Руки как у Паганини.

– Его бы ручки да под паровозик…

– Не будь таким кровожадным. По крайней мере "щипачи" мне гораздо милей "мокрушников". А Зипер вообще стоит особняком.

– Это почему?

– Он принципиально работает только по мохнатым тузам. То есть, изымает лопатники лишь у состоятельных. Он их нюхом чует, под любой личиной.

– Тогда он народный герой, почти Дубровский. Сколько у него ходок на зону?

– Всего одна. И та в глубокой юности. Он хитер как бес. И напарники у него под стать такому профи. Зинка Оторви-и-Выкинь, недоученная артистка. И Бровчик, старый мазурик. Сам шарить по карманам он уже не в состоянии, руки дрожат…

Мы стояли под деревьями, откуда был виден нужный нам подъезд. Похоже, лампочки в этих местах считались немыслимой роскошью и окна лестничных пролетов казались темнее ночи, но одинокий фонарь на столбе возле доминошного столика давал вполне достаточно света, чтобы хорошо просматривались все подходы к дому.

– Тихо! – Плат схватил меня за рукав. – По-моему, ползут наши клиенты…

Две фигуры нарисовались у подъезда так бесшумно, что мне показалось будто их родила сама ночь. Постояв чуток и осмотревшись, они нырнули в черный зев подъезда.

– Вперед! – скомандовал Серега, и мы припустили во всю прыть.

И успели как раз вовремя. Широкая световая полоса на миг прорезала чернильную темень и послышался тихий говор. Мы даже не забежали в подъезд, а влетели, и пока я, опасаясь сломать ноги, осторожно нащупывал ступени, Плат уже был возле входной двери.

– Проходи, не задерживай, – сказал он и пнул пониже спины замешкавшегося пришельца.

Мы ввалились в прихожую как стадо буйволов, на ходу едва не размазав по стенке дородную бабеху с алкогольным румянцем на всю щеку и толстыми дряблыми руками.

Похоже, это была хозяйка "малины".

– Здорово, Кирилловна! – весело поприветствовал ее Серега. – Давно не виделись.

Принимай гостей.

– Не имеешь права! – взвизгнула она неожиданно тонким для ее солидной комплекции голосом. – Пошел отсюда, ментяра!

– Вот те раз… – Плат дурашливо развел руками. – Я тут все ноги побил, чтобы навестить старую подругу, а ты хочешь меня выгнать. Нехорошо.

– Я прокурору буду жаловаться! – снова завела свою испорченную шарманку хозяйка "малины".

– Будешь, будешь… – успокоил ее Серега. – Я к тебе ненадолго. Мне нужно кое-кого увидеть. Дело срочное. Твой шалман меня не интересует. Посторонись, а то мой товарищ очень взрывной человек. Как бы греха не вышло… – С этими словами Плат решительно отодвинул Кирилловну в сторону и мы, мельком посмотрев на наш "ключ" к "малине" – тихо стоявших в стороне двух худосочных фраерков с бегающими блудливыми глазами – прошли в гостиную.

На хазе и впрямь гудел самый настоящий шалман. "Гостей" Кирилловны насчитывалось не менее двух десятков. Все сидели вокруг длинного стола, беспорядочно заваленного разнообразной покупной снедью и уставленного бутылками со спиртным и минералкой.

Мужчин было больше – человек пятнадцать, и женщины пользовались повышенным вниманием. Зинку Оторви-и-Выкинь я почему-то узнал сразу, по родинке над верхней губой, хотя она мало напоминала ту босявку, приметы которой нам дал Завалихин.

Голубоглазая худощавая блондинка в модном прикиде выглядела на фоне остальной братии весьма эффектно и казалась ярким чужеродным включением в общий серый фон блатных.

На нас обратили внимание не сразу. В комнате стоял пьяный галдеж, почти все курили, и табачный дым утопил гуляк в сизом полупрозрачном мареве. И только когда Плат подошел вплотную к столу и пощелкал пальцами, требуя внимания, шум как по команде затих.

– Наше вам с кисточкой, граждане воры! – зычно сказал Серега и изобразил широкую обаятельную улыбку. – Можете продолжать, мне нужен Зипер. Степаныч, поди сюда, есть разговор.

– Бля буду, менты… – кто-то тихо обронил в неестественно напряженной тишине.

– А, гражданин начальник! – Из-за стола вышел мужчина невысокого роста, одетый в светлый летний костюм. – Какими судьбами? Неужто вязать пришел? – Он коротко и ехидно хохотнул.

