Конечно же, нет!

Когда Рулав увидал Избора, сраженного его вероломным товарищем, после того, как им обоим пришлось избегнуть ужасной опасности, счастливо убежав из перынской заповеданной рощи, – старый норманн почувствовал, что его сердце сильно забилось. Жаль ему стало этого стройного юноши с таким открытым и мужественным лицом. Вспомнил Рулав и себя в юности и невольно подумал: «Вот ведь и я такой же когда-то был! Не хочется умирать, когда жизнь только еще расцветает. Жаль его!»

Скандинавы были безумно храбры в битвах, беспощадно истребляли врагов, но в сердцах их всегда жила жалость к слабым, и им суровые норманны никогда не отказывали в возможной помощи.

Общая опасность, кроме того, еще более сблизила Рулава с Избором, и теперь старый норманн ревниво поглядывал на Стемида, когда юноша, грустно улыбаясь, заговаривал с тем.

Но ревность сейчас же проходила, как только Рулав вспоминал о всем происшедшем в той роще.

Раскаты его хохота гулко разносились по пустынным берегам Волхова, когда он представлял себе Велемира, когда тот узнает вдруг, что его жертва ускользнула от него.

Избор же долго не мог придти в себя.

Когда он несколько оправился, страшное заклятье произнес он на свою оставленную родину:

– Всего ты меня лишила! – воскликнул он. – Не матерью мне была, а злою мачехой. Сама прогоняешь ты меня от себя. Сама отнимаешь меня от себя. Так клянусь я вернуться к тебе, если только жив останусь. Клянусь из края в край пройти по тебе с огнем и мечом и вспомнишь ты тогда отвергнутого сына. Отомщу я тебе, и будут плач и мольбы, да поздно! Пока не натешусь вдоволь, не опущу меча своего. Не изгнанником вернусь к тебе, а господином.

– Мсти! Месть – сладкий дар богов, – поддержал Рулав, – верь, у нас в Скандинавии ты скоро будешь берсерком.

– Да, отомщу! – произнес в ответ Избор и угрюмо замолчал. Отъехав порядочно от Новгорода, вся ватага выходцев из Приильменья сделала привал. Ладьи были причалены к берегу, люди сошли с них и прежде всего решили выбрать себе предводителя.

Спору и крику было немного. Вождь у славянских выходцев был давно намечен. Почти в один голос все они пожелали, чтобы «верховодил» у них их общий любимец Избор.

Избор долго отказывался от этой чести, но просьбы были так упорны, что, в конце концов, он должен был согласиться.

На самой маленькой ладье идет он по Волхову во главе небольшой флотилии. Далеко впереди белеют паруса драккаров скандинавов. Из них только один Рулав остался с Избором, решив никогда более не разлучаться с ним. Весел старый норманн. Скоро-скоро увидит он и дорогую родину и милые фьорды – весел так, что даже распелся.

Поет веселый Рулав драгу про героя фьордов Олава Трюггвассона.

Настроение Рулава заразительно действовало на всех его спутников, среди которых преобладали молодые люди, и без того склонные к веселью.

Не было на славянских ладьях грустных задумчивых лиц, несмотря на то, что все они шли в далекую, чужую им страну искать неведомого счастья.

Даже Избор, чем ближе подходили к Нево, становился все менее и менее мрачным.

Он с большой охотой слушал рассказы Рулава о тех местах, мимо которых проходили ладьи.

– А вот тут в земле славянской был посланец христианского Бога, – показал Избору Рулав на покрытую горами местность правого берега Волхова.

– Христианский Бог, – вспомнил свою мольбу юноша. – Он всемогущ!

Однако сейчас же ему пришло на память злодеяние Вадима и снова, как в мощных тисках, сжалось его молодое сердце, и мрачные думы овладели им.

Время, между тем, летело незаметно.

Драккары скандинавов давно уже скрылись из виду, когда ладьи славянских выходцев только подходили к волховским порогам. Издалека еще донесся до слуха путников неясный шум; течение становилось все быстрее и быстрее, идти по реке было опасно.

В то время волховские пороги были совершенно непроходимы. Даже скандинавы, безусловно искусные в мореплавании, не рисковали пускаться через них на своих судах. Славянские же выходцы, очутившиеся в этих местах впервые, и подавно не решались на такую попытку.

Ладьи пристали к берегу, скоро составился совет, и на нем решено было пройти пороги «волоком», перетаскивая суда берегом в тех местах, где река представляла опасность.

Начинать «волок», однако, сразу после остановки не пришлось. Наступила ночь. Волей-неволей приходилось заночевать на берегу.

Запылали костры. Около одного из них расположился по-прежнему грустный Избор, безучастно смотревший, как хлопотал над приготовлением ужина его друг Рулав.

Невдалеке от привала шумел лес. Он чернел в сумраке наступавшей ночи мрачною массой. Рулав, занятый хлопотами, нет-нет да и кидал взгляд в сторону этого леса.

Сильно озабочивала старика эта постоянная грусть его молодого любимца, и он все это время думал, как бы развлечь Избора.

Между тем отдохнувшие варяги принялись за работу. Они суетились около того места, где пристали ладьи, и уже стали готовиться к трудному путешествию посуху.

– Знаешь что? – сказал Избору старый Рулав. – Здесь в лесу есть избушка, пойдем туда!

– Зачем?

– Там живет прорицательница, и никто из проходящих здесь волоком вождей не минует ее. Все заходят узнать свое будущее.

Избор, уступая просьбам Рулава, пошел.

Идти пришлось не особенно далеко. Действительно, как и говорил старик, у опушки леса приютилась ветхая хижина.

– Зачем пожаловали? – встретила их ее обитательница. – Или грядущее свое узнать хотите?

Прорицательница была дряхлая старуха и имела такой вид, что смело могла бы внушить ужас людям даже не робкого десятка.

– Именно, грядущее узнать, матушка! – и за себя, и за Избора отвечал норманн.

– Многих молодцов я видела здесь и все туда, за Нево, идут. Мало только кто возвращался оттуда, – ответила старуха. – И тебя я видала, – обратилась она к Рулаву, – что же, исполнилось то, что я тебе предсказала?

– А ты помнишь, матушка, что предсказала?

– Стара и слаба я стала, да и многим из вас я уже ворожила, где же все запомнить!

– Так я тебе напомню! Ты, матушка, предсказала мне, что я умру от дружеской руки и хотя и на поле брани, но не в битве. Ты мне говорил, что меня поразит ближайший и любимейший мой друг!

– Так, так, – закивала старуха, – теперь вспоминаю. Еще отговаривала я тебя ходить в земли славянские.

– Да, отговаривала! Ты предсказала мне, что умру я от руки друга-славянина. А видишь, я живым и невредимым возвращаюсь обратно. Там же, – кивнул в сторону Ильменя Рулав, – друзей-славян не было. Были и остались одни враги только. Видишь, не всегда ты верно гадаешь. Целым и невредимым стою я пред тобою. Не сбылось на мне твое предсказание!

Старуха взглянула на Рулава и покачала косматой головой.

После минутного молчания в хижине зазвучал ее хриплый голос.

– Не сбылось мое предсказание, стало быть, сбудется, и гадать тебе нечего!

– Так вот товарищу моему погадай! – попросил Рулав.

– Хорошо, – согласилась старуха.

Она подошла к Избору, взяла его за руку и, как бы желая проникнуть в тайники его души, устремила в его глаза свой проницательный взор.

Юноше вдруг стало жутко, но в то же время он чувствовал, что какая-то непостижимая сила не позволяет ему опустить глаз.

Наконец старуха отошла от него и, взяв углей, кинула их в костер, расположенный на земляном полу ее хижины.

Костер разом вспыхнул, яркое пламя озарило хижину. Багровый его сноп взвился к отверстию в потолке и вслед за тем густой дым окутал на мгновение все. Избор и Рулав невольно отшатнулись, так как пламя разгоралось все сильнее и сильнее и ярко-желтые языки его, раздуваемые ветром, высоко поднимались к небу.