— Вот это жизнь. Красивая женщина входит с едой. Только это не для моего начальника. А то он не заплатит мне.

— Лично я ему не скажу, если, конечно, ты не сбежишь, не доделав елку.

— Самое трудное позади. — Он отшвырнул носком ботинка пустую коробку из-под гирлянды лампочек и включил штепсель в розетку. Сотня разноцветных огоньков замигала по всей елке. — Ну как? Инспектор по елкам принимает работу?

— Красиво.

— Все лампочки на месте?

— Вполне. — Она опустила глаза и погладила живот. — Что ты говоришь, малышка? Хочешь выглянуть и посмотреть? Прекрасно. Подожди до Рождества, и будешь с нами. Только не вылезай сегодня.

Барт взял чашку с какао, не отрывая глаз от Миган. Он не знал, чем был вызван этот звонок по телефону, но, насколько он понял, мать беспокоится, как бы Миган не оставила ребенка, поскольку подруга ее погибла и некому позаботиться о младенце.

Он слышал, как Миган сказала, что не собирается оставлять ребенка, но у него были серьезные сомнения на сей счет. Женщина, которая разговаривает с еще не родившимся ребенком, едва ли так просто расстанется с ним, когда он появится на свет Божий.

Впрочем, это не его ума дело. Его забота — сохранить ей жизнь.

— Какой у тебя был лучший подарок на Рождество? — спросила вдруг Миган, вешая на ветку блестящий красный шарик.

— Надо подумать, — ответил он. — Пожалуй, велосипед, который мне подарили, когда мне было шесть лет. Я был в таком неописуемом восторге, что стал кататься на нем по снегу. А у тебя?

— Кукла. Мне было четыре годика. Она где-то здесь в доме, наверное в одной из коробок в куполе. Я просила маму подарить мне сестренку, но она решила отделаться куклой.

Барт стал тоже вешать игрушки. Он вешал их повыше, чтобы ей не тянуться.

— А какой лучший подарок сделала ты?

— В смысле? Самый дорогой или самый восхитительный?

— Который был тебе дороже всего.

— Надо подумать. — Миган взяла горсть жареной воздушной кукурузы и очередную игрушку. — Пожалуй, это был первый год в колледже. Я нарисовала «Пеликаний насест» и написала стихотворение про бабушку. И все это подарила ей на Рождество. Она прочитала стихотворение, расплакалась и сказала, что это лучший Рождественский подарок в ее жизни. Мы обе расплакались. Картина висит в коридоре.

— Это твоя? Потрясающе. А я думал, что это работа профессионального художника.

— Потому я и настояла, чтобы ее повесили в коридоре, а не над камином, как она хотела. При ярком свете рука любителя виднее. А ты? Какой ты подарил лучший подарок?

— По сравнению с твоим, мой совсем ерундовый.

— Давай, давай. Говори. Твоя очередь.

— Это кукольный домик, который я сделал своей сестренке. Папа помогал пилить и дал свои инструменты, но большую часть работы я сделал сам. Мама дала мне лоскутки от коврика, чтобы я украсил пол, и кусочки обоев для стен. Домик вышел на славу, говорю без лишней скромности.

— Сколько тебе было лет?

— Двенадцать. Это было мое скаутское задание, и все ребята надо мной потешались, но получилось здорово. Сестренка была в восторге. Мама говорила, что она играла с домиком чуть ли не до своего первого свидания.

— Она намного младше тебя?

— На шесть лет, но между нами еще двое братьев.

— Постой, постой. — Она отошла от дерева с елочной игрушкой в руке. — Это ты о семье Барта Кромвеля или о своей настоящей семье?

Черт побери, как это у него сорвалось с языка. Можно подумать, он на свидании, а не на задании. Надо выкручиваться. Но врать ему не хотелось.

— О настоящей.

Она улыбнулась, и от этой улыбки померкло сияние елочных лампочек.

— В такой большой семье было весело, да?

— По большей части. Вообще-то мы и грызлись, ну как полагается, но мы и сейчас очень близки. А когда собираемся вместе, можно всех святых выносить, вой стоит, будто это целая волчья стая. А собираемся мы на Четвертое июля и Новый год.

— Не на Рождество?

