— Вы не должны вставать, мистер Карев, — сказала она, подозрительно глядя на деревянную фигурку. — Что здесь происходит?
— Кто-то напал на меня и хотел убить, — ответил он.
— У вас просто был кошмар. Вернитесь в постель.
— Я вовсе не спал, и глаза у меня были широко открыты, — сказал Карев, вручая ей статуэтку. — Вы не видели, отсюда никто не выбегал? И вообще, почему вы выходили?
— Я никого не видела, а если вы обязательно хотите знать, почему я выходила, то меня вызвали по телефону в отдел связи.
— Там действительно что-то случилось?
— Нет.
— Тогда все ясно, — торжествовал Карев.
— Что ясно?
— Кто-то выманил вас отсюда, чтобы сделать возможным нападение на меня.
— Мистер Карев, — сказала сиделка, подталкивая его к палате, — для меня ясно только одно: Феликс Парма или кто-то из его дружков снова упился в дым. Наверное, бродят сейчас в темноте, выдумывая глупые шутки. А теперь очень прошу вас вернуться в постель, хорошо?
— Тогда прошу вас посмотреть, — сказал Карев, которому пришла в голову другая мысль.
Он подвел сиделку к кровати с перевернутой постелью и осмотрел все вокруг. Голубая таблетка исчезла, а на лежащих на полу осколках стекла не было следов крови. Он внимательно осмотрел левый рукав пижамы и нашел одно красное пятнышко, почти полностью смытое водой, текшей по руке.
— Вот смотрите, капля крови, — сказал он.
— А здесь еще одна, — ответила она, указывая на красное пятно на пижаме. — Вы разбередили рану, и я должна сменить вам повязку.
Карев набрал воздуха, собираясь продолжать убеждение, но потом решил подождать с выяснением деталей до завтрашнего утра, когда встретится с Кенди — координатором группы Объединенных Наций.
— Я наверняка видел это в вашей компкарте, но детали вылетели у меня из головы, — сказал Кенди. — Сколько вам лет, мистер Карев?
— Сорок.
— О! Значит вы закрепились совсем недавно.
Выражение «закрепились» неприятно задело Карева, и он едва не попросил Кенди не пользоваться им, но тут же понял, что тот имеет в виду. Было повсеместно известно, что многолетние остывшие, уставшие от жизни, но боящиеся смерти, иногда испытывают неудержимое желание пойти навстречу смерти. В таких случаях они бессознательно бродят в местах, где раз за разом случаются несчастные случаи, пока наконец не доходит до неизбежной трагедии.
— Совсем недавно, — подтвердил Карев. — И уверяю вас, что не являюсь неудачником.
— Так я и подумал. — Кенди с отвращением оглядел небольшую палату, как бы давая понять, что спешит и имеет другие, более важные дела. Его румяная кожа блестела в косых лучах солнца, падающего сквозь стекло. — Сначала эта история в вашем домике, потом авария вездехода на реке, а теперь…
— Я не являюсь неудачником и всем сердцем хочу остаться в живых, прервал его Карев.
— Я уже говорил, что так и подумал.
— Понимаю, но я не назвал бы невезением попытки нападения с ножом в руке или отравления.
— Мы достали вездеход из реки, — сказал Кенди, хмуря брови и явно не собираясь обсуждать ничем не подтвержденные покушения.
— Ну, и?..
— Установлено отсутствие стержня в датчике высоты.
Когда стержень выпал, это явилось для датчика сигналом, что машина поставлена на стоянку или коснулась земли, и — что совершенно естественно двигатель заглох.
— Совершенно естественно.
— Так или иначе следует признать это невезением, ибо я не могу представить, чтобы этот стержень мог выпасть в определенной точке пути.
Карев провел рукой по складкам постели.
— Я не знаю конструкции ваших вездеходов, — сказал он, — но думаю, что, когда переезжаешь через реку, датчик высоты погружается в воду.
— Это неизбежно.
— А если бы кто-то убрал настоящий стержень и на его место поставил другой, сделанный, скажем, из гордонита?
— А что такое гордонит?
— Сплав, который растворяется почти сразу после соприкосновения с водой.
Кенди тяжело вздохнул.
