И за большим прозрачным стеклом он увидел ее - она прекрасная, такая прекрасная как то истинное небо которое Альберт никогда не видел, она прохаживалась там в одиночестве...
Альберт рванулся к двери, но там его остановил массивный робот на котором красовалась многоцветная надпись: "Джон космопроходец 5...". Он объявил Альберту что в здании проходит премьера голографического фильма и что ему придется заплатить полмиллиона кредиток за вход. Да это только для элитной публики. Но что деньги! Деньги для Алберта в этот миг ничего не значили, он стремился во внутрь, к ней...
Он протянул роботу руку и тот сравнив отпечаток его пальца связался с банком и снял со счета деньги - полмиллиона кредиток, почти все накопления Альберта.
- Проходите! - проговорил вежливый голос и Альберт в нетерпении вбежал в переходное помещенье где был окутан очищающими от ядовитых уличных паров потоками и мягкий голос сообщил ему:
- Вы можете войти и сдать свой защитный костюм роботу гардеробщику.
Альберт вбежал в помещение, нажал кнопку на рукаве после чего защитный костюм сложился...
Альберт в своем заношенном свитере и потертых брюках смотрелся как нищий на фоне роскошно одетой публики что собралась в просторном холле. Впрочем он и не замечал этого, он высматривал ее и вот увидел.
О, она показалась ему еще более прекрасной. Никогда, никогда раньше не испытывал он столь прекрасного, столь возвышенного чувства! Как часто забилось его сердце! Как жарко вдруг ему стало и он, сгорающий от переполнившей его радости, полетел через весь холл к ней!
Вот она уже совсем близко, и он уже весь горит жаждя услышать ее голос. И вот он услышал, и как это было блаженно - ее голос был таким милым, полным любви, Альберт знал что не ошибается - действительно в голосе ее звучала любовь, и доброта, и нежность. Голос ее был тихим и таким... таким волнующим что Альберт понял что их души должны слиться воедино, сейчас же тут же, иначе он не выдержит...
Она сказала:
- Здравствуй милый.
И Альберт уже хотел пасть пред ней на колени взять руку и целовать и целовать ее в упоении...
Но тут другой голос басистый, сытый прозвучал словно гром в тиши:
- Здравствуй Маргарита!
Альберт не видя еще обладателя этого голоса рухнул пред своей королевой на колени. И тут его подхватило что-то и отбросило назад:
Прямо на ухо ему зашипели голоса:
- Ты что рвань?! Куда лезешь?! Посмотри...
О да теперь он видел - рядом с прекрасной Маргаритой стоял тот которого звали Урбаном Егортом... Он говорил ей что-то и она смеялась, а на него, на "старика" Альберта даже и не смотрела...
Его оставили и он стоял теперь посреди этого большого холла, который вдруг показался ему необычайно душным и пустым... Он видел еще ее, жадно впивался в нее глазами, слышал ее отдаленный звонкий и нежный голос... Но вот она развернулась и пошла под руку с этой звездой, космическим первопроходцем, в темноту зала...
Альберт заплакал, никогда раньше он не плакал, разве что в детстве, но то не в счет. Он подошел к лифту и за три секунды вознесся на трехсотый этаж... Последний этаж...
Он выбежал в пустой коридор, взбежал по лестнице на крышу и там остановился пораженный.
Это был один из самых высоких небоскребов в Лос-Анджелесе и крыша его возносилась выше смогового облака - над головой Альберта сияло звездное небо и Млечный путь протянулся сияющий дорогой где-то в безмерной выси...
Альберт пораженный красой и величием этой бесконечной сверкающей глубины простоял долго, но ему показалось что лишь один миг...
Потом он подошел к краю и встал над пропастью из глубины которой доносился отдаленный шум и грохот большого города... За многометровой пеленой он не видел грязную улицу-шлюху, не видел и не хотел видеть никогда больше...
- О небо, - заливаясь слезами проговорил он, не чувствуя холодного ветра который давно уже трепал его волосы... На такой высоте и дышать было трудно но и этого не замечал Альберт. По прежнему плача он говорил: - Вот я стою здесь сейчас над этим мертвым старым миром, одинокий - да я один - ведь мир мертв, давно уже мертв. И я стар, стар так же как и этот мир. И что же может быть после того что я пережил? О какие это были блаженные мгновенья, как они были упоительно прекрасны, лишь краткие мгновенья истинного счастья, они слаще этой спокойной вечности, о да! Эти краткие мгновенья, которые бывают лишь раз в жизни! А вечность, к черту вечность... Но и жизнь тоже к черту, единственное чего я хочу, чего я молю у кого-то высшего кто пронизывает всю эту холодную бесконечность это то, чтобы эти мгновенья повторялись вновь и вновь. Ради них, ради этих кратких мгновений истинной любви, не жалко и жизней прожитых в этом аду!
Он все плакал, глядя на Млечный путь, простирая к нему в мольбе руки, и не руки даже, а всю душу свою исстрадавшуюся, истерзанную бессчетными кругами Ада.
И он шагнул...
СОЗДАТЕЛИ
Кате этот рассказ посвящаю.
Человек, которого звали Дмитрием, в величайшем нетерпении охватывал взглядом прибор, которому отдавал он все свои силы физические и душевные в течении вот уже нескольких лет. И трудно было поверить, что все эти неимоверные усилия уместились теперь в этом черном, двухметровом яйце из глубин которого доносилось добродушное урчание.
Дмитрий поднялся со своего старого, скрипучего стула, и медленно, словно опасаясь чего-то, подошел к сфере, провел по ее холодной, совершенно недвижимой поверхности рукой и, глубоко вздохнув, перевел взгляд в окно.
А там, за окном, как и вчера, как и на прошлой неделе, все падал и падал из низких туч серый плотный снег, мертвые хлопья его невесомо и беззвучно опадали вниз по стеклу, потом, утомленные долгим паданием с неба, желали остаться полежать на подоконнике, но летящий волнами ветер сдувал их дальше, в холодное марево...
- Какой странный мир, - прошептал Дмитрий задумчиво, провожая взглядом особенно крупную снежинку, напоминающую по форме конскую голову. Почему здесь все так, как есть, как установлено по каким-то странным законам? Почему люди так с многим могут смириться - смириться с ужасным, неприемлемым? Почему они так часто бывают равнодушны к окружающему миру и к собственному одиночеству... Одиночество... одиночество, какая же это страшная, все-таки, вещь - одиночество! Это оно - одиночество, придавало мне силы, да еще и еще любовь к этому дрянному, так много о себе возомнившему, и все-таки великому человечеству... все эти долгие годы...