Может, потому что тут создавалось ощущение, будто стоишь на высоте на самом краю, и от этого захватывало дух. Кроме того, балюстрада здесь была очень низенькой. Стоило наклониться слишком низко, и можно спланировать вниз и разбиться насмерть. Это место не для юных, слабых и чувствительных.

— Я бы не хотел стоять здесь в бурю, — проговорил Барт, обходя балкон по кругу и проверяя перила на крепость.

— Это верно, но отсюда здорово запускать самолетики и мыльные пузыри. Когда бабушка разрешила мне подниматься сюда, мы этим развлекались. До седьмого класса одну меня сюда не пускали, а когда разрешили, предупреждали, чтобы не подходила близко к перилам.

— Жаль, что не захватили бумаги. Я такие планеры делаю.

— Не сомневаюсь.

— Ты когда-нибудь занималась любовью в куполе?

— Ишь ты, все-то тебе надо знать.

— Занималась. По улыбке вижу. Неужели счастливчик Джон?

— Ради Бога, Барт! — Она понимала, что он пытается вывести ее из депрессии, которая навалилась на нее при виде фотографии с Джеки. И у него, как всегда, получилось. Ей уже стало легче, и она снова была готова продолжать делать что нужно, чтобы вся эта история поскорее закончилась.

Но есть здесь что-то такое, что она хотела бы прояснить.

— Скажи, ты еще не отказался от мысли, что покушения на мою жизнь как-то связаны с гибелью Джеки?

— Не совсем.

— Но твой босс явно полагает, что к Джошуа Карауэю это не имеет никакого отношения.

— Мы с ним и раньше расходились во мнениях. Из кабинета дела видятся не совсем так, как отсюда. Если покушения не связаны со свидетельскими показаниями Бена против Карауэя, они чем-то связаны с тобой и Джеки. Она погибла от взрыва. Проходит месяц, и кто-то начинает охотиться за тобой. Слишком все совпадает по времени, учитывая этого ребенка.

— Я любила ее, как сестру, Барт. Она была моей единственной близкой подругой, но ничего подтверждающего твою теорию я не могу придумать.

— Может, ты просто чего-то не помнишь.

— Да нечего помнить! Мы не брали денег взаймы. У нас не было никакого общего бизнеса. Никакого любовного треугольника. Никаких темных тайн из прошлого. Ничего. — Она сделала шаг к перилам, ободренная тем, что Барт все проверил.

Он подошел сзади, обхватил ее рукой за пояс и проговорил в самое ухо:

— Если бы я жил в свое время в Ориндж-Бич, хотел бы я быть частью такой тайны.

— Ты же здесь сейчас. — Она повернулась, обняла его за шею и, встав на цыпочки, поцеловала. Все это временная отсрочка, которая потом будет лишней мукой. Она не представляла себе жизнь с ним, как, впрочем, вообще жизнь с мужчиной. Но сейчас он ей нужен.

Он прижал ее к себе. Ветер раздувал ее рубашку и играл волосами. Что там самолетики и мыльные пузыри по сравнению с этим невероятным мигом в объятиях Барта на балконе купола.

Миган потянулась и подняла манжету рукава, чтобы взглянуть на часы. Они здесь уже три часа, и у нее ныла каждая косточка. Сколько можно ковыряться в этих бесконечных коробках и просматривать бумагу за бумагой, от самодельной открытки, которую она подарила бабушке на Валентинов день, когда ей было пять лет, до старой газеты с рекламой хлеба. Она даже отупела от усталости.

Она вынула рекламу чопорного старомодного купального костюма и глупо по-девчоночьи захихикала.

— Представляешь такой в «Спорт иллюстрейтед»? У Бемби все прикрыто до колен.

Барт достал очередную коробку.

— Чего это ты расхихикалась? Уж не плеснула ли себе в чай ликерчика?

— Ты что, ребенку вредно. Просто одни от усталости становятся злые как черти, а я дурею. Видел бы ты меня после затянувшегося ночного заседания: я хохочу не останавливаясь.

— Я так от усталости превращаюсь в маразматика. Сижу, злой на весь мир, и дуюсь.

— Ты никогда не бываешь маразматиком. Ты же плюшевый мишка.

