Он оглядел каждого из нас, затем его взгляд обратился на меня и он плотоядно щелкнул клыками. Этого мои нервы уже не выдержали.

Я зажмурилась и завизжала.

Когда у меня в очередной (то ли в пятый, то ли в шестой) раз закончился в легких воздух, мне бесцеремонно зажали рот и прошипели на ухо:

– Заткнитесь, пожалуйста, миледи.

А Луис добавил с другой стороны:

– И открой глаза.

Я решила послушаться этих советов и увидела совершенно потрясающую картину: вокруг нас, зажав уши, бегали вампиры, они сталкивались, падали, поднимались на ноги и вновь падали. Их жирного повелителя (кем же еще может быть эта бочка?) и след простыл (а может, его разорвала акустическая волна?).

Все так же бегая по кругу, вампиры скрылись в бескрайней степи.

Ланс потрясенно уставился на меня:

– В первый раз вижу, чтобы их прогнали.

– Я еще и не так могу, – скромно ответила я.

– Угу, – мрачно подтвердили «прынцы».

* * *

Мы спокойненько переночевали возле тех же деревьев. Всю ночь нас никто не беспокоил. Скорей всего, вампиры, убежав, рассказали своим друзьям, что туда ходить не надо, там слишком громко кричат. А любителей пения Витаса среди местных, больных на всю голову, монстриков, по–видимому, не нашлось.

На рассвете начали думать, что же делать дальше. Возвращаться в город – было бы полным безрассудством, а идти куда–то еще…

Разговор шел по кругу, когда я вдруг заметила, что кто–то направляется к нам со стороны города. Две фигурки: одна повыше, другая пониже – медленно приближались, опасливо оглядываясь на ворота.

Мои спутники тоже заметили их, а потому разговор как–то сам собой заглох. Наконец, фигурки приблизились, и мы смогли их рассмотреть. Это были мальчик и девочка. Мальчик – лет десяти, девочка – семи. Примерно так.

Я несколько долгих минут смотрела на эту девочку, пытаясь понять, где же я ее видела, и лишь потом до меня дошло. Эта был тот ребятенок, которого Франсуа и Луис спасли при моем непосредственном участии. А этот парнишка, как я понимаю, ее родственник. Небось, только–только намылился стать единственным ребенком в семье, а тут такой облом.

Все молчали. Причем молчали довольно долго. Не знаю, кто почему, но я просто решила, что начинать разговор с вопроса, не пришли ли детишки помародерствовать на наших хладных останках, как – то неприлично.

Наконец, мальчонка не выдержал:

– Вы спасли мою сестру, и… я… мы хотим поблагодарить вас.

Хоть один благодарный человек нашелся!

Ой, и как же они меня, красивую, отблагодарят? Подарят что–нибудь, например.

А мальчонка продолжил:

– Вам нужно уйти отсюда, – начал он, дергая сестру за руку и отвлекая ее от проведения увлекательнейших раскопок в собственном носу. – В полдень к деревьям придут горожане посмотреть, нет ли у вас чего–нибудь ценного. – А я же хотела обвинить в этом мальчика! – Если они увидят, что вы живы и развязаны, они вас убьют.

Я просто поражаюсь доброте аборигенов!

– Идите с нами, мы вам поможем, – включилась в разговор, молчавшая до этого момента девочка.

* * *

Шустрые детишки подвели нас к лесу, окружающему город и, уже среди мощных стволов нашли присыпанный палой листвой подземный ход, ведущий (как вы думаете, куда?) - правильно, в город. Итак, детишки вели нас по темному мрачному коридору, когда мне резко стало скучно и захотелось пообщаться с мальчиком:

Как тебя зовут? – поинтересовалась я.

– Кай, – вздохнул он.

И тут я решила схохмить:

– А сестренку, случайно, не Гердой кличут?

Даже в одиноком, неверном свете факела было видно, как он вздрогнул от неожиданности:

– Откуда вы знаете?!

– Догадалась.

Сейчас еще окажется, что я местный вариант Маленькой Разбойницы (или как она там звалась у Андерсена), а Франсуа с Луисом – клоны Снежной Королевы. Хорошо еще, что Ланс не тянет на благородного Северного Оленя. Или все–таки тянет?

