Часть 9

Владимир подкатал маску наверх и устало закрыл глаза. Он прекрасно понимал, что ему теперь грозит за его выходку на спецоперации. Да, он сделал то, чего не должен был делать. Но что должно быть важнее в любой спецоперации? Жизнь заложника? Особенно если ему всего четыре года? Когда тщедушным тельцем этого самого заложника прикрывается здоровый отморозок, чтобы очистить себе путь и закрыться от снайпера и его всевидящего ока? Или глупые инструкции, по которым он не имел права делать то, что не предписано его должностными обязанностями?

Но ведь никто, кроме стрелка, который потерял драгоценные доли секунды, чтобы выстрелить в этого отморозка, не виноват. И уж тем более, не виновата эта малютка.

И кто только придумал эти глупые инструкции, в которых четко говорилось, что нельзя брать на себя обязанности других участников группы? Явно люди, которые ни разу не бывали в настоящих боях. Люди, которым плевать на то, что жизнь невиновного человека очень часто зависит от нестандартных решений.

По своему чеченскому опыту Владимир Федотов прекрасно знал, как аукаются вот такие, непродуманные инструкции, составленные людьми, далекими от реальных боев. А вот они с Матвеем откровенно плевали на подобные инструкции. Может, поэтому их группа всегда возвращалась со всех заданий в полном составе, да еще и без раненных. Но всегда с таким уловом, что у всех просто дух захватывало. Именно поэтому Владимир всегда предпочитал работать только со своим лучшим другом, с которым еще со школьной скамьи попали в военкомат и прошли такой путь вместе.

Да, по его вине, по вине Владимира Федотова, того отморозка увезли в пластиковом пакете. Хотя он должен был остаться в-живых, чтобы дать какие-то показания. Но за то жива маленькая куколка, которая могла бы оказаться его дочерью, если бы Светлана не была бы так беззаботна.

Еще там, в горах, Федотов научился ценить жизнь. Наверное, тогда, когда она уходила по каплям из его друга, а он никак не мог ее остановить. Да, он тогда помедлил. Из-за собственного страха. И из-за его страха умер Матвей. Своим страхом он подписал смертный приговор лучшему другу, с которым они были не просто друзьями, а братьями. Не зря же в военкомате несколько раз переписывали их личные дела, потому что все норовили сделать их братьями родными из-за схожести (разница-то была всего в одну букву) фамилий. Еле отвоевали они тогда право носить свои настоящие фамилии, данные им еще родителями.

Он открыл глаза и взглянул в окно. Погода испортилась окончательно и стала очень похожа на все его мысли о жизни, которые терзали его уже не первый месяц. Терзали ровно с того дня, когда он в пьяном угаре пришел на кладбище к родителям Матвея и увидел странного мужчину, примерно своего ровесника, возле могилы.

Да, лицо другое. И голос, который он услышал. Но все остальное — он чем угодно поклялся бы, что видел своего друга, своего брата. Но как это доказать?

Сколько его тогда таскали сотрудники спецслужб, когда все произошло?

Он не дурак! Хоть внешне все и выглядело так, словно его допрашивали не спецслужбы, ФСБ скорее всего, а обычные следователи военной прокуратуры, потому что погиб Герой России, но он-то прекрасно понимал, кто сидит перед ним и задает вопросы. Раскопали откуда-то тот случай на перевале, когда они попали в засаду. Тогда подбили, по своей традиции, первую и последнюю машины колонны. И Матвей облегчил страдания водителя одной из машин, просто добив его точным выстрелом. Только зачем они тот случай раскопали? Как он помог бы разобраться в том, что произошло с его другом?

А потом его чуть не сделали виноватым. Хорошо, успели провести экспертизу и доказать, что не он стрелял в Матвея.

Федотову как-то сразу показалось подозрительным все то, что происходило тогда в прокуратуре, когда гибель его друга расследовали. А после встречи возле могилы на кладбище, это ощущение, что произошло тогда что-то странное, необъяснимое, вновь вернулось и стало настолько крепким, что внутри даже появилось желание найти тех, кто проводил расследование, чтобы, взяв их за грудки, вытрясти из них всю правду. Но делать этого нельзя — ему просто не дадут тогда спокойно жить.

Хотя, о какой жизни может идти речь, когда его постоянно гложет мысль о том, что это он виноват в смерти своего брата, своего друга.

А по ночам, во снах, он видит тот бой в подробностях. Сначала то, как они мелко отбрехивались, сидя у подножия скалы. Потом то, как Матвей ползет наверх между камней. И он, Володька, все пытается его остановить, схватить друга за ногу, чтобы он не лез туда, наверх. Но друг улыбается и лезет наверх, а сам Володька как в оцепенение впадает. Как будто он вообще не может пошевелиться, потому что в камень весь превратился. Потом эти выстрелы наверху. А каменная неподвижность все никак не проходит, а когда его тело, наконец, оживает, уже поздно — жизнь по каплям уходит из Матвея. И он никак не может ее остановить, задержать, чтобы она не уходила.

