В тот же день вечером я подвел первые итоги своей работы по делу Ирины Гай, проанализировал их. Вывод из этого анализа напрашивался такой: бывшая буфетчица, а ныне растратчица, подследственная Ирина Гай — женщина своеобразная, чувствительная, немного сентиментальная. Вину свою признает, но что-то скрывает, боится сказать правду. Или хитрит, хотя хитрость ее примитивна. Наверное, первое.

Таким образом, товарищ Трястовский, сказал я себе, действуйте энергичней, настойчивей, смелее берите бога за бороду. Вы обещали Гай вызвать ее в ближайшие дни, а вызовите раньше. Выясните все с одесской теткой, проверьте наличие сберегательных книжек на имя Гай в Киеве и Одессе, возможность хранения дорогих вещей подследственной у друзей и знакомых — и устройте ей психологический допрос. Несоответствия в показаниях будут наверняка.

Так я и сделал.

Из трех проведенных мной проверок две последние версии быстро отпали. Подследственная Ирина Гай имела лишь одну сберегательную книжку в Киеве, на которой было сто двадцать пять рублей. Родственников в самом городе и очень близких знакомых, у которых могла бы припрятать дорогие вещи, не имела. Но меня заинтересовало другое: за два месяца до растраты Гай сняла со сберкнижки три тысячи рублей. Зачем? И куда их дела? При обыске крупной суммы денег в квартире мы не нашли.

Неувязка вышла и с одесской теткой — Анастасией Павловной Сормовой. По ее свидетельству, которое мне передали одесские коллеги, выходило, что Гай возвратила ей давний долг. Сама же Гай сказала, что деньги выслала по просьбе мужа. Но тот объяснил мне во время обыска — деньги Анастасии Павловне послала жена, видимо, позабыв сказать ему об этом.

Вот тут я и ухватился за кончик ниточки и на очередном допросе привел Гай противоречивые показания мужа и тетки.

Она слегка растерялась и, помолчав, объяснила: одолжила у тетки триста рублей, когда гостила у нее в прошлом году.

— Зачем же вам понадобилась такая сумма? — поинтересовался я.

Гай, не задумываясь, ответила:

— Не помню, что-то купила импортное с рук. Кажется, какую-то кофту.

Я тут же заметил: во время обыска у нее на квартире не было найдено ни одной импортной женской вещи. Куда же они делись?

— Сносились, значит, и я их выбросила, — пожала плечами Гай.

Я ей другое опровержение — показания мужа, что его жена никогда никаких импортных вещей не покупала, носит и обувь и одежду отечественную, шьет на заказ.

— Как же это понять, Ирина Степановна? Куда же вы тогда потратили деньги? Те, что взяли в буфете, и те три тысячи, что сняли со сберегательной книжки? — спросил и не свожу с нее глаз, жду, что скажет на это.

Молчала, уставившись взглядом в пол, минуту, другую, наверное, собиралась с мыслями. А потом вдруг закрыла лицо руками и разрыдалась.

— Не могу, не могу вам этого сказать! Что хотите делайте — не скажу! — выкрикнула сквозь слезы. — Слышите? Не скажу!

Еле успокоил, отправил в камеру, а сам принялся размышлять. Что с ней случилось? Обманывала меня, давая ложные сведения? И не только меня, а и мужа, который до сих пор не хочет верить в растрату. Значит, у нее в душе произошел перелом, заговорила совесть?

Что ж, решил: поживем — увидим, как она поведет себя дальше, какие еще даст показания…

— Тебе еще не надоело слушать? — вдруг обратился ко мне Евгений. — А то мне кажется, я скучно рассказываю.

— Нет-нет, — возразил я. — Наоборот, интересно.

Евгений рассмеялся.

— Ну, это ты, чтоб меня не обидеть. Рассказчик я, сам знаю, никудышный. Тороплюсь, забегаю вперед, повторяюсь. Но ты не обращай внимания, тебе же главное — уловить суть, как шло развитие событий. Так я понимаю?

— Правильно, — заверил я. — Рассказывай дальше.

— А может, на сегодня хватит, будем спать? Смотри, уже ночь за окном, — решил, наверное, подразнить меня Евгений.

За окном купе и правда уже давно плыла теплая весенняя ночь, подмаргивала нам серебряными мохнатыми звездами, будто приглашая ко сну. Но спать не хотелось, и я попросил Евгения продолжить рассказ.

— Хорошо, — согласился он. — Тогда слушай дальше.