– О чем базар, Зипер? Чтобы тебя взять, нужны ежовые рукавицы. А их сшить очень даже непросто. Я хочу потолковать с тобой по душам. Чистая философия, не более.

– Начальник, а как насчет ксивы от крестного?[1] Предъяви – и вперед по шпалам. Я готов.

– Степаныч, не будь формалистом. Я ведь пришел не на цугундер тебя брать, а базлать по петушкам.

– Нет у него ксивы, – вдруг раздался звонкий женский голос. – Он уже не работает в уголовке. Гони его взашей, Зипер.

Все посмотрели на вступившую в разговор Зинку Оторви-и-Выкинь, которая дурачилась, выпуская дымные кольца.

– А, Зинуля! – Серега опять показал все свои зубы в "голливудской" улыбке. – Знойная женщина, мечта поэта. Ты как всегда неотразима. Кстати, где твой друг сердешный Бровчик? Неужто приболел?

– Не твое дело, – отрезала Зинка. – Дуй отсюда пока трамваи ходят. Иначе у тебя могут быть большие неприятности.

– Не больше тех, которые светят всей вашей троице во главе с Зипером. – В голосе Плата прорезались металлические нотки. – И вовсе не от угрозыска.

– Ха-ха! – картинно рассмеялась Зинка. – Только не говори, что от тебя. Ты уже никто, ничто и звать никак.

– Не скажи… – Я понял, что Серега завелся. – Ладно, будем считать, что ты эти слова не говорила, а я не слышал. Сегодня я чересчур добрый. После нашего с Зипером разговора ты поймешь, почему я так сказал. Пойдем, Степаныч. Время – деньги.

– Вали отсюда, мент коцаный! – Перед Платом вырос здоровенный детина с большим золотым крестом на мохнатой груди, выглядывающей из-под расстегнутой до пупа рубашки. – Иначе ноги повыдергиваю. Ну!

Он сгреб Серегу за грудки и толкнул к выходу.

Мой организм уже зашкалило от переизбытка адреналина. Я был злой, как черт: и на себя, придурка – за то, что связался с этим недоразвитым агентством, и на Плата, приволокшего меня на край географии, в клоаку, и на воровской шобляк, лопающий черную икру ложками и пьющий шведский "Абсолют". Что же это такое!? Я пашу, как ломовая лошадь, вся задница в мыле, но у меня денег хватает лишь на пару коктейлей в "Шаловливых ручках" и вареную колбасу. А эти отбросы рода человеческого, вша, клопы-кровососы, испытывающие трудности только в туалете, когда у них запор, хавают деликатесы, лакают лучшие вина, да еще и издеваются над представителями малого бизнеса. Твою мать!..

Я врубил мохнатому прямо в тыкву. Если в его башке были мозги /в чем я очень сомневался/, то от моего удара они точно превратились в кисель. Он пролетел по воздуху метра два и упал на пол с таким грохотом, будто обрушилась стена. Заметив краем глаза, что ко мне бросились еще двое, самых трезвых и прытких, я крутанул двойную "вертушку" и рифленые подошвы моих ботинок отпечатались на их физиономиях во всех подробностях. Они еще были в свободном полете, когда я заорал, пенясь от бешенства:

– Сидеть, суки! Урою всех! Перестреляю, падлы! – Я бушевал как душевнобольной, кидаясь к столу словно цепной пес.

– Я вас предупреждал, – журчал Серега, делая вид, что пытается меня удержать. – Стас, не трогай "пушку", народ все понял. Перестань, прошу тебя…

– Пойдем, ты!.. – вызверился я на Зипера и, схватив его за воротник, буквально вынес старого карманника наружу на вытянутой руке как нашкодившего щенка.

– До свидания, Кирилловна, всех тебе благ, – любезно раскланивался Плат с обалдевшей хозяйкой "малины". – Пойди успокой своих гавриков. Визит завершен, пусть веселятся…

Мы снова оказались на пустыре. Так решил Плат и я его понял. Он не хотел, чтобы опомнившиеся воры зажали нас в каком-нибудь темном углу – эту окраину они знали лучше, чем мы. Правда, я очень сомневался, что после моего "представления" у них хватит смелости броситься нам вдогонку. Но, как говорится, береженого Бог бережет.

– Ну, а теперь поговорим, – сказал Серега. – Садись, Степаныч, не маячь. Стоило ли заводить на "малине" такой базар-вокзал из-за пятиминутного рандеву старых приятелей?