– Нет, я и в самом страшном сне не мог предположить, что Сильви зайдет так далеко, – продолжал оправдываться Клод. – И эти измазанные краской штаны она, конечно же, подбросила тебе с тем, чтобы спровоцировать нас на разрыв.

– Ночью мне показалось, что кто-то открывал дверь в спальне, и я еще подумала, что это, может быть, твоя Сильви. Так выходит, это действительно была она? – покраснев до корней волос, спросила Роми. От одной мысли, что эта девица видела ее в постели с Клодом, она готова была сквозь землю провалиться от стыда и негодования.

– Ты не ошиблась, – подтвердил Клод. – Обещаю, что ей придется извиниться не только перед тобой, но на сей раз и передо мной, потому что такое поведение недопустимо.

Он поймал руку Роми и с мольбой в голосе произнес:

– Пойми, пожалуйста. Она ведь меня любит...

– А ты ее? – в бешенстве спросила Роми, чувствуя, что сердце вот-вот выскочит у нее из груди от обиды и ревности.

– Что бы я ни чувствовал в отношении ее, сейчас это не имеет отношения к делу. И вообще, не могла бы ты что-нибудь надеть? Твоя нагота слишком возбуждает меня...

– О, разумеется, могу! – угрюмо пробурчала Роми и, не раздумывая долго, надела на себя одну из его рубашек. – Теперь ты доволен?

– Да, конечно! На тебе она смотрится куда лучше, чем на мне, – сказал он. – Роми, пойми, я люблю тебя...

– А я тебя нет! – оборвала она его.

– Снова твои шуточки? – зловеще тихим голосом спросил он.

– Не люблю, и все тут! – огрызнулась Роми. – Ты занимался со мной любовью, чтобы заполучить эти проклятые коттеджи. Ты вместе с Сильви травил и преследовал меня. И потом меня просто коробит оттого, что ты можешь преспокойно жить с двумя женщинами одновременно! Возможно, я и старомодная, но в моем понимании такое поведение аморально. Короче говоря, плакали твои коттеджи. Я их тебе не продам. Пока!

– Стой! – крикнул Клод, увидев, как она двинулась к двери. – Ты никуда не уйдешь!

– Это еще почему? – взорвалась Роми.

– Потому что ты не можешь выйти в поселок с голой задницей, и босиком. Это будет неправильно истолковано, – произнес он, и уголки его губ насмешливо приподнялись.

– Ну, это уже мои заботы! – злобно заявила она. – Умей принимать поражения, Клод де Ларош. Я тебя раскусила, и игра окончена... Отпусти меня!!! – взвизгнула она, когда Клод молниеносно сгреб ее в охапку и повалил на пол.

Борьба их удивительным образом напоминала любовную игру, и Роми с ужасом почувствовала, как по телу ее разливается сладостная истома, отбирающая у нее всякую способность к сопротивлению.

– Не надо! – взмолилась она. – Клод, не мучай меня!

– Ты с ума сошла! – Белый как мел, он отпустил ее и выпрямился. – Или я спятил? Ничего не понимаю! Еще раз объясняю тебе: я не имел ни малейшего отношения к вендетте, которую затеяла Сильви. И вообще, подумай: легко ли мне было объявить тебе, что все эти гадости вытворяет из страха и ревности моя родная дочь...

– Твоя, кто?..

Клод взглянул в округлившиеся от изумления глаза Роми и с размаху шлепнул себя ладонью по лбу.

– Неужели я не рассказывал тебе, что у меня есть дочь?

– Представь себе! – раздраженно сказала Роми. – Ты упомянул, что дочка твоего босса забеременела от тебя, но чем все это кончилось... Боже! Неужели Сильви – твоя?.. Эта, юная красотка!

– Ты что, считать не умеешь, глупенькая? – нежно спросил ее, Клод.

– При чем тут мои счетные способности, если ты даже не упомянул, когда у тебя завязался роман с твоей будущей женой! Может быть, два года назад, а может быть – десять!

