Тимофеев с улыбкой благодарно пожал Прохорову руку.

– До сих пор не могу осознать то, что всем нам предстоит пережить, – признался вдруг Илья, задерживая руку друга в своей.

– Шутка природы.

– Или кара небес?

Они на секунду обнялись, и каждый пошел своей дорогой.

А солнце становилось все жарче, все злее, готовясь к перерождению в сверхновую, словно насмехаясь над теми, кто считал, что это невозможно.

***

Я есмь Алфа и Омега, начало и конец, первый и последний. Блаженны те, которые соблюдают заповеди Его, чтобы иметь им право на древо жизни и войти в город воротами. А вне — псы и чародеи, и любодеи и убийцы, и идолослужители и всякий любящий и делающий неправду.

Откровение Иоанна Богослова

Тимофеева сопровождали до аэропарка под охраной. Илья сначала смотрел на его удаляющуюся фигуру через окно, потом выругался и сел за стол.

Он о многом умолчал в своем недавнем споре.

Прямо перед ним лежала папка секретных прошений: высокопоставленные мужья просили пропуска для своих любовниц вместо жен, матери требовали себе в спутники любовников или карманных собачек вместо малолетних детей. А прямо под ней пряталась жирная подшивка донесений, где брат доказывал недостоинство брата, сын — отца, начальник — подчиненного, и вся эта грязь росла и множилась день ото дня.

Игорь сказал, что они отбирают лучших. Возможно, так оно и задумывалось сначала, но на деле выходило совершенно иначе. Гениального генетика Шостакова пришлось заключить под стражу, потому что он ни за что не желал покидать Землю без своих пятерых взрослых детей с семьями. Дважды героя России адмирала Ивлева расстреляли за неподчинение. Из всего института экспериментальной физики взяли только четверых, в то время как мэр Владимира вез с собой двух любовниц, массажистку и кошку. Если это и задумывалось как «отбирание овец от козлищ», то сейчас уже сложно было сказать, кто из них стоит по какую руку.

Вот они — люди.

Прохоров вспомнил о своей секретарше, и вдруг отчетливо понял, к чему вдруг она стала носить откровенные наряды на работу и так преданно заглядывать ему в глаза.

– Милана, зайдите ко мне.

Девушка вошла в кабинет, как всегда, выбивая энергичную дробь высоченными каблучками.

– Закройте дверь за собой.

Она ничему не удивилась. Замок послушно щелкнул.

– Жалюзи опустить? – спросила Милана, и на дне ее красивых глаз Прохоров увидел затаенную радость и надежду.

– Не надо. Раздевайтесь.

Она начала расстегивать блузку. Прохоров вздохнул. Все было именно так, как он и предполагал.

– Держите, – Илья протянул ей магнитный браслет Тимофеева. – Он оформлен на чужое имя, предупреждаю сразу. Так что могут возникнуть проблемы, но...

Девушка, не веря своим глазам, потянулась к пропуску. Бережно взяв его, она не выдержала и расплакалась. Силясь что-то сказать, она задыхалась от нахлынувших слез и только шевелила губами. Илья застегнул на ее блузке пуговицу, потом еще одну.

– Зайдите в мою уборную, приведите себя в порядок и идите работать.

Милана вдруг обхватила его шею руками и расплакалась еще громче, навзрыд.

– Ну-ну, перестаньте. У нас нет времени на слезы. Все дела нужно закончить до послезавтра, слышите? А потом, согласно распоряжению президента, мы улетаем.

***

Побеждающий наследует все, и буду ему Богом, и он будет Мне сыном.

Откровение Иоанна Богослова

Сажать аэромобиль пришлось прямо на площадь.

Тимофеев выбрался из кабины и удивленно осмотрелся. Зной пах раскаленным кирпичом. Вокруг царила тишина. Заброшенные монастырские постройки развалились и осели под тяжестью лет.

Игорь бродил по вымершему монастырю, и то тут, то там натыкался на собранные в полиэтиленовые мешки человеческие кости, подвешенные к дверным проемам и окнам. От такого зрелища ему стало немного не по себе, и он поспешил отправиться дальше. Но и в других монастырях картина повторялась: те же заброшенные храмы и кельи, все разбито, разломано проросшими в стенах и крышах растениями, обожженными солнцем, и только горячий ветер гулял по руинам и площадям.

При мысли, что скоро вся Земля станет таким же опустевшим, мертвым краем, щемящая тоска сдавила Тимофееву грудь.

И он пошел наверх, в гору, по извилистой тропинке, мимо шуршащих высушенными ветвями кипарисов.

Он шел и думал о том, что всю свою жизнь учился что-либо ценить только тогда, когда терял. Мать, вечно утомлявшая его своей религиозностью и сверхзаботой, оказалась вдруг самым близким человеком, когда оставила его в этом мире и переселилась в иной. Жена, которую сначала чудом обрел, а потом частенько ругал и даже дважды чуть не развелся. Работа, от которой устал и считал годы до пенсии. И вот теперь — планета, о которой он вообще никогда не задумывался, а просто шел по ней, жил на ней — и вот теперь ее тоже не станет.

Ветер становился все сильнее. Игорь поднял голову и увидел, что вершина уже близко, и там, на самой макушке, сияет сусальным золотом огромный крест.

