— Сейчас будем чай пить, — решила Ада и отправилась на кухню.

Ольга рассеянно перебирала слайды, иногда разглядывала их на свет, когда-то эти маленькие картонные квадратики обвевал ветер далеких стран, Ольге казалось, до сих пор еще они хранят дыхание этого куда-то умчавшегося ветра.

Если бы увидеть Триумфальную арку, улицу Пикадилли, картинную галерею в Мюнхене…

— Вы давно женаты? — спросила Ольга, сидя с Адой за столом.

— Ужасно давно, скоро серебряную свадьбу справлять будем. Мы очень нуждались в молодости.

Она усмехнулась, словно давние, невеселые воспоминания согревали ее.

— А потом Валерий перешел в Агентство «Новости», потом написал свою первую книгу о колониализме в ЮАР, он в ту пору уже съездил в ЮАР, и так быстро, знаете, написал книгу, буквально за четыре месяца.

— И с тех пор ваше положение стало улучшаться? — спросила Ольга.

Ада кивнула.

— Да, в общем, первая книга открыла путь, как говорится…

— А Валерий Алексеевич много работает? — спросила Ольга.

— О, ужасно много, он такой усидчивый, — Ада вздохнула. — Я ему иногда говорю: оторвись хотя бы ненадолго, пойди, погуляй, куда там, сидит здесь, в своем кабинете, и пишет с утра до вечера!

— Я люблю прилежных и трудолюбивых людей, — сказала Ольга.

— Вы знаете, и он тоже, — подхватила Ада. — Он тоже говорит всегда: предпочитаю подлинных тружеников, презираю лентяев. И Светлана в него, тоже труженица, в школе училась на одни пятерки и в университете тоже учится, говорят, лучше всех.

— Вы москвичка? — спросила Ольга.

— Нет, я же говорила, что родилась в Чернигове. Но потом папа умер, и мама вышла во второй раз замуж за москвича, и мы переехали в Москву. Мне тогда было лет десять…

— А Валерий Алексеевич? Он москвич?

— Нет, что вы, он с Волги, родился в Угличе, там прожил лет, наверное, до пятнадцати, потом его дед, у него был дед — строитель метро, очень славный старик, я еще застала его, он вызвал Валерия к себе, в Москву, и тут Валерий поступил в университет, окончил его, потом еще учился в институте международных отношений, но это уже тогда, когда мы поженились, много позднее…

— А кто его родители? — Ольга продолжала выспрашивать, то ли в силу журналистской своей привычки все всегда знать, обо всем иметь точную информацию, то ли потому, что хотелось собрать больше сведений о Готовцеве.

— Родители у него были простые люди, отец — слесарь на заводе. Валерий до сих пор влюблен в свой Углич, вы себе не представляете, как он его любит, говорит: нет нигде в мире краше места, чем Углич. Знаете, какое у него заветное желание? — Ада даже глаза расширила. — Когда мы окончательно состаримся, то переедем в Углич, купим там небольшой домик и будем доживать свой век на берегу Волги в родимом Угличе…

— И как вам? Нравится такая перспектива?

— Мне?

Ада задумалась ненадолго, потом подняла на Ольгу кроткие глаза.

— Не во мне дело, Олечка. Я знаю, что не доживу до старости. Так что, если суждено исполниться его мечте, то уже, наверно, с кем-то другим…

Утром приехала Светлана. Увидела Ольгу, удивленно сощурилась, однако поздоровалась довольно вежливо, даже спросила:

— Вам не скучно здесь, в одиночестве?

— Но я же с вашей мамой, — ответила Ольга. — Так что об одиночестве уже нечего говорить.

Поначалу она звала Светлану на «ты», но как-то так получилось, что вскоре перешла на «вы», должно быть потому, что видела неприветливость, даже затаенную враждебность Светланы.

— Я ненадолго, — объявила Светлана. — Решила только объявить, что папа звонил. Он приезжает завтра, в четверг.

— Ну да? — радостно удивилась Ада. — Так быстро? Вот хорошо-то! — Но вдруг лицо ее омрачилось: — Почему так быстро? Ведь прошла всего лишь неделя, он рассчитывал пробыть в Вене дней десять, не случилось ли с ним чего? Он здоров? Да? Не скрывай от меня ничего!

Светлана улыбнулась. От улыбки густобровое лицо ее просветлело, стало казаться миловиднее.

