Будучи старостой деревни, он находился с визитом у бедуинов, расположившихся лагерем неподалеку; они еще до рассвета собирались двинуться в путь. Он как раз шел назад мимо их больших черных шатров, когда раздался призыв к вечерней молитве.

Оставив позади необычайно зеленые и плодородные для этих мест вспаханные поля, он направился в сторону финиковых пальм, росших по периметру оазиса. Здесь он свернул на песчаную тропинку, которая вела мимо убогих шатров и шатких построек, принадлежавших беднейшим из его сограждан. Тропинка привела его к пруду с темной, как чернила, водой, где медленно крутилось волшебное водяное колесо, с черпаков которого, как жидкий хрусталь, мягко стекала вода, образуя подобие множества миниатюрных водопадов. Он задержался на несколько мгновений, зачарованный магической силой воды – как останавливался каждый раз, когда проходил мимо, – даже когда был еще совсем ребенком. Без этого источника жизнь в деревне остановилась бы, а ее жителям пришлось бы голодать. Это поистине было чудесное изобретение: большие, тонко вырезанные из дерева архимедовы винты, которые крестьяне вращали вручную, поднимали воду с нижних шести основных арыков на верхние, вдоль и поперек пересекавшие маленькие частные поля. Поселение Аль-Найяф представляло собой сельскохозяйственную общину и, если не считать вялой торговли с кочующими мимо бедуинами, добывало себе пропитание с помощью нескольких коз, овец и скудного урожая с полей.

Он продолжил вечернюю прогулку, по пути обмениваясь приветствиями с соседями. Встретив своего сводного восьмилетнего брата Абдуллу, гнавшего домой трех кормилиц-коз, он помахал ему рукой. Затем, разглядев вдали свой дом, небольшое, но крепкое сооружение, сложенное из неотесанного камня, как всегда, остановился на мгновение, восхищенный его чистыми линиями на фоне заходящего солнца – каждый камень в кладке, казалось, светился изнутри.

Закончив вечерний обход, Наймуддин открыл небольшую дверь и вошел в дом, наклонившись, чтобы не задеть головой притолоку. Его жена Йехан, облаченная в черную головную повязку и балахон, сидела на корточках перед большим каменным чаном и толкла деревянным пестиком киббу – смесь ягнятины с лопнувшими зернами пшеницы. Она улыбнулась ему одними глазами сквозь густые ресницы. Несмотря на суровый пустынный климат и годы нелегкого труда, которые изрезали морщинами ее когда-то гладкую кожу, в свои сорок лет она была красивой и сильной, хотя и немного угловатой женщиной.

– Как чувствует себя гость, жена моя? – мягко спросил он.

– Два раза просыпался и немного поел, – шепотом ответила она, улыбаясь. – Еще несколько дней, и он поправится. – Женщина продолжала спокойными движениями помешивать киббу.

Наймуддин отодвинул занавеску, отгораживавшую часть большой, но единственной комнаты, из которой состоял дом. Стараясь не шуметь, подошел к находившемуся в дальнем темном углу низкому топчану и убедился, что лежащий на нем человек спит.

Наймуддин кивнул сам себе: больному нужен отдых и немного еды и питья. Слишком обильная пища только повредит ему после перенесенного им долгого голода и лишений. Было чудом, что бедуины-кочевники наткнулись на него в пустыне, но еще большим чудом было то, что этот человек был все еще жив.

– Жизнь или смерть, – мрачно пробормотал Наймуддин. – Воля Аллаха выбирать ему судьбу.

На то была воля Аллаха, подумал Наймуддин, чтобы этот человек попал сюда, в этот дом. Незнакомец, правда, показался ему довольно загадочной личностью – песочного цвета волосы, одна нога… И бредил он на нескольких языках сразу – в том числе и на арабском. Наймуддин был уверен в том, что, когда придет время, настанет воля Аллаха и на то, чтобы раскрыть эту тайну.

В тот момент, когда Наймуддин повернулся спиной к спящему, тот вдруг застонал во сне. И стон этот – совершенно очевидно для Наймуддина – был исторгнут не болью, а страхом.

