– А что, школьницы еще ходят на экскурсии?

– Послушай, Мэйл, что стало с тем кроликом?

– С кроликом? Какое-то время он жил у меня, но потом достал, и не нашлось никого, кто согласился бы его забрать.

– Возможно, я смог бы.

– Да? Уже поздно. Я его сожрал.

– Сожрал?

– Ага. Я попросил знакомого мясника разделать его для меня, но крольчонок был маленьким, и мяса оказалось не слишком много. Знаешь, я полил его кетчупом, но все равно никакого удовольствия не получил.

– И ты его съел?

Казалось, что шум из мощных репродукторов не имеет ничего общего с людьми, передвигающимися по сцене.

Мне казалось, что это какой-то первозданный шум и что под него танцуют напомаженные обезьяны.

Подошла вспотевшая Моко, взглянула на Мэйла и обняла меня.

– Ёсияма зовет тебя. Охранники избили Кадзуо, и ему плохо.

Мэйл снова присел перед своим черным ковриком.

– Послушай, Мэйл, сообщи мне, когда ты возвращаешься в деревню.

Я протянул ему пачку сигарет «Kools».

– Желаю удачи. – Он дал мне взамен перламутровую заколку. – Будь здоров, Рю, это стеклянный кораблик.

– Что, Моко, это действительно здорово пропотеть от танцев под музыку такого ансамбля?

– Что ты несешь? Разве тебе не нравится приятно проводить время?

К нам присоединился Ёсияма, посасывающий обслюнявленную цигарку с травкой.

– Этот болван Кадзуо полез через забор на глазах у охранника. Когда он попытался бежать, тот ударил его по ноге. Ему не повезло. Этот дерьмовый охранник оказался чистым ублюдком. Ударил его дубинкой.

– Кто-нибудь поехал с ним в больницу?

– Ага, Кэй и Рэйко. Рэйко сказала, что сразу вернется домой, а Кэй собиралась доставить Кадзуо к нему. Но это меня по-настоящему достало, я в полной ярости.

Ёсияма передал цигарку стоявшей рядом с ним густо размалеванной девице. У нее было скуластое лицо и густые зеленые тени на веках.

– Эй, чё это? – спросила она.

Парень, державший ее за руку, прошептал ей на ухо;

– Дурильда, это же марихуана!

– Тогда спасибо, – откликнулась она, хлопая ресницами. Затем они начали по очереди с присвистом засасывать травку.

Моко возле фонтана заглотила еще две таблетки «Ниброль». Она была липкой от пота, брюки впились в живот и жирные бедра. Фотограф с повязкой на руке щелкнул ее, когда она подошла, чтобы обнять меня. Я убрал ее руки со своей шеи и оттолкнул.

– Если хочешь, Моко, иди и потанцуй еще!

– Чё? После того, как я позволила тебе понюхать мои «Диор»? Ты меня достал, Рю. Отвали!

Она показала мне язык и поковыляла к танцующим. Когда она дернулась, груди выскочили наружу; на одной из них виднелась родинка.

Тут подбежал Ёсияма и прокричал мне в ухо:

– Мы поймали того ублюдка, который ударил Кадзуо.

В полутемном общественном туалете находился бритоголовый охранник, над которым стоял полуголый хиппи-полукровка и держал его руки заломленными за спину, а другой тип прочно связывал его кожаной веревкой. Стены были измалеваны граффити, а запах мочи ударил мне в нос. Вокруг разбитого окна жужжали мухи.

Когда охранник задергался и начал сучить ногами по полу, Ёсияма ткнул его локтем в живот.

– Стой на стреме! – сказал он, обращаясь ко мне.

Ёсияма еще раз глубоко вонзил локоть в живот охранника, отчего того вырвало. Из уголков его рта на шею начала капать желтая жидкость, которая запачкала его футболку с Микки Маусом. Глаза его были плотно закрыты, и он изо всех сил старался преодолеть боль. Его продолжало тошнить так, что он заблевал себе брюки. Мускулистый хиппи сказал Ёсияма:

– Дай-ка мне его на минутку.

