Толпа обжала эшафот. От высокого крыльца к нему вел настил. Вдоль настила выстроились даже не стражники - красномундирные гвардейцы. И вот двери открылись.

Первой вывели принцессу Амору.

Шла она в обычном коричневато-сером платьице вышивальщицы, в простеньком чепце, из-под которого выбились на лоб две легкие прядки. Как тогда, в башне, упрямо был сжат маленький рот. Шла уверенно, глядела прямо перед собой - на плаху и две корзинки. Сзади ее придерживали за связанные руки два стражника - здоровые дядьки, на них бы пахать впору...

За ней такие же верзилы вывели молодого графа, тоже связанного, и поставили обоих рядом. Тот еле брел, но когда оказался возле Аморы, подтянулся, приосанился. За это Жилло его про себя похвалил. А когда хотел сказать про графа Дедуле, оказалось, что Дедуля взял и сгинул. Вместе с Малышом. Как будто прислонился спиной вон к той трещине в стене и аккуратно так в нее всосался. Что затеял - уму непостижимо. Побег - это хорошо устраивать, когда узник в тюрьме. А когда он уже на эшафоте никуда с ним не побежишь.

Однако исчезновение означало, что Дедулю осенило. И поди сообрази, честный графский слуга, что за выкрутаса пришла на ум вору! Жилло и не пытался.

Глашатай думский с балкона стал объяснять, что Равноправная Дума отнеслась к принцессе с нежностью и любовью - сберегла ей, невинной девочке, жизнь и дала возможность трудиться на равных с обычными девушками. А неблагодарная принцесса вдруг громко заявила о своем происхождении, смущая подруг по мастерской. И попытка бегства впридачу, по тайной договоренности с другим государственным преступником - вот этим Иво из Дундага, тоже - двадцати лет от роду. Участвовавшие в заговоре лица вовремя осознали свою ошибку и поторопились ее исправить. А принцесса не осознает. И граф, который сперва был склонен отказываться от своего участия в побеге, тоже объявил, что умрет за принцессу. Вот такие корни пустила в этих аристократах истребленная по всей стране зараза!

Выхода нет - именем равноправного народа, искореняющего все, что мешает в боях завоеванному равноправию, преступники приговариваются...

А к чему приговариваются - и так ясно. Вот он, палач с секирой, в черных кожаных штанах, как пятьсот лет назад, в красном колпаке с прорезями для глаз. Дивное дело - все, что при короле имелось, Дума понемногу отменила, одного палача к жизни возродила. Так что трубы трубят и барабаны бьют не вовремя, мешая глашатаю толком дочитать приговор, палач вальяжно так с секирой на плече выходит, народ сперва загалдел, потом замер. И услышали все, как сказала принцесса Амора, повернувшись к молодому графу.

- Пусть я первая... прощай. И гляди, как это делается.

Оттолкнула она стражников, что хотели вести ее под локотки и сама быстро пошла к плахе. Но не просто пошла - с песней.

Услышал Жилло эту мелодию - обмер. Не он ли ее сочинил в ночном лесу? Да он же! Что за колдовство такое?..

Принцесса отчаянно-звонким голоском запела:

Я письмо получила и читала, смеясь,

и смеялся со мной гонец!

Собирается в битву Богоизбранный князь

возвращать себе свой венец!

Стало небо бездонным, изумрудной - трава,

опьянил аромат лесной,

а в ушах зазвенели золотые слова:

все, кто любит меня, за мной!

Тут уж Жилло чуть через перила галереи не перелетел. Не могла принцесса Амора знать эту песню! Ее вообще еще никто на свете знать не мог.

Но, пока она, встав у эшафота, переводила дух, песню подхватили два мужских голоса - вроде бы из толпы...

Мы - бойцы, мы - бастарды, мы услышали весть,

мы примчимся издалека!

Нам досталась от бабок потаенная честь

королевского перстенька!..

Тут только ошарашенная Дума замахала рукавами мантий, забили барабаны, кто-то дал знак палачу... Он схватил Амору за тонкие руки, сзади связанные, кинул на колени перед плахой, но тут же почему-то от нее отскочил и нагнулся, изучая что-то на досках настила.

Красавицу-соколицу стражники удержали и рот ей заткнули - а то бросилась бы с галереи на эшафот. А молодой граф рванулся туда - к Аморе...

- Я люблю тебя! - крикнул. - Люблю, слышишь? Люблю!

Графу гвардеец, понятно, тоже рот зажал. А принцесса вскочила на ноги.

- Ангерран, братик мой! - воскликнула. - Где ты, братик? Ангерран!..

И тут возле плахи дощатый настил эшафота пламенем взялся!

Отскочили палач с принцессой, смотрят, понять не могут - откуда огонь? Кто умудрился? Огненный ковер вокруг плахи, так и трещит сухое дерево! Народ прочь от эшафота кинулся. Давка, вопли, сумятица, конец света!

Жилло - тот сразу понял, чьих ручонок шаловливых дело. Обещали же братцы-воришки что-то придумать - и придумали. Да еще завопили "Пожар! Горим!" Тут уж не до казни. Тут уж гляди, как бы бешеная толпа ворота с собой не унесла!

На балконе тоже какие-то бурные события - члены Равноправной Думы откровенно друг на дружку орут, хотя слов не разобрать. Наконец принцессу с графом обратно в замок взяли, а глашатай перед горящим эшафотом и пустым двором такое сказал:

- Равноправные граждане! Всякое преступление заслуживает кары. Но если его совершает молодая неопытная девушка, если к нему присоединяется не знающий жизни юноша, они заслуживают снисхождения! И Равноправная Дума считает, что принцесса Амора и Иво из Дундага достаточно наказаны страхом и унижением перед лицом равноправного народа! Им даруется жизнь!

Тут эшафот рушиться начал.

- Ну, как? - спросил Жилло довольный Дедуля, появляясь как бы из трещины на стене. - Спиртное, оно тоже иногда пользу приносит... Особенно когда по сухому дереву...

И, запрокинувшись, вытянул из горлышка пустой фляги самую последнюю каплю моряцкого рома.

- Откуда вы знаете эту песню? - вопросом же ответил Жилло.

- Надо у Малыша спросить. Он где-то подцепил. Пугнули мы их? А? И граф твой спасся! С тебя причитается, вожак.

- Как это вы додумались?

- Не мы додумались. Древний воровской прием - поджечь, а потом поживиться в суматохе. Порядочный вор всегда готов его в дело пустить. Вот только мы его по другому случаю употребили, - объяснил Дедуля. Тут за спиной у Жилло отделился от стены и развеселый Малыш.