Я достал из кармана десять луидоров.

— Господин кюре, — сказал я, — вот мой взнос. Оставьте мне пожалуйста ваш подписной лист — я берусь внести сюда моего друга.

— Как отрадно видеть, сударь, — сказал священник, — что Бог наделил богатством достойного человека. Еще десять — двенадцать таких же добрых душ, как вы, и мои бедняки получат больше, чем они потеряли.

— О сударь, не сомневайтесь, вы их найдете, — ответил я.

— Это меня очень обрадует, сударь.

Священник поклонился, собираясь уйти.

— Если позволите, я провожу вас до замка, — сказал я.

— Мне не хотелось бы вас беспокоить.

— Я еду в город.

— Тогда другое дело, сударь.

Он так и не пожелал надеть шляпу на голову, и мы шли бок о бок — каждый со шляпой в руках.

Мы подошли к дверям дома, и священник спросил:

— Сударь, когда можно будет забрать у вас подписной лист? Я собираю пожертвования один; быть может, ваша щедрость и другим подаст мысль быть щедрым. Я очень рассчитываю на добрый пример.

— Вы не решаетесь сказать, что рассчитываете на людское тщеславие, господин кюре.

— Я вижу лишь то, что мне показывают, сударь, а читать в сердцах дано одному Богу.

— Я избавлю вас от необходимости возвращаться в замок и почту за честь самому занести вам подписной лист и собранные деньги еще до вечера. Тот, кто быстро приходит на помощь, помогает вдвойне, мне это известно.

Кюре попрощался со мной и удалился. Выйдя за ограду поместья, он сразу же надел свою шляпу.

Проситель держался просто, но с достоинством. Достаточно было лишь один раз взглянуть на него, чтобы убедиться: это священник милостью Божьей.

Я велел Жоржу подать двухместную карету и полчаса спустя был в префектуре.

Увидев меня, Альфред чрезвычайно удивился.

— Какой сюрприз! — воскликнул он. — Если бы меня спросили, кто стучится в дверь, я не стал бы держать пари, что это ты! Что случилось? Неужели в Рёйи пожар? Даже если это так, я надеюсь, что ты не стал бы утруждать себя из-за такого пустяка.

— Нет, — ответил я, — в Рёйи все в порядке, но в соседней деревушке действительно был пожар.

— Да, я слышал об этом — сгорело пять или шесть домов.

— Что за человек твой кюре?

— Как, мой кюре? Разве у меня есть кюре?

— Я имею в виду кюре из Рёйи.

— О! Это замечательный человек! По крайней мере, так мне кажется.

— Надо думать, раз ты разрешил ему свободно входить в твой дом.

— Это правда.

— Кюре воспользовался своим правом для сбора пожертвований.

— Ах, да, для погорельцев. Значит, ты видел этого славного человека?

— Кюре?

— Ну да. Знаешь, он болен, у него чахотка. Через два года он умрет — это так же верно, как то, что через два года я стану депутатом. Представляешь, священник пройдет пешком, возможно, тридцать-сорок льё, чтобы собрать тысячу франков для бедных погорельцев. Я восхищаюсь подобным мужеством, а не добродетелями наших суровых превосходительств.

— Я тоже этим восхищаюсь. Поэтому, дав кюре денег, я пообещал ему, что ты тоже сделаешь пожертвование.

— Сколько ты ему дал?

— Десять луидоров.

— Ты разоришь меня, несчастный!

— Каким образом?

— Я уверен, что твое пожертвование окажется самым большим во всем департаменте, а префект обязан сделать взнос в два раза больше, чем кто-либо другой. Держи, вот двадцать луидоров, но в другой раз, прежде чем великодушничать, подумай о моем кошельке!

Я поднялся.

— Уже уходишь? — спросил Альфред.

— Да, я действую от имени кюре и хочу собрать урожай в одном богатом доме. Встретимся вечером, за ужином. Хочешь, я приглашу священника отужинать с нами?

— Пригласи, но он откажется.

— Почему?

— Кюре соблюдает диету, я же сказал тебе, что он болен.

— Тем хуже! Я боюсь возненавидеть одного священника и буду не прочь в возмещение полюбить другого.

Попрощавшись с Альфредом, я снова сел в карету и приказал Жоржу отвезти меня к г-ну де Шамбле.