— Нет. Я, если могу, приезжаю, но остальные нет. У всех семьи и родственники, а один из братьев детский врач, так тот вечно на вызовах. Так что мы еще раз празднуем Рождество на Новый год.

— А как мама? Каково ей принять всю ораву?

— Да ты смеешься, что ли? Она целый год ждет этого дня. Сейчас, когда у нее еще шестеро внучат, она их совсем разбаловала. Посмотрела бы на эту картину, когда вся банда открывает игрушки. Как дом цел, не понимаю.

— Счастливые внуки. Как замечательно, когда есть где получить любовь и веселье.

Она замолчала, прислушиваясь к очередной рождественской песенке. Барт вторил пластинке, а она ему, и так они развлекались, пока не закончили украшать елку.

Постороннему сцена показалась бы идиллической, но посторонний взгляд не заметил бы, с каким напряжением мужчина пытался не выдать своих чувств и не показать, как влечет его к себе эта женщина. Оно и неудивительно, ведь мужчина здесь был по заданию: он должен был охранять женщину, и только.

— Ну как, не пора ли сажать на макушку ангелочка? — спросил он.

Его рука соприкоснулась с ее рукой, когда она передавала ему елочное украшение, и его пронзило острое желание. Он от неожиданности затаил дыхание и отступил на шаг, стараясь ничем не выдать своего потрясения.

Это черт знает что такое. С ним такого еще не случалось, хотя ему не впервые приходится охранять женщину. Это же глупо и опасно. Если и дальше так будет продолжаться, придется ему передать задание другому агенту.

Но он знал, что ни за что не сделает этого. До тех пор пока Джошуа Карауэй на свободе, он будет здесь, чтобы Мясник не сделал с Миган того, что сделал с Джеки и Беном Брюстерами.

Он прикрепил хрупкую куклу в белых кружевах на верхушку и проверил, хорошо ли она держится. Закончив, отступил полюбоваться делом рук своих.

Миган подошла к нему, взяла его за руку и посмотрела на него своими большими темными глазами.

— Неплохо, — прошептала она. — Из нас получилась неплохая команда.

Он сжал губы, понимая, что она не сказала бы этого, если бы узнала о чувствах, обуревавших его совсем недавно. Он и сейчас еще не совсем пришел в себя.

— Закат мы уже пропустили. Но по берегу прогуляться все равно стоит. Сегодня полнолуние.

Гулять при луне в том состоянии, в каком он сейчас, далеко не лучшая идея, как если бы перед голодающим поставили целый стол яств и позволили только любоваться ими.

— Не поздно ли?

— Ты хочешь сказать, что рискованно гулять в темноте, когда убийца разгуливает на воле?

— Вот именно. Я хочу пройти в душ, если у тебя нет желания еще что-нибудь украсить.

— Иди. А я посижу еще немного и полюбуюсь елкой.

— Позвони-ка ты Пенни и скажи, что мы приедем на ее вечеринку.

— Это необязательно.

— Я думаю иначе. У меня есть свои соображения по этому поводу.

— Что еще за соображения?

— Рождество доставляет тебе удовольствие. Я ни разу не видел, чтобы ты так радовалась, как сегодня. А кроме того, мы должны подтвердить версию, что я твой возлюбленный, а не нечто другое.

— Чтобы выманить Джошуа Карауэя из его норы?

— Если он решит, что мы приехали в Ориндж-Бич, чтобы охотиться на него, он будет гораздо осторожнее, чем если бы никакой опасности не чувствовал. Это ж ясно как дважды два. Мы арестуем его, только если поймаем.

— Что ж, значит, едем на вечеринку, любовничек.

— Следи за словами. Я завожусь, когда женщина говорит гадости. Это меня возбуждает.

Что правда, то правда. Потому он и поторопился уйти подальше от мигающих елочных огоньков и от этого наваждения, которое он пытался загнать глубоко внутрь и не дать выйти на свет Божий. Холодный душ — лучший способ загасить этот пожар. А если не поможет, придется полистать захваченные им с собой фотографии с кровавыми деяниями из досье Джошуа Карауэя.

Миган медленно поднималась по лестнице, пытаясь разобраться с нахлынувшими на нее мыслями. Два часа она по-настоящему отдыхала душой, украшая вместе с Бартом елку, но это не могло стереть боль и страх, которые стали частью ее существования.