Прибавив шагу, Шмария продолжал идти вперед. Дойдя до перекрестка, резко свернул влево и очутился на более узкой и пустынной улице. Он вновь украдкой оглянулся и увидел, что его преследователи свернули за тот же угол и уже нагоняют его.

Шмария собрался было побежать, но подумал, что ему надо поберечь силы. Кроме того, он не хотел, чтобы они поняли, что он их заметил. С бьющимся сердцем он зашагал быстрее. За его спиной послышался дробный топот. Значит, они в самом деле следят за ним и теперь уже не скрывают этого. Он мрачно улыбнулся, скривив под шарфом губы. Притворство было отброшено в сторону. Теперь они были волками, а он – дичью. Страх и инстинкт подстегнули его: Шмария бросился бежать со всех ног, не сводя глаз с хорошо освещенного перекрестка, который, к сожалению, казался слишком далеким. Преследователи быстро нагоняли его. Охваченный паникой, он стал прикидывать, удастся ли ему в случае необходимости справиться с обоими мужчинами. Неожиданно сзади послышался злобный крик, за которым последовал глухой удар и громкие проклятия. Очевидно, один из мужчин поскользнулся на льду и упал. Сердце у Шмарии подпрыгнуло, и он почувствовал новый прилив сил.

Хорошо освещенная улица приближалась, и он, собрав волю в кулак, сделал отчаянный рывок вперед. Еще двадцать шагов, считал он… еще пятнадцать… десять, девять…

Осталось два шага, затем один, и вот уже он вырвался из полутемной улицы и очутился в толчее снующих по тротуару людей. Толпа была гуще, чем он мог надеяться. Наверное, люди только что вышли из какого-то театра или ресторан только что закрылся на ночь, подумал Шмария.

Он грубо прокладывал локтями себе дорогу среди парочек и целых групп тепло укутанных, весело болтающих людей, распихивая их в стороны. Какой-то мужчина схватил его за руку, но он вырвался. Какая-то женщина завопила ему вслед: «Смотри, куда идешь, ты, идиот!»

Наконец Шмария остановился, скользнул в темный подъезд и прислонился к двери. Чтобы подстраховаться, он, вытянув шею, быстро посмотрел налево.

Все его надежды рухнули. Несмотря на падение, кости у его преследователей были целы. Они выбежали из улочки и принялись высматривать его в толпе прохожих. Плотный наконец заметил Шмарию и указал на него своему товарищу. Оба пустились бегом. С мрачным удовлетворением Шмария отметил, что худощавый явно хромает, а это давало ему возможность выиграть время. И тут случилось чудо. Толпа, которую он так яростно распихивал локтями, расчищая себе дорогу, больше не пожелала, чтобы ее вновь толкали. Страсти накалились. Он увидел, как мужчинам преградили дорогу. Разразился скандал, вскоре переросший в потасовку. Замелькали кулаки. Толпа зевак, кольцом окружившая дерущихся, быстро росла.

Шмария незаметно выскользнул из дверного проема и исчез. Сейчас его преследователи оказались стиснутыми в самом центре драки. Как бы они ни старались, им не удастся догнать его. Слыша возбужденные возгласы, которыми зеваки подбадривали дерущихся, он ухмыльнулся. Только драка может выявить все худшее, что есть в людях.

Спустя полчаса Шмария добрался до цели своего путешествия. Это был маленький мрачный старый дом, втиснувшийся меж себе подобными строениями. Лишь облупленные номера на дверях были разными.

Он осторожно вошел внутрь и неслышно прикрыл за собой дверь. В парадном было тесно и холодно, и лишь голые лампочки проливали тусклые лужицы света на расшатанные деревянные ступеньки, которые прогибались и скрипели под тяжестью его шагов. «Предупреждают всех о моем приходе», – мрачно думал Шмария, одновременно испытывая уважение и благодарность к тому, кто столь предусмотрительно избрал это место. Избави Бог, он не хотел иметь дело с дураками. Он был почти уверен, что люди, к которым он направляется, таковыми не являются, но ему надо было в этом удостовериться.

На площадке третьего этажа лампочка не горела. С четвертого этажа свет сюда не доходил. Ему пришлось выждать, пока глаза привыкнут к темноте, чтобы найти дорогу. На лестнице было темно, как в преисподней. Вдруг от стены позади него отделилась тень, и Шмария почувствовал холодное дуло пистолета у себя на затылке и в ту же секунду услышал громкий щелчок взводимого курка – звук, который ни с чем нельзя спутать.

