Она восходит медленно, ибо долгие годы согнули ее спину... Ветер ласкает ее плотные, совершенно белые, как первый снег, волосы.

Она мягко положит цветы на черный гранит и поднимет свои очи к небу в свет - в очах горящий родник, в них - Дева. Из этих родников, словно две вечности, два мира любви, вспыхнут две слезы, падут на гранит, а высоко в теплом небе запоет ей черный ворон: "Я люблю тебя, люблю..."

21.05.98

ВСЕ КРУГИ АДА

Женечке этот рассказ посвящаю.

Вновь мир погибнет и вновь возродится

И целую вечность этот ад будет длиться.

Год 1490. Рим. Италия.

- Проклятая духота, проклятая вонь! - с такими словами вскочил с кровати юноша лет двадцати и чуть было не ударился затылком о низкий потолок. Да, юноша был прав, вонь стояла та еще - она проникала в его комнатку с улицы через приоткрытое окошко которое не мыли наверное со дня Великого потопа!

Но духота в комнате стояла жуткая и потому юноша подбежал к окну резким движением распахнул его полностью и перевесившись через подоконник глубоко задышал смрадным городским воздухом.

Вот над головой его затрещали раскрываемые ставни и он едва успел увернуться от летящих помоев... Отошел от окна и быстрым шагом прошелся по своей комнатке. Он был высок, этот юноша, черноволос, а звали его Антонио. Два года жил он уже в Риме в услужении у ткача Жака к которому устроил его отец - бедный крестьянин в надежде на то что сын вернется мастером....

- Духота! Как же душно здесь! - воскликнул Антонио, выскочил из двери на скрипящую лестницу, промчался по ней перепрыгивая через несколько ступеней и вот выбежал, нет вылетел на узкую улочку... Он сморщился от непереносимой вони... Эта вонь особенно сильна была в этот, только что наступивший жаркий летний день. Вонь и духота.

За спиной Антонио раздался крик ткача Жака:

- Эй ты! Куда это ты собрался?! Давай-ка назад, сегодня работы много!

Антонио согнулся от отвращения когда представил грязный подвал в котором шумел ткацкий станок. Не оборачиваясь он крикнул:

- Скоро вернусь!

И не слушая проклятья и угрозы Жака, который с утра уже успел порядочно набраться, рванулся вверх по узкой улочке... Его влекло что-то вперед...

Рев толпы. О да, теперь он слышал: голоса кричали на Круглой площади. Антонио знал этот рев, этот звериный, безжалостный людской рев. Толпа ревела в преддверии зрелища - сожжения человека. Антонио ненавидел этот кровожадный рев! Ненавидел он эту толпу, жестокую, безумную! Да право, какая толпа не безумная - в любой толпе нет отдельных людей, нет личностей, а есть только одна масса... толпа.

"Что орут эти безумцы?"

Антонио прислушался:

"-Ведьма! Ведьма!"

Сколько ненависти в этих криках, Антонио зажал уши и тут увидел ее... Он полюбил ее. Просто полюбил. Она была прекрасна, чиста, и ее тело было изуродовано инквизиторами.

В каком-то лихорадочном бреду, шатаясь Антонио расталкивал что-то кричащее, что било его и толкало.

Но для него не существовало больше ни грязного города ни толпы, он шел за повозкой, смотрел на нее, страдал... О как он страдал! Мира не было больше, только он и она... Ее глаза - она смотрела на него. И он с жадностью смотрел на нее и вдруг начал говорить:

- Меня зовут Антонио, а тебя?

"Маргарита" - прозвучал в его голове ответ.

- Маргарита, знаешь чего я хочу?

"Чего же?" - голосок был таким тихим, нежным, понимающим.

Голосок этот зажег в Антонио пламя:

- Хочу я чтоб мы были вместе. Чтобы всегда мы были вместе, что бы не было никого, только я ты и бесконечный мир: поля, реки, озера и звездное небо. Ты ведь любишь смотреть на звездное небо?

"-О да," - прозвенел голосочек, "-А еще я люблю закаты, когда большой красный диск солнца окунается в пелену облаков."

- И я тоже люблю закаты! - подхватил восторженный Антонио. О, он не страдал более, душа его почти что отделилась уже от тела... И он все шептал, или говорил, или кричал не в силах оторвать взора от прекрасного личика Маргариты, от ее глаз:

- Как здорово! Мы всегда значит будем вместе! Как же я раньше жил без тебя не представляю! Родная ты моя!

С ужасом он увидел что Маргарита объята пламенем. Кожа на лице ее надувалась и лопалась от чудовищного жара. И голос, милый голос сменился пронзительным воем.

Антонио понял что сам кричит. Орала и толпа...

Он рванулся, вперед к ней, крича:

- Не уходи! Меня подожди! Прошу подожди!

Но она ушла и он остался один. Что-то пинало его и било, что-то в черном подхватило его уже у самого костра к которому он пробивался и отбросило назад, он вновь рванулся и вновь его отбросили...

Очнулся он на пустой площади, залитой раскаленными лучами полуденного солнца. Вновь вонь, духота и одиночество.

О какая это адская боль - одиночество!

- МАРГАРИТА!!! - заорал он пронзительно, роняя из носа капли крови. Вскочил на ноги, огляделся ища ее и зная что ее нет, что он один! Да он был один, что-то правда шевелилось вокруг него, что-то говорило какие-то слова, но ее не было.

Но образ ее все еще стоял перед глазами юноши. О как он желал вновь услышать ее голосок, как желал! Но была только вонь, духота и одиночество, мучительное жуткое одиночество!

- Что же мне делать дальше! - прокричал он в отчаянии, терзаемый такими муками что все пытки инквизиции по сравнению с ними были ничем...

- Что же мне вернуться сейчас к мастеру Жаку? В этот душный подвальчик, прясть там... а потом, потом вновь спать в душной комнатушке... Нет!!! Этого уже не будет, никогда это уже не вернется! Я не смогу больше жить! Не смогу! Она ушла, но я... я догоню ее!

Крича так он рванулся по городским улицам и прыгнул в реку. Вода сомкнулась над его головой и он пошел ко дну...

Год 1943. Бухенвальд. Германия.

Андре стоял и с ужасом, не смея даже пошевелиться, взирал на бесконечный поток тел что протекал подле него. Скрюченные, сгорбленные, в каком-то грязном рванье, такие тонкие что казалось это скелеты восставшие из могил. Восставшие за тем лишь чтобы спустя какое-то время быть обращенными в пепел... Метрах в ста вздымались в низкое серое небо черные трубы из которых валил густой-густой дым и вливался в серые облака. Андрэ вздрогнул когда ему вдруг подумалось что неба - высокого синего неба на которым он еще в детстве любовался в деревне у дядюшки Ганса, нет больше. А вместо него всю землю застилает это ужасное облако поднявшиеся из печей концлагеря - тысячи, миллионы сожженных...