Он встал перед стонущим охранником и влепил ему ладонью по влажному лицу. От этого удара голова охранника неестественно запрокинулась, казалось, может отвалиться. Изо рта пошла кровь, и я решил, что ему выбили зуб. Парень потерял сознание и ничком рухнул на пол. Хиппи был либо в доску пьяным, либо обдолбанным. Его красные глаза сверкали, и когда Ёсияма попытался его оттащить, тот отшвырнул его, после чего сломал охраннику левую руку. Раздался сухой треск, напоминающий звук ломающейся палки. Охранник застонал и раскрыл глаза, которые расширились при виде беспомощно болтающейся руки. Лежа на полу, он медленно перевернулся раз, потом второй. Хиппи вытер руки носовым платком, потом запихнул окровавленный платок в рот стонущего парня. Сквозь бренчание звучащей у меня в ушах гитары мне даже издалека было слышно, как блюет охранник. После того как Ёсияма и его дружки удалились, он перестал кататься по полу и попытался ползти, опираясь на правую руку.

– Эй, Рю, мы уходим!

От размазанной и продолжающей сочиться крови нижняя половина его лица превратилась в черную маску. Вены на лбу набухли, когда он пытался приподняться на локтях. Вероятно испытывая новый приступ боли, он что-то пробормотал и рухнул набок; ноги у него дрожали. Его заблеванное брюхо вздымалось и опускалось.

Внутри вагона все блестело. От шума поезда и запаха спиртного меня мутило. Ёсияма под «Ниброль» бродил по вагону с красными глазами, а Моко сидела возле двери на полу. На станции мы все раздавили по паре таблеток «Ниброль». Я стоял рядом с Моко, держась за стойку. Ёсияма схватился за грудь и блеванул, после чего равнодушно наблюдал, как другие пассажиры поспешно выбираются из вагона. Над нами витал кисловатый запах. Ёсияма вытер рот газетой, которую нашел в корзине над сиденьями. От вибрации поезда блевотина расползалась по полу. На остановках в наш вагон больше никто не заходил.

– Ублюдки, – пробормотал Ёсияма и шлепнул ладонью по окну.

Голова у меня шла кругом, и когда я выпустил из рук поручень, то едва не упал.

Моко подняла голову и взяла меня за руку, но мои чувства были так притуплены, что я не ощутил, как кто-то другой прикасается ко мне.

– Знаешь, Рю, я слишком устала, чтобы умирать.

Моко настаивала, что мы должны поехать домой на такси. В противоположном конце вагона перед женщиной, которая читала книгу, стоял Ёсияма. Заметив, что с его губ капает слюна, она попыталась удалиться. Ёсияма завопил, схватил ее за руку, развернул и обнял. Тонкая блузка порвалась. Пронзительный крик заглушил даже скрежет колес. Женщина уронила книгу, содержимое ее сумочки рассыпалось по полу. Моко скорчила гримасу отвращения и сонно пробормотала:

– Я хочу жрать. Рю, не хочешь ли съесть пиццу, пиццу с анчоусами, обильно политую соусом табаско, настолько острую, что щиплет язык, хочешь?

Женщина оттолкнула Ёсияма и побежала к нам. Ее подбородок был вскинут, она старалась не блевануть на пол и прикрывала свою обнаженную грудь. Я подхватил ее и попытался поцеловать взасос. Она крепко сжала зубы, затрясла головой и попыталась вырваться.

– Ублюдки! – прошипел Ёсияма в сторону находившихся по соседству пассажиров.

По другую сторону стекла люди смотрели на нас, как на зверей в зоопарке.

Когда поезд прибыл на следующую станцию, мы плюнули на ту женщину и выскочили на платформу.

– Эй, это они, держите их! – орал, высунувшись из окна вагона, мужчина средних лет с развевающимся на ветру галстуком.

Ёсияма на бегу еще раз блеванул. Блевотина стекала по его рубашке, и он, поскольку был в резиновых сандалиях, поскользнулся на платформе. Мертвецки бледная Моко бежала босиком, держа туфли в руках. На лестнице Ёсияма споткнулся и упал. Он рассек бровь о край ступени эскалатора, потоком хлынула кровь. Он закашлялся, на бегу бормоча что-то невразумительное. На выходе служащий схватил Моко за руку, но Ёсияма ударил его по лицу. Мы постарались смешаться с толпой. Моко с трудом стояла на ногах, и я попытался ее поддержать. У меня заболели глаза, и когда я потер виски, навернулись слезы. Казалось, что сильная вонь блевотины поднимается от кафельного пола, и я пытался зажать рот ладонью.

У Моко ноги заплетались. Запах черномазых, который оставался на ней до самого утра, окончательно выветрился.