А что было бы, если бы вертушки тогда не прилетели? И как они там оказались? Неужели это все было продуманно и подстроено? Вот только кем и с какой целью?

Что было бы? Наверное, Матвей тогда не мучился бы тогда, когда лежал в госпитале в Моздоке. А ведь Федотов там был, один раз правда. И ему не дали подойти к другу. Он смотрел издалека, из-за двери палаты. Он не помнил подробностей. Помнил тело под простыней и в бинтах. А вот лицо — нет, не помнил. И не мог вспомнить, как не хотел. Просто не мог вспомнить, и все тут.

Владимир прекрасно понимал, что при том начальстве, которое было тут у него, скорее всего ему суждено вылететь с работы в такие короткие сроки, что этого даже представит невозможно. Да, он попал сюда, можно сказать, по блату. Помогли нешуточный боевой опыт и хорошая рекомендация из той части, где они с Матвеем по контракту служили.

Однако его, как это ни было бы странно, не пугала абсолютно реальная угроза потери работы. Гораздо больше его пугало то, что его дражайшая супруга, которая сейчас села ему на шею и сидела там, свесив ножки вниз, моментально узнает о том, что его уволили. Вот как она может это делать? Она, что, боец, который вместе с ним на все задания ездит? Или она экстарсенс? Если да, то почему бы ей не попробовать зарабатывать, как иногда то делала Ванга знаменитая?

Автобус, на котором перемещалась повсюду группа специального назначения, в которой служил капитан Владимир Федотов, притормозил возле ворот базы, на которой сия группа постоянно перемещалась. Створки ворот медленно разъехались в стороны, открыв ровно столько места, сколько было необходимо для проезда неповоротливой машины. И ни сантиметром больше, чтобы не смотрели чересчур любопытные лица, проходившие мимо, что делается на территории базы. А зачем больше-то? Если их водитель, в прошлом, профессинальный гонщик, по прозвищу Шумахер, был таким асом, что многие их просто завидовали — этот водитель их постоянно вытаскивал на своей машине из таких передряг, что это было просто нереально!

Мужчина открыл глаза и мысленно усмехнулся — Шумахер полностью оправдывал свое прозвище, доставив группу из центра на окраину буквально за полчаса. Хотя обычно такая дорога занимала у него порядка двух часов.

Да, сейчас командир, старающийся выслужиться перед начальством, не успев даже сдать оружие, побежит докладываться, что заложницу освободили, но отморозка завалили. Он сообщил, еще на месте будучи, что операция завершена практически успешно. Но не стал уточнять, что это было — почему практически успешно. И кто его только за язык тянул? Теперь он даже не успеет сдать оружие, как должен будет бежать на ковер и отчитываться, почему такое произошло, что он посмел уничтожить отморозка.

Владимир вышел из автобуса последним. Словно не хотел раньше времени идти на казнь. Он потянулся, огляделся по сторонам, встряхнул свои уставшие мышцы, которые весьма активно спорили со своим хозяином из-за долгого статичного состояния. Он еще раз огляделся по сторонам и медленным шагом направился в оружейную комнату сдавать свой автомат.

Не успел Владимир расписаться в журнале за свой автомат, как в каморку, и без того маленькую и тесную, а от его телесов ставшую еще меньше.

— Федотов, — гаркнул командир отряда. — Начальник штаба вызывает в срочном порядке! — гарканье моментально превратилось в хрип — у командира была какая-то проблема со связками.

В ответ прозвучала тишина, которая висла в любом помещении, где появлялся этот начальственный прихвостень. А что его удостаивать ответом? Слава Богу, что сейчас они видятся в последний раз. Дай Бог, что больше не увидятся вообще! Нет больше никакого желания с ним разговаривать. Не заслужил он того!

Владимир развернулся и, абсолютно точно и метко протиснулся мимо своего командира, не зацепив его ни коим образом. Эта ювелирная точность вызывала всегда восхищение у сослуживцев Владимира, также, как и он сам, ненавидивших своего командира, но обожавших своего боевого товарища.

— Если они скажут, что ты уйти должен, мы вместе с тобой уйдем! — Шумахер положил руку на плечо товарищу.

— Да я сам уйду. Потому что ну не могу я по этим глупым инструкциям работать! — Владимир говорил настолько спокойно, что Шумахер сразу понял всю серьезность намерений товарища.

Федотов хлопнул себя по карманам в поисках сигарет, но, не найдя таковых, медленным неспешным шагом направился к низкому одноэтажному зданию, похожему на их казармы, где они сидели во время держурств.

Это здание напоминало чем-то госпиталь, в который привезли Матвея и где ему сделали первые операции. Такое же приземистое, с облупившейся местами штукатуркой, покрытое краской какого-то неопределенного цвета, который даже и назвать-то было бы сложно.