Несмотря на то, что он жил и работал в рабочей среде, Николай Петрович был очень тактичным: никогда не ходил дома в одном исподнем, и  за долгую свою жизнь ни разу не сказал на свою жену ни одного плохого слова (даже столь распространенного в обращении к женщинам как «дура»). И, как гласит семейная легенда, для того, чтобы завоевать сердце своей будущей супруги (моей прабабушки), писал ей совершенно головокружительные письма. История писем не сохранила, зато безжалостно расставила все точки над i, выявив, в конце концов, что на самом деле, по просьбе Николая Петровича, эти письма писал его старший брат, Петр Петрович, служивший бухгалтером и имеющий более «интеллигентское» образование.

        Когда  началась  война, Николай Петрович с товарищами по работе,  согласно приказа,  приступили к подготовке заводского оборудования на эвакуацию, по железной дороге – чтобы немцам ничего  не досталось, если город придется сдать. Был сформирован также и ж\д состав для семей ИТР и квалифицированных рабочих. Но с командой на отправку протянули, немцы продолжали наступать, и уже было прервано жд сообщение между Москвой и Крымом, поэтому людей было решено отправлять водными путями (см. часть 10). В этот тяжелый момент Николая Петровича назначили начальником эшелона с оборудованием. В банке ему выдали  мешок денег – настоящий, увесистый  мешок, на расходы всего эшелона до самого Нижнего Тагила. Он взял это «сокровище», не пересчитывая, поскольку каждая лишняя минута задержки могла дорого обойтись…

     …Он довез до пункта назначения весь состав – все оборудование, и всех людей, что его сопровождали   – в целости и сохранности. Но семья на долгое время потеряла с ним связь, потому что его сын, Шурик, остался защищать город, а Лида с мамой поехали в эвакуацию с мед институтом, и это их «путешествие» складывалось совсем  не так, как было изначально запланировано …

    По прибытию в Нижний Тагил, Николай Петрович сдал все оставшиеся деньги –  все, до копеечки, с записями расходов, согласно ведомости. И сумма остатка оказалась абсолютно соответствующей всем бумагам.

Когда привезенное оборудование  было установлено и заработало на полную мощность,  Николай Петрович  попросил отпуск без содержания, чтоб разыскать свою семью. Его жена и дочь на тот момент находились в Туркмении, в город Мары.

     И он нашел их, и встреча была непередаваемо трогательной, но… когда жена увидела, что он приехал в том же драном пальтишке, которое она  и до войны-то постоянно перелицовывала, то не смогла сдержаться, и сквозь слёзы выплеснула: «Какой же ты дурак! Вёз мешок денег, и не мог себе кожанку купить, как все начальники!». Возмущенному недоумению Николая Петровича не было предела: «Ирочка, как я мог!!! Везу государственные деньги,  идет война, а я буду себе пальто покупать?!» Единственное, что он привез из Нижнего Тагила семье – это свою зарплату за  несколько месяцев. На нее в Мары купили 100 кг пшеницы, которую потом мололи и варили «затируху» (вид супа) долгое время.

    Николай Петрович рассказал, что, несмотря на большую удаленность от линии фронта,  в Нижнем Тагиле все постоянно ходили полуголодные (видимо, большую часть своих продовольственных ресурсов область отдавала на снабжение передовой). У него был с собой костюм, выданный в качестве премии, как ударнику социалистического труда, еще перед войной. Этот костюм пришлось отвезти в ближайшую деревню, чтоб сменять на картошку. Ехал Николай Петрович  на санях, по тайге… По дороге на него напали волки, и едва не съели****…

–

*  К тому же, именно прадедушка принимал меня из рук медсестричек в роддоме, и  покинул этот мир ровно через полгода и три дня после моего рождения. Мой собственный папа был тогда в морском рейсе, нёс военную службу.

** В ответ на мой недоуменный взгляд, бабуля пояснила: «Тогда лошади вагонетки с углем  возили, а лошадям кузнец нужен!»

*** Бабуле всегда казалось, что её папа  не был сыном кузнеца – очень уж изящные, тонкие линии рук у него были. Подозрение еще усиливалось рассказами старших, что  до революции родителей Николая Петровича очень привечал местный богач, хозяин фабрики. Часто приезжал за ними  на пролетке, и всегда бросал конфеты детям. Но все это всего лишь домыслы, а правду уже вряд ли возможно узнать.

*** Прервав свой рассказ, в этом месте бабуля неожиданно улыбнулась, покачала головой  и с выражением произнесла: «Интересная была жизнь какая!».

14. Настоящий коммунист. Мирное время

На фото: прадедушка вместе с женой, моей прабабушкой. Керчь 1930 год. Действительно – мирное время…

   Когда война окончилась – Николай Петрович, в качестве представителя от завода, поехал в Москву – отчитываться лично перед А.И. Микояном. В то время Микоян был членом Совета по эвакуации и Государственного комитета по восстановлению хозяйства освобожденных районов. С собой Николай Петрович (в качестве гостинца Анастасу Ивановичу) взял чемодан урюка (сушеный абрикос). Ценный гостинец  положил на самую верхнюю, третью (багажную) полку в плацкарте,  сам лег на вторую и … неожиданно заснул. Увы, чемодан за это время безвозвратно исчез. Когда же любимая супруга принялась отчитывать мужа за потерю, он, не принимая столь популярную среди мужей всех времен и народов тактику «Лучшая защита – нападение», только искренне переживал: «Ирочка, но я его же караулил!».

    Деликатный с родными, он был довольно жестким, строгим и требовательным на работе, непримиримым борцом за справедливость, предельно честным. И никогда не пользовался своим служебным (партийным) положением. Как бы ни высокопарно звучали эти слова, но всё  это – правда.

   Однажды (дело было еще в мирное, довоенное время) супруга, взяв с собой школьников Лиду и Шурика, приехала к Николаю Петровичу  на работу (его трудовая деятельность тогда проходила на заводе в Камыш-Буруне). Сначала мама и дети сходили искупаться на море (Черное) и немножко позагорали на прибрежных валунах. Потом отправились в столовую, где для ИТР был отдельный зал. Представились, что они семья Николая Петровича, и, получив  его обед, разделили на троих и съели. Когда же их папа позже появился в столовой, и выяснил, что его обед  уже «ушёл»  – второй брать не стал (не положено!), предпочёл остаться честным и голодным.

    После войны Николая Петровича перевели в Узбекистан, в городок Беговат, на Хилковский металлургический  завод, куда с ним поехала и его жена (Лида на тот момент уже не нуждалась в поддержке: она работала по специальности, и собиралась замуж, второй раз).

    Как-то раз, когда отец семейства пришел с работы на обед, жена поставила на стол свежеприготовленный, ароматный плов из молодого барашка, изумительно  вкусный.  «Ирочка, где ты достала такое чУдное мясо?» – поинтересовался Николай Петрович. Услышав, что это «какой-то молодой парень принес утром» – отодвинул резко тарелку и  устроил жене «разнос»: «Как ты могла это принять?  Я же начальник! Это взятка –  значит, ему надо что-то противозаконное сделать…!», и долго потом не мог успокоиться. Взятки и «подношения благодарных подчиненных» были для него абсолютно «вне закона».