Откинувшись на стуле, она пристально вглядывалась в него. Да, такой муж ее вполне бы устроил. Слов нет, это то, что нужно. Уж она бы не отпускала его одного никуда! Она не Ада, она бы с ним всюду ездила вместе, хоть на Северный полюс, хоть в Южную Америку.

— Пойдемте, потанцуем? — предложила Ольга.

Он развел руками.

— Представьте, не танцую.

— Ну, что за ерунда? Идемте, это так просто…

Она потянула его за руку. Он подчинился, встал. Оркестр играл какое-то танго.

— Обнимите меня, — приказала Ольга. — Вот так, теперь пошли, только слушайтесь меня…

Рядом танцевала еще одна пара. Готовцев покорно следовал Ольгиным указаниям.

— Молодец, — одобрила Ольга. — Все идет хорошо…

— Меня пробовала учить одна дама на Кубе, — сказал он. — Но, по-моему, тогда у меня ничего не получилось.

— А теперь получится, — уверенно произнесла Ольга.

Подняла голову, глянула на него, его глаза за стеклами очков были очень близко от нее, она отвела в сторону взгляд, снова посмотрела на него, как бы невзначай коснулась его щеки своей. Щека его была горячей и жесткой. Музыка оборвалась, потом заиграла опять.

— Мы еще станцуем, хорошо? — почему-то шепотом спросила Ольга, и он тоже шепотом, в тон ей, ответил:

— Да, хорошо.

На эстраду вышла рыжекудрая, сильно накрашенная певица, одетая в модный костюм жемчужно-серого цвета: брюки-бананы, коротенькая кофточка на тонких бретелях, обнажавших смуглые, загорелые руки и плечи, широкий из серебряной парчи пояс сжимал тоненькую талию. Неожиданно низким, грубым голосом певица запела:

Рука Готовцева все сильнее сжимала Ольгины пальцы, их щеки, казалось, пылали одинаково. Она не смотрела на него, но знала безошибочно, он не сводит с нее глаз. Опустив ресницы, спросила:

— Может быть, хватит?

— Еще немножечко, — ответил он.

И они танцевали опять, вдвоем в опустевшем зале, а на эстраде рыжеволосая певица низким голосом пела о чьей-то любви, которая погасла, не успев расцвести, уголки ее кроваво-красного рта были трагически опущены вниз, брови домиком.

— Переживает, — шепнула Ольга.

— Кто? — спросил он.

— Певица.

— Бывает, — сказал он. — Может быть, что-то личное?

— Вам хорошо? — спросила Ольга, когда музыка замолкла и они снова сели за свой столик.

Он ответил не сразу:

— Хорошо.

— Мне тоже.

Он снял очки, протер их платком, надел снова.

— Никогда не думал…

Внезапно он оборвал себя.

— Что вы не думали?

— Что так будет.

Ольга широко раскрыла глаза, взгляд удивленный, наивный.

— Про что вы?

— Так, ни про что.

Он налил ей в бокал вина.

— За что мы выпьем, подскажите? — спросила она.

Он помедлил:

— За вас и за меня.

Коснулся своим бокалом ее бокала, над столиком пронесся хрупкий, медленно угасавший звук.

Потом он положил руку на ее ладонь, лежавшую на столе, сжал пальцы, один за другим.

— Это со мной впервые…

— И со мной тоже, — тихо сказала Ольга.

— Никогда не думал, — шепнул он. — Что так будет…

— О чем вы?

— Вы знаете, о чем.

Медленно поднес ее руку к губам, долго не отпускал руки.

— Не надо, — сказала Ольга.

— Почему не надо?

— Потому что я теряю голову…

— Я тоже теряю голову, — сказал он.

Светлана и в самом деле явилась на дачу поздно вечером, нежданно-негаданно.

— Ты с ума сошла, — воскликнула Ада. — В такую темень со станции лесом?

— Все в порядке, малыш, — сказала Светлана. — Как видишь, стою перед тобой, живая и здоровехонькая!

— А я как раз только что положила трубку, — сказала Ада. — Звонила Ольга Петровна, я ее приглашала, говорю, что скучаю в одиночестве, и вдруг нате вам, ты сама! Сейчас буду кормить тебя, наверное, хочешь есть?

