В это время  малыш захотел в туалет. Карапуза усадили на горшочек, водруженный прямо на полку,  а по окончанию «славных дел» мама попросила Лиду вылить содержимое, и на какие-то считанные секунды оставила внука одного, чтобы передать горшок в вагонную дверь. Как раз в этот момент дитёнок потянулся за своей мамой, сделавшей несколько шагов в сторону от него, и … выпал из окошка, приземлившись животиком прямо поперек рельса…

     Ужас, мгновенно накрывший женщин, невозможно описать! Но – «не было бы счастья, да несчастье помогло» – лучшие специалисты мединститута были все здесь, рядом, оэтому маленького Володю сразу же, бегом отнесли на обследование! Но и авторитетные медики, осмотрев малыша и пощупав его животик, однозначно ничего сказать не смогли. Однако, проплакав навзрыд в течение двух часов после своего «полёта», Володя потихоньку успокоился  и заснул: к невыразимой радости всех, кошмарное происшествие не имело последствий …

    Здесь же, на пристани, Лида наблюдала, как происходит посадка беженцев  для переправки через Каспий.

    Стоит пароходик, со сходнями (даже без перил). Люди, спеша и толкаясь, стремятся попасть на палубу. С чемоданами падают  в воду…  По всему видно, что каждый думает только о себе, о своем спасении.

    И если, в самом начале их эвакуационного маршрута, посадка людей в Керчи проходила куда более пристойно, то сейчас, по прошествии года войны,  всеми владел панический ужас перед надвигающейся угрозой, страх  попасть во власть нелюдей-фашистов …

   …Через несколько дней мед институт погрузили на небольшой пароход – и отправили до Красноводска. Там должны были подать состав на Кызыл-Орду, в Казахстан: два классных вагона – для размещении администрации и преподавателей, а для остальных – все те же, товарные вагоны, с нарами.

    Путешествие через Каспий прошло без приключений, без происшествий.

    И ни одна из трёх женщин-Никоновых не думала-не ведала, что, будто в компенсацию за пережитое, Судьба уже приготовила им свой Подарок, в Красноводске, один – для всех …

     …Когда Лида с мамой и Клавой отправились в эвакуацию – Лидочкин брат, Шурик, оставался защищать Керчь. В регулярные войска его не взяли* и он записался в ополчение, в пехоту. Был на передовой, ходил в атаку. Ощущение ужаса, когда выходили «лоб в лоб» на  противника, навсегда врезалось в его память. Но разве не в том состоит истинная храбрость, чтобы действовать наперекор собственному страху – тому, что нагоняет вопящий во все горло животный инстинкт самосохранения?**

    После того, как Керчь была захвачена немцами (ноябрь 1941 г.)  – оставшиеся в живых ополченцы на плотах  перебрались через Керченский пролив – в Тамань, на Кавказский берег.

    Их направили в Красноводск***.  Там выяснилось, что в железнодорожном депо нужен машинист, а Шурик отлично знал это дело, это была его рабочая специальность. Его взяли на работу, и вот уже больше полугода Александр Никонов жил в Красноводске,  ничего не зная о своей эвакуированной семье. Семья, в свою очередь, тоже никаких известий  о своём парне не получала почти год – за исключением того, что Керчь взяли немцы, и уцелели совсем немногие защитники.

    Об этом не говорили, но надежды когда-либо увидеться с ним уже почти не осталось – ни у его мамы, ни у сестры, ни даже у Клавы, с которой они поженились в начале войны, почти перед самой эвакуацией…

    Тем памятным августовским вечером Шурик сменился с очередной поездки, и шел из Красноводского депо, через вокзал, по перрону, «домой». Для него было совершенно неожиданным обнаружить, что на платформе полно гуляющих стайками девчонок, вроде бы не местных. Как и любой молодой парень на его месте (а было Шурику тогда 24 года), он поинтересовался: откуда же столько красавиц? И, услышав слегка горделивое –  «Мы из Крымского мединститута, ждем отправки в Кызыл-Орду!» – едва справился с волнением, для следующего вопроса: знают ли они Лиду Никонову? Наверно, сердце остановилось в ожидании ответа, который, правда, был почти мгновенным: «Конечно! Они с Клавой, в том вагоне… вооон их окошко!»

    Он подошел к вагону, встал у запылённого окна, на которое указали ему студентки, и просто позвал: «Жена, пошли домой!». И так велико потрясение было от этих обычных слов, сказанных негромким голосом, что не было радостных криков, не было суматохи и суеты вокруг … Шок бывает и от счастья, в которое уже не веришь.

    Клава взяла свой чемоданчик и пошла с мужем.

–

* Не могу точно сказать – почему. С одной стороны, он еще до войны, работая на рыболовецком судне, получил серьезный артрит коленного сустава (и, на моей памяти, всё время хромал). Так что вообще мог быть негоден к военной службе. Но, как контраргумент:  в ополчение его все-таки взяли. С другой стороны – мог просто не попасть по году призыва.

**  Только человек одарен способностью идти против тьмы инстинктов своих, ведомый одной только мыслью – как свечой, горящей во мраке, сознанием своим – как звездой путеводной. Но, к сожалению, пользуются этим даром далеко не все. Может, просто потому, что гордый homo sapiens на самом деле не так уж далеко ушёл от homo животного? Но каждый для себя решает это сам…(Не сомневаюсь, что и среди животных есть исключения из этого правила. Однако, наш социум состоит не из животных. Поэтому подтверждать философию практикой в данном случае весьма затруднительно.)

*** Была ли это ротация (практика в военных действиях, когда  войска на передовой заменяются свежими силами) или же его просто отправили туда по «белому билету» – восстановить нет возможности.

На фото: Шурик, брат Лиды, его жена Клава и их дочь. Прошло 6 лет и 6 месяцев – это март 1949 года. Я смотрю на эту фотографию, и на другие фотографии, послевоенного времени. И мне кажется, что люди на них не просто разучились улыбаться. В их глазах – даже у тех, чьи родные, в большинстве, остались живы – тревога, тоска, печаль. Эхо пережитого. Кажется, что это навсегда, но… Хорошо, что  у меня есть их же фотографии 60-х, 70-х годов!

18. Последний отрезок

Август 1942 года

    Город Красноводск произвел на приезжих ужасное впечатление! Не знаю, как сейчас (когда он носит гордое название Туркменбаши), а в то время он был очень маленький, почти без растительности. Да и какая тут растительность, если пресная  вода –   привозная. Вторым источником живительной влаги служил заводик по опреснению морской воды – впрочем, она была не только отвратительна на вкус, но и, как показали исследования более поздних лет, была вредна и в качестве питьевой ,и в качестве поливочной. Так что и студенты, и преподаватели Симферопольского мед института, привыкшие к пышной Крымской растительности, были откровенно рады услышать команду на погрузку в эшелон для отправки дальше – покинуть это безрадостное место.