— Кто — я? Я покажу тебе плюшевого мишку. — Он поиграл мускулами, схватил коробку и швырнул ее на пол, грозно ткнув в нее ножом. — Никто еще ни разу не назвал агента Барта Кромвеля плюшевым мишкой и при этом остался в живых.

Миган снова глупо захихикала.

Барт покачал головой и разрезал ленту на коробке. На этой коробке не было никаких ярлыков, но она, судя по всему, была доверху набита старым тряпьем. Он вытащил первую вещь и показал ей. Это была солдатская форма, вероятно дедушкина, времен Второй мировой войны.

Барт просунул руки в рукава мундира.

— Мне нравится. Тебе это что-нибудь напоминает?

— Ничего.

— Напрягите ваши мозги, леди, не то мне придется взяться за вас.

— Слова, слова.

— Я тебе покажу слова. — Барт сбросил китель и извлек из коробки французский берет. Ударив им по колену, надел его. — Вуаля, мадемуазель, а это вам, — сказал он, протягивая ей широкополую шляпку с цветочками.

— Мерси, месье. — Она спародировала его акцент и взяла шляпу. Цветы завяли и сыпались, вуаль была порвана. Миган надела ее. — Что поделываешь вечерком, солдатик? А то развлечемся?

— Прости, но я здесь с хихикающей женщиной на сносях. Дай телефончик, я потом звякну.

Миган игриво хлопнула его по руке.

— А что там еще? — Она сама наклонилась над коробкой и стала копаться в содержимом. Потянув за лоскут красного шелка, она вытянула длинное, до пят, вечернее платье с кружевной отделкой на глубоком декольте.

— Готов спорить, его выбирал твой дедушка.

— Несомненно. Жаль, я его никогда не видела. У бабушки всегда глаза были на мокром месте, стоило ей вспомнить о нем. Они, говорят, очень любили друг друга.

— Как это водится между супругами.

— Наверное. — Она запустила руку в коробку, пытаясь найти какую-нибудь интересную вещичку. Ей уже не верилось, что они найдут что-то полезное для расследования. — Боже мой, ты только посмотри на это.

Барт помог ей извлечь из коробки еще одно платье.

— Свадебное платье!

— Это бабушкино. Я видела ее старые фотографии. Если бы я знала, что оно здесь, давно достала бы.

Она приложила платье к себе и тут же остановилась. Барт смотрел на нее так, будто видел впервые.

— Ты прямо как неземное видение. Вся в белом, в кружевах, чистая.

Он сказал это таким глухим голосом, что ей даже стало не по себе. Словно магия платья позволила ему увидеть в ней что-то такое, чего в ней нет.

— Не думаю, что это платье предназначалось женщине на девятом месяце, — ответила она как можно более беззаботно. — Придется найти кого-нибудь, чтобы шел передо мной, прикрывая мой живот.

— Ты и беременная выглядишь прекрасной невестой.

— Кто из нас плеснул хмельного в чай? — Она бросила платье в коробку, затем сняла шляпу и отправила ее туда же. — Время просить Барта дать нам передышку — проговорила она, положив руки на живот. — Хорошенького помаленьку. Верно, малышка?

Странное выражение на лице Барта не изменилось, а скорее усилилось.

— Ты подумала о том, чтобы оставить ребенка?

Вопрос ошеломил ее.

— С какой стати ты спрашиваешь?

— Мне так показалось. Это, конечно, не моего ума дело, но ты явно привязана к ребенку и из тебя вышла бы дивная мать.

— Дивная мать? Да откуда мне быть дивной матерью? — На секунду ей стало не по себе, и она поспешно отвернулась.

— Ты не твоя мать, Миган.

— Я и без тебя знаю. Я — это я, только от этого не легче, когда дело касается брака и материнства.

Барт подошел к ней и взял ее за руки.

— Это пустые слова, ты сама знаешь.

— Я не могу оставить ребенка. У меня слишком серьезная работа. Мне приходится постоянно ездить. Какой тут грудной ребенок. Я и не знаю, как их кормят.

И вдруг как гром с ясного неба на нее обрушилось то, от чего она все время отмахивалась. Она хочет этого ребенка больше всего на свете. Отдать его — значит оторвать что-то живое от сердца. Но она боится, боится, что у нее ничего не выйдет, что она не далеко ушла от своей матери.

— Прости, Миган. Я действительно лезу не в свое дело.