Я искренне обрадовался нашей встрече. Иметь такого попутчика! Ведь я тоже ехал в Одессу. Только не в командировку.

Один мой знакомый журналист сдал мне на целый месяц дачу за городом, над самым морем. Там я собирался немного отдохнуть и заодно поработать.

— Хочешь, поживи со мной, пока будешь в командировке, — предложил я Евгению. — Чего будешь ютиться в гостинице? Вместе веселее. Да и море — от дачи рукой подать.

— И правда! — не раздумывая, согласился Евгений. — Ночевать над морем — это же здорово! — Но потом вдруг пристально посмотрел на меня: — Погоди. А чего это ты, друг мой, едешь отдыхать один, без семьи?

Я объяснил: еду не только отдыхать, но и дописать новую повесть.

Евгений вдруг оживился, большие светло-серые глаза загорелись:

— А хочешь, я подарю тебе сюжет для повести? Интересная получится повесть, ей-богу! Только не сейчас, после ужина. А то я так торопился, что не успел перекусить. Жена мне полный портфель провизии собрала.

В купе мы были пока одни, никто не мешал, и я согласился.

За ужином вспоминали студенческую жизнь. Потом Евгений приступил к обещанному сюжету:

— Одна женщина совершила преступление и по закону должна была понести наказание. Но, если принять во внимание ее материнские чувства, преступление это вроде бы реабилитирует женщину. Вот и разберись тут…

Меня заинтересовал этот случай, и я попросил Евгения рассказать подробно.

— Не торопись, история долгая, хватит на всю ночь, — ответил Евгений.

Мы пили чай, выходили в тамбур курить, и, хотя меня разбирало нетерпение, я больше не напоминал Трястовскому о его обещании. Ждал. А он, наверное, обдумывал, как и с чего начать рассказ. Или просто имел профессиональную выдержку.

Наконец начал:

— Прежде всего прошу тебя, если соберешься писать, измени имена главных действующих лиц этой истории. Этого требуют весомые аргументы. А впрочем… лучше изменю их я, чтоб тебе не ломать голову. Итак…

Месяца полтора назад вызвал меня прокурор. И, как часто пишут в приключенческих романах, сообщил, что есть одно срочное дело, которое надо довести до конца. Начинал его следователь из линейного отделения милиции станции Киев-Пассажирский, но вошел в конфликт с подследственной. Она написала на него жалобу. Назначили другого следователя, но тот вдруг заболел и лег на операцию. Вот начальник отделения и обратился к нам за помощью. Начато дело у них, а мне надо продолжить его.

На следующий день я отправился в линейное отделение милиции и, выражаясь юридической терминологией, принял дело к исполнению. Находилось оно в начальной стадии, состояло из нескольких документов, аккуратно, в хронологическом порядке подшитых в папке.

Эти документы свидетельствовали, что буфетчица вокзального ресторана Ирина Степановна Гай за сравнительно короткий срок, от ревизии до ревизии, допустила растрату государственных денег — пять тысяч рублей. Как объяснила Гай, деньги она истратила на личные нужды, хотела вскоре возвратить их, но на успела. На основании акта ревизии, докладной ревизора и признания буфетчицей совершенного преступления первый следователь получил санкцию на ее арест. Второй следователь не успел ничего сделать, и мне надо было завершить дело, начиная его почти с нуля.

Первое, что я решил сделать, — познакомиться с буфетчицей Гай, послушать ее, посмотреть, что она за человек, и в какой-то мере выявить особенности ее характера. В нашей работе это очень важно.

Когда ее привели в следственную камеру, я был приятно удивлен. Передо мной стояла среднего роста, не по годам стройная (а ведь ей за сорок), красивая женщина. Особенно привлекали ее глаза — большие, карие и до наивности открытые. И выражение чуть бледного, но нежного, без единой морщинки лица тоже было по-детски наивным. Глядя на эту женщину, невозможно было поверить, что она может совершить что-то плохое.

Попросил Гай сесть, отрекомендовался, сказал, что я ее новый следователь, буду вести дело до конца.