…Поразмыслив, я отправился к прокурору. К своему, Ивану Анастасьевичу. Доложить о сделанном, рассказать о странном поведении Гай на последнем допросе. Хотелось услышать мнение по этому поводу более опытного человека, послушать его совета. Ведь до того, как стать прокурором города, Иван Анастасьевич был народным судьей, много лет работал следователем, возглавляя целый отдел. Так что опыта у него предостаточно.

Он меня внимательно выслушал и посоветовал пока что не беспокоить подследственную — пускай успокоится, а мне тем временем поговорить со всеми ее товарищами по работе, поинтересоваться у соседей, не замечал ли кто за ней увлечения каким-нибудь мужчиной. Женщины в таком возрасте иногда влюбляются, как в семнадцать, и теряют голову. Во имя этой последней любви готовы на все, часто доходят до абсурда. Может, тут именно такой вариант: необходимость тратить деньги на любовника.

Предположение Ивана Анастасьевича было убедительным. Такое с Гай могло произойти. Женщина она красивая, ни работой, ни домашними заботами не перегружена, муж — научный работник, внимания ей уделял мало. Познакомилась с залетным, влюбилась, и пошло…

Ухватившись за этот вариант, я стал его, как говорят у нас, раскручивать. Поехал на вокзал и по очереди переговорил со всеми работавшими с Гай буфетчицами, с официантками ресторана. Безрезультатно. Никто из них даже не заикнулся о том, что у нее мог быть с кем-то роман. Все в один голос возражали: это отпадает, Ирина Степановна — женщина порядочная, верна семье, уважает мужа, любит своих детей. К слову, это отмечалось и в характеристике с работы, приобщенной к делу.

Таким образом, выходило, что наше с прокурором предположение было явно необоснованным. Что ж, в следственной практике такое бывает, и довольно часто.

Снова пошел к Ивану Анастасьевичу, снова строили версии, что заставило Гай, такую порядочную, добросовестную, авторитетную женщину, пойти на преступление, и куда она могла истратить деньги.

После долгих размышлений решили проверить, не стала ли Гай жертвой какой-то секты и не вносила ли деньги туда.

Прежде всего я поговорил на эту тему с ее мужем Виталием Ивановичем. Он категорически возразил: ничего подобного за женой не замечал, она далека от всяких верований.

Все же я проверил все зарегистрированные сектантские общины города. Ни в одной из них Гай не состояла.

Снова решил поговорить с ней. Она была приветлива, спросила меня, почему так долго не вызывал. Я сослался на большую занятость и, в свою очередь, поинтересовался: разве у нее есть для меня что-то новое?

— Есть, — стараясь показать хорошее настроение, сказала она. — Хочу признаться вам, куда дела деньги. Тогда я разнервничалась, раскричалась, что ничего не скажу, но за эти дни все обдумала и решила: зря это, надо все рассказать. Но хочу вначале заручиться вашим словом, что о моем признании никогда не узнают в семье.

Меня это удивило и насторожило одновременно. Что еще надумала эта женщина? Зачем ей мое слово?

Заверил, что материалы следствия сохраняются в тайне.

Гай тут же поинтересовалась:

— А если дело дойдет до суда?

Объяснил: можно требовать закрытого судебного заседания.

— Хорошо, тогда слушайте, — вздохнула она, выдержав паузу. И поведала мне такое, что я уж никак не ожидал от нее услышать. Поскольку два дня назад сам допускал подобную версию, и возможность ее опровергли близкие Гай люди.

Чуть больше года назад Гай задержалась допоздна на работе и, чтобы побыстрее добраться домой, взяла тут же, возле вокзала, такси. Вместе с ней в машину сел средних лет симпатичный мужчина, объяснив, что он только с поезда и тоже торопится. Выяснилось, ехать им в одном направлении. По дороге шутили, смеялись, говорили о разных пустяках. На своей улице Гай расплатилась с водителем и вышла из машины. За ней вышел и мужчина, отпустив такси. Она спросила, зачем он это сделал, ведь — ему ехать дальше. Ответил: тут, мол, недалеко, дойдет и пешком, ему приятно еще несколько минут побыть с ней. Это, конечно, понравилось ей, но посоветовала ему быстрей идти к жене, которая, наверное, заждалась его. Но он не послушал совета и, взяв ее за руку, спросил, когда и где они встретятся. Она хотела вырвать руку, но не решилась. Однако сказала, что не к лицу приставать на улице к чужим женщинам. Это мужчину не смутило, он продолжал умолять о свидании, пронзая ее своими черными, сверкающими глазами и привораживая белозубой улыбкой. Ох, эти черные глаза, эта улыбка! Она не устояла перед ними и назвала номер рабочего телефона — пускай позвонит, тогда и договорятся. Думала, не позвонит.