– Слава Иисусу Христу! – сказал кто-то совсем рядом, и от неожиданности Тимофеев вздрогнул и обернулся.

Наконец-то он увидел живого человека, а не мешок с костями.

Монах был высоким и тощим, черно-седая борода сбилась в колтун, а на голове забавно топорщился клок волос.

– Здравствуйте, – ответил Тимофеев, с разочарованием отмечая, что в детстве он себе представлял жителей святого острова. Никакого величия в глазах, никакой ангельской красоты в облике. Но зато в нем не было кое-чего еще — страха.

Хотя, может, он и не знает, что должно произойти совсем скоро?

– Извини, если испугал. Ты христианин? – спросил монах, широко улыбаясь.

– Я крещеный атеист.

– А, ну это не страшно. Если хочешь, пойдем со мной — мы живем во-он там, возле церкви. Нас всего четырнадцать человек, послушание по кухне все несем по очереди по двое, а в остальное время — хочешь, гуляй, хочешь — молись.

– А я вам не помешаю?

– Нет, что ты, нет. Как же ты можешь помешать монахам в ожидании их Господа?

– А он придет? – усмехнулся Тимофеев, глядя собеседнику в удивительно радостные глаза.

– А как же? Конец света идет, а с ним и наше избавление. Те, что бегут с Земли — зря бегут. Они Господа навек потеряют, потому как от него отрекаются. А жизнь без Бога — это же ад кромешный. Поверь мне — все самое удивительное, все самое прекрасное с момента сотворения мира скоро случится именно здесь, и мы станем свидетелями чуда! Сказано — претерпевший до конца спасется.

Тимофееву вдруг стало завидно. Хорошо бы вот так же верить — радостно, по-детски, без оглядки на доводы разума и заявления науки.

– А что будет потом?

– А потом будет Святой Иерусалим, золотой город, где никогда не наступит ночь! Сказано: и отрет Бог всякую слезу с очей их, и ни смерти, ни плача уже будет. И город не имеет нужды ни в солнце, ни в луне...

«Потому что вся наша Земля станет Солнцем...» – подумал Тимофеев, но вслух ничего не сказал.

***

И увидел я новое небо и новую землю; ибо прежнее небо и прежняя земля миновали, и моря уже нет.

Откровение Иоанна Богослова

В каюте тускло горел свет.

На столе стояла запрещенная сухим законом Содружества Станций водка, тарелка питательной смеси и банка ставшей великим деликатесом тушенки. Сегодня у Прохорова в гостях был высокий гость — бывший президент страны, сдавший свои полномочия после объявления единого правительства, а ныне — советник по вопросам идеологии.

Это он принес тушенку.

– Помянем, – произнес господин бывший президент и опрокинул стопку.

– Помянем, – откликнулся на ставший традиционным тост Прохоров. Водка приятным теплом разливалась по сосудам.

– Подумать только — восемнадцать месяцев мы в открытом космосе... Совсем одни, без дома...

– Ничего, – с суровой уверенностью заявил Прохоров, – Мы найдем себе другой дом, построим новые города и назло всей вселенной будем жить! Главное — мы не погибли, человечество как вид продолжает существовать — и это уже победа!

– Хорошо говоришь, господин мэр. Только прибереги свой пыл для избирательной компании в Совет Содружества.

– Вы уже знаете?

– Мне сказала твоя секретарша — прости, жена.

Прохоров кивнул и снова разлил водку.

– А это не просто лозунг, Дмитрий Владимирович. Последняя поисковая операция увенчалась почти успехом — мы обнаружили звездную систему, аналогичную нашей прежней солнечной, и в ней — две планеты с атмосферой, теоретически пригодных для жизни. Правда, климат там не райский: на одной пустыня с небольшими участками живой растительности у полюсов, а на другой — льды и снега, но выжить можно.

– Ого, да это прорыв! Ты уверен, что речь идет не о специально пущенной утке?

– Нет, информация абсолютно достоверна. Но прежде чем будоражить людей новостями, следует все тщательно перепроверить. Спешить не следует.

– А если фиаско?

– Не страшно. Вселенная огромна.

– А чего же ты хочешь от меня?

– Нам срочно нужна новая религия, Дмитрий Владимирович. Сейчас наступил такой момент, когда даже самые научные умы нуждаются в какой-то сверхъестественной опоре, но не могут ее найти. Труп скончавшегося христианства разлагается и смердит по всей системе городов, а с таким настроением мы далеко не уедем. Ислам тоже в коме, и все эти жалкие мистификации со «случайно найденными утраченными ранее сурами» его не спасут. Только буддизм еще более-менее держится, но процент его адептов мизерно мал по сравнению с остальными. Придумайте что-нибудь? Используйте древние источники, подтасовывайте факты, объявите спасшихся избранными, придумайте своих пророков — что угодно. Удалось же когда-то фашистам и коммунистам искусственно создать массовую религию!

Лицо бывшего президента просветлело.

– Если я правильно понимаю...

– Да, я предлагаю объединиться. По одиночке у нас немного шансов — но если мы соединим наши возможности и способности, у нас будет шанс не просто выйти в Совет Союза Станций, вы меня понимаете? Мы могли бы попробовать создать...более эффективную систему правления. Сейчас для этого очень удачный момент.