— Что ж, ведите, — не то наигранно, не то на самом деле равнодушно ответила Гай. — Только не тяните, передавайте быстрее в суд.

— Ну, до суда еще далеко, — разочаровал я ее. — Мы должны во всем детально разобраться, проверить, уточнить, доказать вашу вину и уж потом передавать дело в суд.

— А чего там долго разбираться, — обреченно вздохнула Гай. — Деньги я взяла? Взяла. Виновна? Признаю — виновна. Какие еще вам нужны доказательства? Судите — и все!

Я снова объяснил, что все не так просто, как кажется, что согласно нашему советскому законодательству признание обвиняемым своей вины само по себе не может быть достаточным доказательством его виновности. Оно должно быть подтверждено совокупностью других доказательств, какие есть в деле, и только тогда его можно принять во внимание при вынесении обвинения.

— Говорите, что вам от меня еще нужно, — подняла на меня глаза Гай, и в них я уже не увидел излучавшейся несколько минут назад доброты. Глаза стали холодными и злыми.

Я деликатно стал разъяснять, что такая категоричность может ей же самой навредить. В обязанности следствия входит установление первопричин совершения преступления, субъективных и объективных сторон. В данном случае следствию небезразлично, куда были истрачены присвоенные ею деньги.

— Давайте с этого и начнем, — предложил я. — На что вы тратили деньги, которые взяли в кассе?

— Так, на всякие пустяки, — ответила холодно.

— Например? — допытывался я.

— Разве мало у женщин капризов? Купила дорогие импортные вещи, золотые часы, перстни. Не отказывала себе в сладостях, всегда после работы ездила домой на такси…

На вопрос, как реагировал на приобретение импортных вещей муж, ответила, что он ей никогда ни в чем не перечил, ее гардеробом не интересовался, и вообще — семейным бюджетом целиком распоряжалась она.

По тону ответов, по тому, как Гай избегала моего взгляда, я понял — говорит неправду, и, чтобы не портить дальше наших отношений, решил прекратить допрос. Знакомство состоялось, разведка боем — тоже, теперь надо было зайти в тыл «противника», разузнать, что у него там творится.

Сославшись на важное совещание, я попрощался с Гай, пообещав вызвать ее через несколько дней.

На следующий день получил санкцию прокурора на обыск квартиры Гай, хотя и считал эту акцию уже запоздалой. Но какая-то надежда теплилась. Я не верил, что, имея такие деньги, Гай не покупала дорогих вещей для квартиры, скажем, хрустальную люстру или что-нибудь из импортной мебели. В данном случае могла пересилить женская психология: у соседей есть, а мы что, хуже?

Ошибся я. Обыск развеял мое подозрение. Семья Гай жила скромно, квартира была обставлена в пределах необходимого. Лишней мебели или особенно дорогой не имела. Скромным был и гардероб хозяйки. И что интересно — среди ее личных вещей не было ни одной импортной. А те вещи, что мы описали на случай конфискации, по свидетельству мужа, научного работника Виталия Ивановича Гая, были куплены с его ведома и при непосредственном участии. На некоторые из них сохранились документы. Например, остался паспорт на золотые часы «Заря», чеки на кулон с рубинами и перстень из золота, которые Гай подарил жене на Восьмое марта и день рождения в прошедшие два года. Еще, по свидетельству Гая, Ирина Степановна купила на свои сбережения пианино «Украина» и подарила его на день рождения дочке. Супруги Гай имели двух детей-близнецов — сына и дочку. Сын учился на первом курсе сельскохозяйственной академии, а дочка — педагогического института. Обыск мы делали в первой половине дня, когда их не было дома.

Среди бумаг у Ирины Гай мое внимание привлекла квитанция на денежный перевод на сумму триста рублей, отправленных ею в Одессу. Деньги адресованы какой-то Сормовой. Я поинтересовался, кто такая Сормова. Гай объяснил, что это его родная тетка, которой они периодически помогают материально.

Однако я решил изъять эту квитанцию, чтобы выяснить у подследственной, какие деньги она посылала родственнице — краденые или из личных сбережений.