В этот момент Шмария издал еще одно сдавленное рыдание. Во сне он продолжал падать в пропасть – в ушах у него завывал и свистел ветер, а скалистые зубцы внизу становились все ближе и ближе…

Издав крик ужаса, он проснулся и попытался сесть на своем ложе, но упал обратно на подушку. Через несколько мгновений он почувствовал присутствие Наймуддина и испуганно взглянул на него, как будто увидел призрак.

– Кто ты? Где я нахожусь? – Шмария был уверен, что задает эти вопросы по-русски; слова прозвучали слабо и надтреснуто.

Наймуддин не отвечал. Он присел на корточки рядом с лежанкой и улыбнулся.

Шмария повторил свой вопрос – на этот раз на иврите.

Наймуддин пожал плечами и беспомощно вытянул вперед руки.

Шмария попробовал произнести то же самое по-арабски.

Взгляд Наймуддина оживился.

– Меня зовут Наймуддин Аль-Амир, а находишься ты в моем доме, – ответил он по-арабски.

– В твоем доме?

– В доме моего отца и моего деда. Здесь оазис Аль-Найяф.

Шмария глубоко вздохнул.

– Значит, я не умер. Наймуддин ухмыльнулся.

– Нет, не умер. Ты жив.

На мгновение он почувствовал искушение задать Шмарии множество вопросов. Кто он такой? Откуда? Как ему – с его британской белой кожей – удалось так хорошо выучить арабский? Однако он подавил в себе любопытство. Расспросы утомят незнакомца. Завтра или послезавтра у них будет достаточно времени для разговоров.

Шмария едва мог пошевелить конечностями. Несмотря на пронизавшую его тело боль, он облегченно вздохнул – по-видимому, обошлось без сломанных костей, – но тут вдруг сообразил, что на нем больше нет протеза. Его глаза беспокойно забегали по комнате. Без этого драгоценного приспособления он никогда не сможет ходить. Даже встать – и то будет невозможно.

– Моя нога! – хрипло зашептал он. – Моя нога!

– Эта? – Наймуддин ткнул пальцем в угол, где прислоненный к стене стоял протез.

Шмария кивнул со вздохом облегчения.

– Бедуины никак не могли взять в толк, что это такое. Они нашли это рядом с тобой.

– Она, должно быть, отвалилась, когда я упал. Слава Богу, они догадались взять ее с собой. – Шмария вздрогнул, представив обратное.

– Бедуины, доставившие тебя сюда, сказали, что ты упал с большой высоты, – проговорил Наймуддин. – Это просто чудо, что ты попал на песчаный холм, который смягчил падение. Попади ты на другое место… – Наймуддин запнулся и мысленно обругал себя: нельзя говорить такие вещи. – С тобой все будет в порядке, – сказал он бодрым голосом. – У нас здесь нет врача, но некоторые из нас знают, как лечить травмы. Отдохнешь еще несколько дней и…

– Еще несколько дней! – Шмария с ужасом взглянул на него. – Как… как долго я уже пробыл здесь?

– Пять ночей.

– Пять ночей! А… сколько времени прошло, прежде чем меня нашли? – У него вдруг пересохло в горле, и голос его перешел в шепот.

– Я не знаю точно. Три дня. Может быть, четыре. – Наймуддин нахмурился. – Бедуины только могли гадать об этом, судя по твоему состоянию.

Пять ночей и… три или четыре дня! Неужели это возможно? Это означает, что его как бы не было в этом мире в течение восьми или девяти дней, а если прибавить сюда еще и те три дня, которые прошли до момента его падения с утеса…

Шмария мог представить себе, какая паника поднялась в Эйн Шмона. Нужно послать туда сообщение…

– Завтра, – сказал Наймуддин. – А теперь тебе нужно еще поспать.

Шмария взглянул в добрые, влажные глаза своего собеседника – человека, который взял его в свой дом и добровольно ухаживал за ним. Этому человеку Шмария обязан жизнью. Как, впрочем, и бедуинам, нашедшим его. Теперь он их должник.

– Я очень обязан тебе, – сказал он с чувством. – Смогу ли отплатить тебе за твою доброту?

– Когда один человек находит в пустыне другого, попавшего в беду, он спасает его не ради вознаграждения, – спокойно произнес Наймуддин. – Мы – корабли в этом море песка. Будь ты на нашем месте, ты сделал бы то же самое. А теперь спи.

Шмария закрыл глаза, чувствуя, как сон уже коснулся его своей темной мягкой мантией.