– Еще один шаг, – шепотом предупредил его чей-то голос, – и я вышибу тебе мозги.

Граф Коковцов лежал без сна в жарко натопленной спальне своих роскошных апартаментов на втором этаже восточного крыла Даниловского дворца. Он так долго лежал на пуховых подушках лицом вверх, что перед его закрытыми глазами уже начали плясать призрачные очертания и эфемерные видения. Туманные силуэты ангелочков дразняще парили над ним – окруженные нимбами тела с гигантскими членами в полной мужской готовности. Совсем не похоже на этого проклятого Михаила.

Михаил!

При мысли о нем Коковцов перестал поглаживать свой член, и, в ярости широко открыв глаза, рывком сел в кровати.

Куда, черт возьми, запропастился этот мальчишка? Он заставил его ждать вот уже… сколько же времени?

Граф в бешенстве включил настольную лампу, покрытую черным абажуром. Прищурившись, посмотрел на миниатюрные часы из золоченой бронзы – полночь.

Полночь! Ну и ну, он ждет уже несколько часов! Разве такое возможно? Неужели выкуренный им ранее гашиш так притупил ощущение времени?

Граф откинул в сторону пуховое одеяло и вскочил с постели. Обнаженный, он в нетерпении стал метаться по комнате. Эрекции у него уже не было, Коковцов глубоко и ровно задышал, стараясь унять сжигавшую его ярость. Затем откупорил хрустальный графин, трясущимися руками налил себе рюмку коньяка и, запрокинув голову, залпом осушил ее. С шумом поставив рюмку на бюро с мраморным верхом, он бросился в зеленое бархатное кресло и принялся ждать Михаила, от нетерпения барабаня длинными пальцами по подлокотникам.

«Где, черт возьми, этот проклятый мальчишка!» – бушевал он.

Как по команде, двери в гостиную открылись и осторожно закрылись, затем оттуда послышалось приглушенное перешептывание, перемежающееся со стонами.

Как только звуки достигли его ушей, он понял, что случилось нечто ужасное.

Черт! Граф вскочил с кресла, как был, голый, поспешил в гостиную и… застыл в дверях. Челюсть у него отвисла.

Увиденное им зрелище было не для слабонервных. Иван, как пушинку, внес на руках Михаила и уложил его на диван. Когда его опускали, Михаил пронзительно вскрикнул. Голова его свесилась с подушки. Одежда была грязна и изорвана, на лбу зияла глубокая рана, а левая сторона лица отекла и стала коричнево-красной от запекшейся крови. Глаза были закрыты то ли от пережитого шока, то ли от страха, граф не знал. У Ивана – достаточно было беглого взгляда – раны казались менее ужасными. В отличие от Михаила – хрупкого четырнадцатилетнего блондина – Иван, доверенный слуга графа, был плотным и крепким казаком.

Коковцов, поборов раздражение, приблизился к нему.

– Ну? – рявкнул он. – Ты что, собираешься простоять здесь всю ночь, как какой-нибудь деревенский идиот? Принеси горячей воды, полотенца и бинты! И никого сюда не впускай!

Иван почувствовал, как пот выступил у него на лбу, и бегом бросился исполнять приказание. Выслушав хозяйскую ругань, он не смел поднять голову.

Раздраженно сжав губы, граф подошел к дивану. Михаил попытался приподняться и медленно открыл глаза. Взгляд его был мутным и далеким, почти потусторонним. Он попытался улыбнуться.

– Мне очень жаль, – прошептал он разбитыми и распухшими губами. – Я… вас подвел. – Затем, то ли от усталости, то ли от стыда, снова закрыл глаза.

Любовь, которую питал к нему Коковцов, обратилась в камень в ту самую минуту, когда он увидел его раны. Однако он считал себя обязанным успокоить его.

– Ну полно, полно, – мягко произнес граф, хотя взор его был ледяным. – Теперь все хорошо. Ты в безопасности. – Он опустился на колени рядом с диваном, рассеянно погладив мальчика холодной рукой, прежде чем раздеть его. Его передернуло, когда он увидел уродливые бесформенные кровоподтеки, проступившие на молодом теле.