– Специально для тебя отыщу свидетельство о рождении моей дочери, может быть, тогда ты мне поверишь... Так вот, мне было двадцать лет, когда я женился, и Сильви родилась через два месяца после свадьбы. Ей сейчас только шестнадцать, хотя по виду и поведению можно дать и больше. Драматизм ситуации в том, что мать никогда ею особенно не занималась, и я был единственным человеком в семье, который любил Сильви до обожания. Неудивительно, что она выросла в убеждении, что я – ее собственность. Я изо всех сил пытаюсь помочь ей избавиться от такого отношения ко мне, поскольку рано или поздно ей придется жить своей жизнью. Когда она поняла, что я увлечен тобой, она обозвала меня предателем. Видела бы ты меня в ту минуту! А если учесть, что энергии и изобретательности у этой негодницы сверх всякой меры, то приходится еще удивляться, что она до сих пор не подожгла твой дом.

– Да, боюсь, она была в полушаге от этого, – проворчала Роми и, не удержавшись, погладила Клода по щеке. – Но ведь она и дальше будет ненавидеть меня! Что же нам делать, Клод!

– Если я ей объясню, что люблю тебя, то она поймет.

– Но разве мало случаев, когда отцы, встав перед выбором: женщина или ребенок, делают выбор в пользу второго? И мне так понятно это.

– До такого выбора дело не дойдет, уверяю тебя, милая.

– А ты не боишься, что для нее это будет удар на всю жизнь. Вспомни, как переживали мы, когда нас самих бросили наши родители!..

– Твоя мать и мой отец отреклись от нас, забыли о нашем существовании, в этом их вина перед нами. Если бы они помнили, что мы существуем, интересовались нашими проблемами, находили время для общения с нами – не было бы никакой трагедии. В отличие от нас Сильви прекрасно знает, что в трудную минуту всегда может рассчитывать на меня.

– Если бы я могла сказать то же самое про свою мать! – с горьким вздохом произнесла Роми.

– Самое лучшее в твоей ситуации – забыть о ней. Считай, что она уже умерла для тебя, и это не будет далеко от истины, – тихо сказал Клод. – Я пытался отыскать ее со дня твоего приезда, и мои адвокаты, в конце концов, обнаружили ее на Корсике. Ты, увы, ей больше не нужна...

– Боже! – вырвалось у Роми. – Но если поговорить с ней...

– Родная моя, – сказал Клод мягко, – я уже поговорил с ней. Она сообщила, что начинает новую жизнь и что у нее слишком много своих хлопот, чтобы заниматься тобой и какими-то дурацкими развалюхами. Мне стало известно, что она еще перед отъездом успела окрутить какого-то пожилого богача из Ниццы. Мадам Дарье, твоя соседка, видела, как накануне твоего приезда София садилась в лимузин, остановившийся на площади. Как ни жестоко это говорить, но ты ей совершенно не нужна. Во-первых, она тебя давным-давно бросила и с тех пор не видела, а во-вторых, в ее глазах молоденькая дочь-красавица – слишком опасная конкурентка в борьбе за сердце и кошелек очередного ее кавалера.

– Клод, – надула губы Роми, – какая уж я красавица? Вот мать...

– София когда-то была красавицей, – согласился Клод. – Но когда я снова увидел ее после многолетнего отсутствия в Ла-Роше, то был потрясен, настолько она изменилась. От ее былой красоты не осталось и следа. Бурная, полная излишеств жизнь, стремление все время выглядеть загорелой состарили ее до срока: она стала похожей на сушеную ящерку. При всей моей враждебности к Софии я почувствовал что-то вроде жалости по отношению к ней. Хотя она, кажется, до сих пор считает себя неотразимой...

– Кого мне по-настоящему жаль, так это папу, – с грустью сказала Роми.

– Твоя мать поставила на нем крест много лет назад, когда ушла от него. Вся эта история с воссоединением семьи и передачей тебе коттеджей, с которыми София не знала, что делать, имела целью насолить мне и сбросить на твои плечи ее долги и ее кредиторов.

– Бедный папа! Надо будет сегодня же с ним поговорить...

– Разумеется, позвони ему. Между прочим, сам я ему уже позвонил, мы поговорили по душам, и я поставил его в известность о происходящем. Мне показалось, у него словно пелена спала с глаз, и он наконец-то почувствовал себя свободным от наваждения, владевшего им все эти годы. Он мне по секрету признался, что давно приглядывается к одинокой соседке, живущей в доме напротив, и теперь, пожалуй, намерен сделать ей предложение, тем более что она, кажется, расположена к нему не меньше, чем он к ней.

– Ну и ну! – воскликнула Роми и радостно захлопала в ладоши. – Так вот почему он перебирается к Джудит. Она такая милая женщина!