично подчеркивают глубину твоих полопавшихся в глазах сосудов. Поверь, здесь бы странно смотрелась поглаженная и чистая одежда. Драные шорты и майка - то, что нужно.

- Я рада, что ты одобрил.

- Я не одобрил. Я только сказал, что отеки сочетаются с грязной одеждой.

- Ах, вот что, сочетаются. - Я раздраженно выдыхаю и приближаюсь к парню, ясно представляя, как размахиваюсь и врезаю ему по лицу. Мы оказываемся так близко, что я ощущаю странный запах мелиссы, исходящий от его кожи. - Меня уже тошнит от твоей грамотности. Откуда такие парни берутся? Может, ты с другой планеты?

- А ты, может, выиграла звание главной язвы Янгстауна?

- Я там каждый год побеждаю, котик.

- Я и не сомневался. Возьми. - Уилл неожиданно протягивает мне тюбик с кремом и серьезно кивает. - Это от синяков. Будет покалывать, но зато отеки быстро пропадут.

- Не нужна мне твоя мазь.

- Это не моя мазь. Теперь возьмешь?

- Ничего я не возьму. Синяки и без нее пройдут.

- Так они пройду через пару дней.

- А так через пару недель. Переживу.

Я ставлю руки на бедра, а Уильям с вызовом прищуривает голубые глаза. Впервые мне кажется, что он готов свернуть мне шею со злости и усталости.

- Просто возьми мазь. - Он подается вперед, а я отпрыгиваю назад.

- Не хочу. Себя иди, обмазывай.

- Ты издеваешься? Будем из-за крема припираться?

- Я тебя не задерживаю. Это женский туалет.

- Это общий туалет.

- И что с того? Я сама как-то справлюсь, договорились? Под холодной водой руки подержу. Слышал о таком? Необязательно себя кремом измазывать вонючим, чтобы от синяков избавиться, умник.

- Что за детский сад, птенчик? - Уилл вновь надвигается на меня.

- Даже не приближайся. Я тебе сказала, мне ничего от тебя не нужно.

- Ну, значит, я не услышал.

- Все ты услышал!

- Да, услышал, что ты собираешься руки под холодной водой держать.

Внезапно взгляд Уильяма вспыхивает ярким фейерверком, и я тут же понимаю, что обернется это холодной войной. Он резко подается к кранам, а я со смехом отскакиваю в сторону, но не успеваю и пару шагов пройти, как оказываюсь на половину мокрой.

Я визжу, а он сильнее зажимает пальцами поток воды, и капли разносятся по всему помещению, врезаясь мне в глаза, в одежду, волосы. Я закрываю лицо ладонями, а Уилл смеется, направляя водяные бомбы в мою сторону. В конце концов, я срываюсь с места и несусь на него, намереваясь окунуть его чудесные, светлые волосы в мойку. Но потом до меня доходит, что свернуть его в три погибели будет совсем не просто, и поэтому я тоже подскакиваю к соседнему крану. Включаю холодную воду, набираю ее в ладони и ловко плескаю ему в лицо. Меня трясет от смеха, и я улыбаюсь так широко, что щеки сводит.

- Кажется, ты зря обмазывался этой дрянью, котик, - смеюсь я, наблюдая за тем, как Уилл свободной рукой протирает мокрое лицо. Неожиданно вода попадает мне в нос, и я неуклюже пошатываюсь в сторону, схватившись пальцами за переносицу. Черт! Я знаю, что не должна отворачиваться, но ничего не могу поделать. Я отвлекаюсь всего на пару секунду, а Уильям тут же оказывается рядом и обхватывает меня руками за талию.

- О, кое-кто хотел подержать синяки под холодной водой, верно? А где тут у нас еще синяки, не только ведь на руках, я прав, птенчик?

- О, Боже, Уилл, прекрати, прекрати, - я начинаю хохотать, когда он подскакивает со мной к мойке и начинает плескать холодную воду мне прямо на лицо. Вырываюсь, но он так крепко меня обнимает, что любые попытки тщетны.