— Снова мы возвращаемся к таинственному заговору против вас. Вы выдвигаете предположение, что на базе находится убийца.
— Вовсе нет! — Карев почувствовал новый прилив гнева. — Предположение я выдвигал вчера, сегодня я со всей уверенностью утверждаю это.
— Я проверил членов всех групп и не нашел на базе никого со свежей раной на лице, — сказал Кенди и встал.
— А та полоска земли вокруг базы, которую, если не ошибаюсь, вы называете Африкой?
Кенди улыбнулся.
— Мне нравится ваше чувство юмора, мистер Карев.
Есть такая очень старая английская шутка о том, как король Дарий встречается за завтраком с Давидом, которого накануне бросил в пещеру со львами. Король спрашивает:
"Как тебе спалось?" — "Плохо, — отвечает Давид. — Если говорить честно, мне мешали львы". Король презрительно фыркает и говорит: "Видимо, ты сам их туда притащил, а это уже не моя вина".
Карев неуверенно улыбнулся.
— Это шутка?
— Я тоже долго думал над этим. Но потом — должен вам сказать, что я интересовался литературой девятнадцатого и двадцатого столетий, обнаружил, что последнюю фразу, вложенную в уста короля, говорили обычно английские хозяйки, сдавшие комнаты, когда жильцы жаловались на блох в постели.
— И все же это не слишком смешно. Я хотел спросить вас, что значит BEAU GESTE, но пришел к выводу, что не стоит.
— Я имел в виду только, что если кто-то действительно охотится за вами, то это не имеет ничего общего с базой Объединенных Наций. Вероятно, вы досадили кому-то до прибытия сюда.
Карев уже хотел было возразить, но не придумал ни одного подходящего аргумента. Он проводил Кенди взглядом, пока его плечистая фигура не исчезла за дверью, и попытался соединить события последних дней в логическое целое. Единственный общий вывод, к которому он пришел, был таким: вся его жизнь чертовски запуталась после того, как он узнал о Е.80. Баренбойма и Плита беспокоила возможность промышленного шпионажа. Может быть, старательно продуманные шаги, предпринятые для сохранения в тайне их совместных действий, оказались не вполне успешными? Например, когда он вылил на Рона Ритчи свое виски, тот делал оскорбительные намеки на связь Карева с Баренбоймом. Однако допустим, что известие о Е.80 дошло до могучих и безжалостных конкурентов. Каким образом они пытались бы узнать об этом побольше? Разве не захотели бы они похитить его, чтобы допросить и обследовать?
Но что можно узнать от трупа? И разве не заинтересовала бы их также Афина?
Карев нажал кнопку, вызывающую сиделку.
— Когда меня должны отправить отсюда? — спросил он, когда та появилась.
— Доктор Реддинг заказал на сегодняшний вечер вертолет, приспособленный для перевозки носилок. Вы полетите прямо в Лиссабон.
Тон ее голоса сказал ему, что она еще помнила и не простила ему нарушения ее планов прошлой ночью.
— Ах так… И это было сделано по обычным каналам?
Все знают, когда и на чем я улетаю?
— Не все, — холодно ответила сиделка. — Это мало кого интересует.
Карев махнул рукой.
— Спасибо, это все. Я вас позову, если меня снова кто-нибудь атакует.
— Можете не беспокоиться.
Когда она вышла, он взял с ночного столика коммуникатор и сказал, что хочет говорить с начальником транспортного отдела «Фармы». Посте короткой паузы его соединили.
— Парма из «Фармы», — услышал он голос с характерным шотландским акцентом. — С кем я говорю?
— Это Вилли Карев. — Карев взглянул на дверь палаты, убеждаясь, что она закрыта. — Где ты сейчас, Феликс.
— В клубе. Пью свой литровый завтрак.
— Ты едешь сегодня к самолету?
— Да, он прилетит минут через пятьдесят. Не знаю, успею ли.
— Успеешь, а кроме того, возьмешь с собой меня.
— Но ведь… — голос Пармы прервался от удивления.
— Это для меня очень важно. Ты мог бы взять по дороге мои вещи из домика и подъехать за мной минут через пять? — спросил Карев, стараясь, чтобы его слова прозвучали возможно драматичнее. — И ничего никому не говори.