Дорогой друг, Вы, конечно, поняли, что я задумал и зачем мне потребовался подписной лист?

Я сразу же сообразил, что это благовидный предлог для нового свидания с г-жой де Шамбле, которую я не рассчитывал увидеть до свадьбы Зои.

Когда мы приехали, я спросил, дома ли г-н де Шамбле.

Мне ответили, что он в Алансоне.

Я осведомился, принимает ли г-жа де Шамбле.

Слуга вернулся и пригласил меня пройти в гостиную, сказав, что графиня просит немного подождать.

Я огляделся вокруг: великолепные зеркала, камин с изумительной отделкой, мебель работы Буля между окнами, пушистый ковер, удобные диван и кресла по последней моде — все говорило не просто о богатстве, а о роскоши этого дома.

В то время как я рассматривал обстановку, дверь отворилась и появилась г-жа де Шамбле.

Она была с непокрытой головой, с кружевным платочком на шее и нарциссом в волосах — этот цветок выглядел столь же белым и бледным, как молодая женщина.

Я поклонился и сказал, тщетно скрывая свое волнение:

— Простите за беспокойство, сударыня, я спросил господина де Шамбле, но мне сказали, что он в отъезде. Тогда я послал узнать, принимаете ли вы, отнюдь не надеясь, что вы окажете мне такую милость.

— Мне доставляет истинное удовольствие видеть вас, сударь, — ответила г-жа де Шамбле, — так как после нашей встречи я не раз упрекала себя за то, что не поблагодарила вас как следует от имени людей, которых вы осчастливили. А теперь, когда вам стало спокойнее на душе, садитесь, сударь, и расскажите, если только это можно доверить женщине, что привело вас к моему мужу.

— Боже мой, сударыня, — ответил я, — признаться, вопрос о господине де Шамбле был задан лишь для того, чтобы соблюсти приличия. По правде говоря, мне хотелось видеть именно вас.

Она встрепенулась.

— Может быть, вы предпочитаете, сударыня, чтобы я употребил другое выражение? Я приехал к вам по делу.

Госпожа де Шамбле улыбнулась, и я продолжал, ободренный ее улыбкой:

— Сударыня, когда вы любезно разрешили мне принять участие в судьбе вашего подопечного, я имел честь говорить вам, что вспомню о вас, как только представится случай совершить благое дело.

Молодая женщина вздрогнула.

— Этот день настал, сударыня. В маленькой безымянной деревушке случилась беда. В результате пожара почти все дома в ней сгорели. Кюре из Рёйи взялся собирать пожертвования для пострадавших. Он приходил сегодня к Альфреду, но моего друга не оказалось дома. Я взял у священника подписной лист и внес деньги, затем заехал в префектуру за взносом Альфреда, а теперь прошу милости у вас.

Бледные щеки г-жи де Шамбле покрылись ярким румянцем. Мне показалось, что женщина дрожит, и я увидел, как она вытерла капельки пота, блестевшие у нее на лбу.

Внезапно она улыбнулась, словно ее осенила какая-то мысль. Сняв с пальца кольцо с бриллиантом, она встала и протянула его мне со словами:

— Держите, сударь, вот мой взнос.

Я посмотрел на графиню с удивлением.

— Вы отказываетесь? — спросила она.

— Нет, сударыня, — ответил я, — но я вас не понимаю. Это кольцо стоит пятьсот франков, не считая оправы, которую, полагаю, делал сам Фроман-Мёрис.

Госпожа де Шамбле молчала, по-прежнему протягивая мне кольцо.

— Сударыня, я пришел просить у вас обычное подаяние, — продолжал я, — вроде того, что кладут в церкви в сумку сборщицы пожертвований. Скажем, один луидор.

Моя собеседница печально улыбнулась. (Друг мой, мне никогда не забыть этой улыбки!)

— Господин де Вилье, — промолвила она, — такому человеку, как вы, можно сказать все; такому сердцу, как ваше, можно довериться.

— Говорите, сударыня.

— Так вот, случается, что женщине, которая не распоряжается своим состоянием, легче отдать кольцо стоимостью в пятьсот франков, чем… один луидор.

Госпожа де Шамбле опустила кольцо на мою ладонь и вышла, приложив к глазам платок.