«А она ничего, — подумала Ольга. — Вот так, когда улыбается, и смотрит вбок, чем-то становится похожей на мать…»

— С папой все в порядке, ручаюсь, просто надоело, наверно, хочется домой, и мне надо домой, взять кое-какие конспекты — и в университет.

— Вот так всегда, — вздохнула Ада, когда светло-голубое платье Светланы мелькнуло за изгородью. — Не поест толком, никогда о себе не подумает, все всегда наспех, на ходу, быстро, мгновенно. Но хорошо хоть, что наш папа здоров, я было подумала — может быть, он захворал, но Света меня успокоила окончательно. А теперь пойдемте погуляем на речку, у нас такая река, вы ахнете, вся заросла ряской, а берега зеленые-зеленые…

— Не могу, — Ольга посмотрела на часы. — Я должна быть в Москве, у меня дела…

Ада вопросительно подняла брови:

— Как же так, Олечка? Вы же хотели побыть до вечера?

— Хотела, но не могу, — сказала Ольга. — Я совсем позабыла, у меня очень важное свидание в одной редакции…

— Деловая женщина, — сказала Ада. — Каждая минута у нее на счету, не то что я, бездельница.

— Каждому свое, — улыбаясь, заметила Ольга. — У меня работа, у вас хороший муж, прелестная дочка.

— У вас тоже хороший муж, — сказала Ада.

Ольга наклонила голову.

— Безусловно, что есть, то есть. Кстати, и о нем не след забывать, так что погостила, и хватит.

— Приезжайте еще, — сказала Ада. — Хорошо? Скажите, что приедете!

— Приеду, — пообещала Ольга. — Непременно приеду…

В четверг рано утром, Всеволожский еще спал, Ольга встала, тщательно и обдуманно накрасилась, слегка подсинила веки, чуть-чуть подкрасила губы, положила тон на щеки. Все должно быть скромно и пристойно, только так!

Так же скромно, но безусловно со вкусом следовало одеться — строгий серый пиджак мужского покроя, светлая юбка, темно-синяя блузка, на ногах английские туфли, шнуровка, низкий каблук, серые чулки. Сумка через плечо. Последний взгляд в зеркало, последний взмах щеткой по волосам, кажется, о-кей. Или, как говорят, французы, комильфо.

Ольга еще не успела закрыть за собой дверь, как Всеволожский проснулся, спросил:

— Ты куда, Олик?

— Дела, дела, — пропела Ольга. — Задание одной престижной редакции, которой нельзя пренебрегать. Завтрак на плите, днем придет наша дульцинея, приготовит обед, а я, наверно, до вечера, привет, милый, или, вернее, чао…

Все это она выпалила сразу, единым духом и, не слушая, что ей вслед произнес Всеволожский, быстро хлопнула дверью.

«Москвич» стоял возле подъезда, верная ее бирюзовая лошадка. Еще три года тому назад, в день сорокалетия Ольги, Всеволожский подарил ей машину. Само собой, радости Ольги не было конца. Сбылось еще одно желание, сжигавшее ее, не дававшее покоя, мечта, которая наконец-то осуществилась — у нее появилась машина.

Правда, вскорости радость Ольги слегка поблекла, «Москвич» был все-таки не предел мечтаний, не «Жигули», не «Волга» и уж, само собой, не «Мерседес». Но, как говорил некогда Гриша Перчик, за неимением гербовой — пишите на простой, все одно, как-нибудь сгодится, был бы почерк поразборчивей…

Ольга проверила тормоза, включила зажигание и понеслась по направлению к Шереметьево-2.

Вчера, на даче у Ады Готовцевой, едва лишь Светлана сказала о том, что отец прилетает в четверг, в уме у Ольги мгновенно созрело решение, которое следовало осуществить безотлагательно.

И теперь она мчалась к Шереметьеву, было еще очень рано, редкие машины обгоняли ее, но чем ближе к аэродрому, тем все больше встречалось машин. Приехав на аэродром, Ольга узнала — самолет из Вены прибывает через час.

Надо было мысленно прорепетировать все то, что может произойти. Во-первых, хорошо бы, если бы здесь не было ни Светланы, ни Ады. Впрочем, вряд ли они приедут на аэродром, Ада как-то сказала, что Валерий так часто ездит в зарубежные командировки, что они с дочкой редко его встречают. А вдруг сегодня выпадет этот самый, редкий, случай?