— Я абсолютно сыта, — ответила Светлана. — Хочу только одного: перво-наперво — никакой Ольги Петровны, второе — спать!

Она зевнула, до чего устала и как же тяжело на душе. Однако не хотелось перекладывать свою тяжесть на плечи матери.

Она обняла мать за талию, запела негромко, в самое ухо:

Ада, смеясь, отбивалась от нее:

— Перестань, девочка, ты мне ухо проколешь.

— Хорошо, — сказала Светлана. — Больше не буду. — Тайком вздохнула. Сейчас она отдала матери весь свой скудный запас душевной бодрости, а сама осталась, что называется, ни с чем.

Когда она осталась одна в своей комнате, лицо ее, еще несколько минут назад дышавшее притворным оживлением, разом погасло, стало почти сердитым.

Что за ужасный вечер довелось ей пережить!

Утром, еще до того как она собралась идти в университет, позвонил ее бывший муж Славик.

— У меня к тебе просьба, несколько необычная…

— Валяй, — сказала она. — Только побыстрее, я опаздываю…

Просьба Славика и вправду была несколько необычной: он защитил диссертацию и теперь отмечал свою защиту в кафе «Снежинка» на Ленинском проспекте. Будут люди, которые не знают Светлану, но все они наслышаны о ней и об ее отце, он никому не говорил, что они уже больше двух лет в разводе. Так вот хорошо бы, чтобы Светлана посидела с ним вместе на этом вечере как его жена, пусть думают, что все у них в порядке, что у них полный мир и согласие, ему это очень, очень нужно!

Славик окончил университет тремя годами раньше Светланы и, как ей было известно, работал юрисконсультом в некоем весьма уважаемом учреждении. А теперь вот уже защитил кандидатскую.

— Прошу тебя, — голос Славика журчал, вливаясь в самое ухо Светланы, — не откажи мне, ради нашего прошлого, умоляю тебя…

— Хорошо, — буркнула Светлана. — Давай адрес…

— Что ты, Свет? — снова зажурчал Славик. — Какой еще адрес? Я заеду за тобой, и мы вместе отправимся в кафе, кстати, еще одна просьба, приоденься получше, как-никак будет много народа…

Ровно в шесть он уже ожидал ее возле университета в своем зеленом «жигуленке».

— Садись, женушка, — сказал весело, должно быть, чрезвычайно довольный, что она согласилась.

Светлана села рядом с ним, мрачно предупредила:

— Только, если можно, без нежностей…

— Слушаюсь, — ответил он.

Однако каким он был, таким и остался. Всю дорогу до кафе он пел-разливался о том, кому и сколько добра он сделал, какие люди в общем-то неблагодарные, ибо немедленно забывают о добре, но он неисправим, все равно будет делать всем, кто бы ни попросил, добро и не ждать благодарности, потому что есть старинное правило: ждать от людей благодарности — нельзя!

«Сколько раз я все это слышала, — тоскливо думала Светлана. — Чуть ли не каждый день он рассказывал, как истово выполняет чужие просьбы, а сам никогда никого ни о чем не просит, и как он беззащитен в своей бесконечной доброте, а между тем превосходно понимает, что к чему, умеет услужить нужному человеку, вырвать самое для себя выгодное. Наверное, и диссертацию свою так же сумел защитить не без помощи нужных людей…»

Она поглядывала на его профиль, прямая линия носа, длинные, загнутые ресницы, как бы готовые каждую минуту улыбнуться губы. Смазлив? Да, конечно, даже красив. Ну и что с того?

«Как я могла, — продолжала думать Светлана. — Как это меня угораздило связаться с ним? И теперь тоже, балда стоеросовая, еду зачем-то в какое-то кафе, где соберутся нужные для него люди и буду играть роль любящей жены, а он — любящего мужа. Фу, до чего противно!»

Она даже сморщилась, словно от нестерпимой боли, тут же мысленно приказала себе:

«Спокойно! Раз согласилась — выполняй! И, главное, не теряй кураж!»