Как бы то ни было, детишки благополучно отвели нас в какую–то сараюшку. И, хотя она стояла на самом краю города, я смогла в полной мере насладиться переполохом, вызванным нашим исчезновением. А он был знатным:

– Эй, соседка, слыхала, как наши вампирчики оголодали! От последних преступников даже костей не осталось!

– Да что ты говоришь! А я вот слышала, что кости все–таки остались. Одни черепа!

– Какой ужас! – заохал еще один женский голос. – Вот я, девочки, считаю, что нашим вампирчикам нужно просто скормить побольше преступников, и тогда все будет хорошо!

Первый голос с ней не согласился:

– А я считаю…

И такие речи в течение пяти часов!

На протяжении всех этих монологов Луис раз семь порывался выскочить из сарая и рассказать людям, что местные кровососики не имеют право называться вампирами. К счастью, мы трое (детишки свалили куда–то по своим делам) всякий раз успевали его переубедить.

* * *

Наконец, ребятки вернулись и сообщили просто поразительную вещь. Речь начал, как обычно, мальчишка (вечно нас, девочек, обижают):

– Вы спасли мою сестру, и в благодарность, – где он только научился такой высокопарной речи? Не иначе, как у моего Франсуа, – я хочу подарить вам это!

И он протянул мне (нашел, блин, самую главную) старинную лампу (типа, как в мультике про Аладдина). И откуда только взялась арабская вещь в этой сумасшедшей, чисто европейской реальности?

Вампир, (интересно, а почему не Франсуа или Ланс?) непонимающе посмотрел на странную штуковину у меня в руках и поинтересовался:

– А что это?

– Это – джинн, – радостно пояснил ребятенок (ой, как же я не догадалась! Ведь девочку хотели казнить именно за хранение этого сказочного духа!). – Он выполнит любые три желания, только их надо загадывать очень точно, или он может не понять. Да, и еще, он может исполнять только одно желание в день, – и вздохнул. – Такой уж он странный.

* * *

В сараюшке, служившем нам временным пристанищем вовсю шло обсуждение первого желания, а точнее, того как это желание должно звучать.

А если уж говорить честно, то я с Лансом предлагала различные идеи, Луис разбивал их в пух и прах, а Франсуа лениво наблюдал за ползущей по сену божьей коровкой (чего, чего, а сена здесь хватало), не вмешиваясь при этом в наш диалог.

– Мне кажется, – начала умная я, – что, раз джинн исполняет именно то, что сказано, то нужно просто загадать, чтобы Франсуа все вспомнил.

– Ага, – кивнул вампир, – вплоть до того, как какой–нибудь хмырь отобрал у него в далеком розовом детстве любимую позолоченную погремушку… Так, что ли?

И где он только нахватался таких слов?

– Тогда как насчет того, – предложил Ланс, – чтобы желание звучало так: «Пусть он вспомнит все, что должен вспомнить, но при этом не вспоминает того, чего не должен вспоми…»

– Ты хоть сам понял, что сказал? – перебил его Луис.

Наконец, я не выдержала:

– Ну, а что ты предлагаешь???

Вампир мило улыбнулся, но при этом почему то отодвинулся подальше от меня (странно, вроде бы кусается он, а не я. Может, травануться боится?):

– Я предлагаю такую формулировку: «Пусть Франсуа излечится от амнезии».

И как я только не догадалась?

Вот только у меня возникает вполне своевременный вопрос. Кто будет этого самого джинна вызывать?

* * *

Понятно, что вопрос оказался чисто риторическим. Эту ответственную миссию доверили именно мне.

Подгоняемая нетерпеливыми взглядами короля Торенты (1 шт.), вампира (1 шт.) и оборотня (также 1 шт.), глубоко вздохнув я потерла лампу. Из ее носика повалил черный дым, который, сгустившись, превратился в чернокожего, косоглазого мужика в тюрбане и цветастой цыганской жилетке. Мужик, увеличиваясь в размерах, стукнулся головой об потолок и, застонав от боли, уменьшился до нормальных, вполне человеческих размеров.

В конце концов, джинн (никем другим этот хмырь просто не может быть) справился с разбегающимися в разные стороны глазками и уставился почему–то именно на меня. Сфокусировав взгляд, он некоторое время боролся со своим непослушным языком, издавая какое–то мычание, пока, наконец, не выдавил: