Он ушел. Раздался шум закрывающейся наружной двери, а затем «фиата», Телезио развернулся во дворе и выехал на улицу.

Я посмотрел на Вульфа.

– Это очаровательно, – горько сказал я.

Он меня не слышал. Глаза его были закрыты. Он не мог удобно откинуться на кушетке, поэтому наклонился вперед.

– Я знаю, вы что-то обдумываете, – сказал я ему. – А я сижу рядом и мне обдумывать нечего. Вы столько лет учили меня делать сообщения, и я бы оценил, если бы вы показали мне пример.

Он поднял голову и открыл глаза.

– Мы попали в неприятное положение.

– Мы в нем находимся уже месяц. Мне нужно знать, о чем говорил Телезио, с самого начала.

– Не имеет смысла. Около часа мы просто болтали…

– Хорошо, это может подождать. Тогда начните с того места, когда он поднял тост за Карлу.

Вульф так и сделал. Пару раз я заподозрил, что он что-то пропускает, и обращал на это его внимание, но в целом я оценил его доклад как приемлемый. Закончив, он взял стакан и выпил. Я откинул голову назад и посмотрел на него свысока:

– Учитывая выпитое, я, может, буду выражать мысли не очень четко, но, похоже, у нас три варианта. Первый – остаться здесь и никуда не ехать. Второй – вернуться домой и все забыть. И последний – поехать в Черногорию, чтобы нас убили. Никогда не встречал менее привлекательного выбора.

– Я тоже. – Он поставил стакан и вынул часы из жилетного кармана. – Сейчас половина восьмого, и я голоден, Пойду посмотрю, что есть на кухне. – Он поднялся и вышел в ту же дверь, которой пользовался Телезио, когда ходил за вином и миндалем. Я пошел за ним.

Конечно, это не было кухней с точки зрения «Спутника домохозяйки» или «Домоводства», но там была электрическая плита с четырьмя конфорками, а кастрюли и сковородки, висевшие на крючках, блестели чистотой. Вульф открыл дверцы буфета, ворча что-то себе под нос о консервных банках и цивилизации. Я спросил, нужна ли ему помощь, он отказался. Поэтому я ушел, взяв свою сумку, чтобы привести себя в порядок, но сообразил, что не знаю, где ванная. Она оказалась наверху, но без горячей воды. Возможно, аппарат, стоявший в углу, был водогреем, но прикрепленная к нему инструкция требовала знания кучи слов, и вместо того, чтобы позвать Вульфа и расшифровать ее, я предпочел обойтись без воды. Вилка моей электробритвы не подходила к розетке, но даже если бы и подходила, было не ясно, что делать с напряжением, поэтому я воспользовался безопасной бритвой. Когда я спустился вниз, в комнате было темно, но я задернул занавески, прежде чем включить свет. На кухне я нашел Вульфа который при ярком свете лампы и открытом окне – с закатанными рукавами рубашки был занят приготовлением еды. Мне пришлось влезть на стул, чтобы задернуть занавески, но предварительно я не удержался от соответствующего замечания.

Мы ели на кухне за маленьким столом. Молока, конечно, не было и Вульф сказал, что не советует пить воду из крана, но я рискнул. Сам он пил вино. В меню было только одно блюдо, которое он накладывал из кастрюли. Попробовав его, я спросил, что это такое. Он ответил, что это соус «тальярини», приготовленный из анчоусов, помидоров, чеснока, оливкового масла и перца, которые он нашел в буфете, сладкого базилика и петрушки из сада, и римского сыра, обнаруженного в погребе. Я поинтересовался, как он нашел погреб, а он ответил – случайно, вспомнив местные обычаи. На самом деле он весь раздувался от гордости, и, надо сказать, когда я положил себе третью порцию, то был готов согласиться, что он имеет на это право.

Пока я мыл посуду и прибирал на кухне, Вульф поднялся наверх со своей сумкой. Спустившись снова в комнату, он остановился и осмотрелся с тайной надеждой, что в его отсутствие кто-нибудь принес стул подходящего размера, не обнаружив такового, подошел к кушетке и сел с выражением лица, напоминавшем о «тальярини», которое он только что ел.

– Мы приняли решение? – спросил я.

– Да.

– Хорошо. Какой же из трех вариантов мы выбираем?

– Никакой. Я еду в Черногорию, но не под своим именем. Меня зовут Тоне Стара, я из Галичника. Ты никогда не слышал про Галичник?

– Вы очень догадливы.

– Это деревня у вершины горы, рядом с границей Сербии и Албании, со стороны Югославии. Она находится в сорока милях к юго-востоку от Цетинье и Черной горы. Она известна тем, что одиннадцать месяцев в году в ней живут одни женщины; мужчин нет совсем, кроме глубоких стариков и маленьких мальчиков. И так было веками. Когда пятьсот лет тому назад турки захватили Сербию, ремесленники из долин поднялись в горы со своими семьями, думая, что турки будут вскоре изгнаны. Но турки остались. Прошли годы, и беженцы, построившие на скалах деревню и назвавшие ее Галичник, поняли, насколько безнадежно их существование на бесплодных склонах. Некоторые мужчины, искусные мастера, стали уходить на заработки в другие земли, где работали большую часть года, но всегда в июле они возвращались домой, чтобы провести месяц с женами и детьми. Так поступали все мужчины из Галичника, и так продолжалось пять веков. Каменщики и каменотесы из Галичника работали на строительстве Эскориала в Испании и дворцов Версаля. Они строили храм Мормонов в Юте, замок Фронтенак в Квебеке, Эмпайр Стейт Билдинг в Нью-Йорке, Днепрогэс в России. – Он сложил руки. – Итак, я Тоне Стара из Галичника. Я один из немногих, кто не вернулся однажды в июле – много лет назад. Я сменил много мест, включая Соединенные Штаты. В конце концов, я стал тосковать по дому. Мне стало интересно, что же случилось с моей родиной, деревней Галичник, находящейся на границе между титовской Югославией и русской марионеткой Албанией? Мною овладело желание увидеть и узнать, и вот я вернулся. Однако в Галичнике я не нашел ответа на свой вопрос. Там не было мужчин, а напуганные женщины отнеслись ко мне с недоверием и даже не сказали, где находятся их мужья. Я хотел узнать и рассудить Тито и русских. Я проделал путь на север через горы, тяжелый путь по скалам, и вот теперь я здесь, в Черногории, с твердым намерением выяснить, где правда и кто достоин моего рукопожатия. Я отстаиваю свое право задавать вопросы, чтобы иметь возможность выбрать чью-то сторону.

– Ну-ну, – все это не вызвало у меня энтузиазма. – Я так не могу.

– Я знаю, что ты не можешь. Тебя зовут Алекс. Это в том случае, если ты идешь со мной. Существует много причин, по которым тебе лучше остаться здесь, но к черту их, мы слишком давно и тесно связаны. Я слишком завишу от тебя. Однако решение за тобой. Я не имею права подвергать тебя смертельной опасности и вовлекать в ситуацию с неопределенным исходом.

– Да. Мне не очень нравится это имя. Собственно, почему Алекс?

– Мы можем выбрать другое. Может быть, риска меньшее, если оставить твое имя Арчи, но мы должны проявить бдительность. Ты мой сын, родившийся в Соединенных Штатах. Я должен просить принять тебя это допущение, потому что иначе никак нельзя объяснить, почему я привез тебя в Галичник. Ты мой единственный ребенок, и твоя мать умерла, когда ты был маленьким. Это уменьшит подозрения на тот случай, если мы встретим кого-нибудь, кто говорит по-английски. До недавнего времени я подавлял в себе все чувства к родине, поэтому не научил тебя сербохорватскому языку и сербским обычаям. В какой-то момент, пока я готовил ужин, я решил, что ты будешь глухонемым, но потом передумал. Это создаст больше трудностей, чем решит.

– Это идея, – заявил я. – Почему бы и нет. Я же и есть глухонемой.

– Нет. Кто-нибудь может услышать, как мы разговариваем.

– Пожалуй, – неохотно уступил я. – Я хотел бы в это поиграть, но считаю, что вы правы. Итак, мы собираемся в Галичник?

– Слава Богу, нет. Было время, когда шестьдесят километров по горам было для меня ерундой, но не сейчас. Мы отправимся в одно место, которое я знаю, или, если там что-то не так, туда, куда Паоло…

Зазвонил телефон. Я машинально вскочил, но осознал свою непригодность и стал ждать, пока Вульф подойдет и снимет трубку. Через минуту он заговорил, значит, это был Телезио. После короткого разговора он повесил трубку и повернулся ко мне.