— Петренко в своем репертуаре, — усмехнулся Гриша.
— Воронин так глянул на него, что он боком, боком назад и заполз обратно в свою каюту. Да… И пошли мы обратно.
— Значит, никакой надежды? — спросил толстый Михаил Иванович.
Петр Васильевич не ответил, поднял к губам стакан и отпил немного.
— Даже если они не разбились, — заговорил Гриша, — у них не могло быть никакой надежды, разве что на вашу помощь.
Но найти их таким образом… — Он усмехнулся и покачал голо вой. — Это только Воронину могло прийти в голову.
— У них не оставалось ни горючего, ни кислорода, — пробормотал Федор, — А если они сели еще и на освещенную сторону — Меркурий — страшное место. Самая скверная планета.
Это уже третья экспедиция, которая там погибла.
— Ее нельзя считать, — возразил Петр Васильевич. — Это была актинографическая экспедиция, и они сели на Меркурии только из-за аварии.
Все равно.
— Все равно в том смысле, что мы не скоро узнаем, что с ними случилось, ты хочешь сказать? Согласен. Как о Еськине, Кукскико, Лядове и о многих других. За их светлую память!
Все четверо подняли стаканы и молча выпили.
— Вся беда в том, — после небольшой паузы сказал Петр Васильевич, — что мы связаны малым запасом свободного хода.
Лучшие из наших ракет остаются без горючего в самый опасный момент. Вот в чем вопрос. Чего думают наши…
— Погоди, — перебил его толстяк. — Ведь ты не знаешь, два года здесь не был. Ты о «Хиусе» слыхал что-нибудь?
— О «Хиусе»? Это устройство для использования термоядерных процессов, кажется? Слыхал, конечно. А что?
— Ну, ты, брат, отстал, — заметил Гриша, улыбаясь и похлопывая его по руке. — Это же новая эра, можно сказать!
Тут Алексею Петровичу принесли салат и стопку ледяной водки. Взяв стопку, он шепотом повторил: «За их светлую память!» и залпом осушил ее. Это несколько отвлекло его от разговора. Когда он снова прислушался, то сначала ничего не понял.
Говорил толстяк, убеждающе похлопывая ладонью по столу:
— Да в том-то и дело, дорогой Петр Васильевич, что с «Хиусом эти соображения теряют всякий смысл. Здесь же совсем другое. Долго объяснять, ты лучше зайди ко мне, я тебе дам последний номерок „Космонавта“, там прекрасная статейка по этому поводу.
— Здесь, Петро, не просто механическая сила отдачи, — вмешался Федор. — Здесь фотонное давление, понимаешь? Плазмовый шнур мгновенно освобождается от магнитного поля и распадается в облако…
Да знаю я эту азбуку, — раздраженно махнул рукой Петр Васильевич. — Еще в институте над ней сидел. Не пойму только, как можно полезный эффект такой штуки увеличить настолько, чтобы применять ее практически. Тем более в нашем деле…
— Господи, — воскликнул Гриша. — Да ведь он еще ничего не знает об „абсолютном отражателе“! Нет, так ты ничего не поймешь. Возьми у Михаила Ивановича журнал, там увидишь.
Толстяк поднялся и стал разливать в стаканы вино.
— Самое главное, — сказал он, — что ты вернулся цел и не вредим. Как ни говори, а этот твой рейс был ой-ой-ой! — Он сморщился и покрутил головой.
— Да еще с таким командиром, как Воронин, — добавил Гриша.
Петр Васильевич решительно поднял руку.
— Воронина ты не задевай. Он очень хороший командир, смелый, знающий. Посмотрел бы ты, какой он расчет сделал для обратного полета! Ведь мы буквально на соплях долетели, баки были пусты и сухи, как печные трубы. А он заставил на себя работать даже старуху Луну. Ни одной неточности.
— Не знаю, не знаю, — с сомнением сказал Гриша и отпил из своего стакана. — Может, это и так. Но уж очень он рисковать любит, этот твой Воронин. Помнишь историю с англичанами? Как он тогда выбрался, не понимаю.
— Ладно вам, — сказал толстяк. — В общем, я хотел сказать, что мы все рады, что ты снова дома. А вот нам с Гришей скоро в путь.
— А куда? — Петр Васильевич живо повернулся к нему.
Но в эту минуту за столиком недалеко от них раздался взрыв молодого хохота, и ответа толстяка Алексей Петрович не расслышал. Разговор этот очень заинтересовал его. Он понял, что ему удалось услышать беседу богов — настоящих, прошедших через все испытания своей профессии межпланетников, при чем как раз в такое время, когда это больше всего на свете занимало его. Молодежь приутихла, и он снова прислушался, неторопливо управляясь с борщом.
— Запасы огромные, практически неисчерпаемые, — оживленно говорил Михаил Иванович. — „Не счесть алмазов“, так сказать. Уран, торий, даже, как предполагают, заурановые элементы. И все это буквально под ногами.
— Во добраться туда будет трудновато, до этих запасов, — заметил Гриша. — Вообще, все планеты с атмосферами — гадость.
Кроме Земли, конечно, — сказал Федор. — Да, трудно будет добраться до Голконды. А еще труднее…
— Еще труднее будет дотащить эти сокровища до дому. Не понимаю, — толстяк поскреб мизинцем недоуменно вздернутую бровь, — на что старик рассчитывает? Но у него есть что-то на уме, или за двадцать лет знакомства я ничего в нем не понял.
— Работа на будущее. А наше дело — вперед, к звездам. — И Гриша прочитал звонко:
Голконда… В старое доброе время мы не мечтали ни о каких таких сокровищах. Нужно было лететь и исследовать. Сколько открытий! Сколько новинок!
— Помните Каллисто? — спросил Петр Васильевич.
— Ого, помним ли мы Каллисто! — отозвался Гриша. — Аммиачный туман и всякая ползучая гадость. Мы привезли тогда полудохлого червяка длиной в три метра, и как же ликовали наши биологи! Но больше я туда, надеюсь, не вернусь. Каллисто… Зеленый мир, тьфу!
Толстяк улыбнулся и обратился к Федору:
— Поговаривают, что скоро снова направляют туда экспедицию. Полетишь?
— Нет уж, дудки. Разве что опять с Гладковым.
— А если бы с Краюхиным?
Алексей Петрович отложил ложку и замер.
— Или с Краюхиным. Старый диктатор как никто знает свое дело. Но ведь ему запрещено летать в опасные рейсы. А так — пожалуйста!
Все почему-то рассмеялись.
— Помнишь, десять… нет, одиннадцать лет тому назад?
Федор поднял руку к лохматой макушке, и все рассмеялись еще громче.
— Ну и что же, с кем не бывает, — сказал Михаил Иванович, вытирая ладонью глаза. — Но ты, я вижу, не забыл всемилостивейшей оплеухи!
— Еще бы! — проворчал тот. — Ручка у него тяжелая. Как влепил, искры из глаз, сразу в чувство привел.
— Кстати о Краюхине, — заговорил Петр Васильевич. — Ведь это, конечно, его инициатива насчет „Хиуса“?
— Разумеется. — Гриша поднял указательный палец, выпучил глаза и глухим голосом, имитируя кого-то (Алексей Петрович сразу понял — кого) пробубнил: — „Все сокровища вашей Урановой Голконды останутся там, где они есть, пока мы не научимся пользоваться фотонными двигателями“. И еще: „Мощное, удобное в управлении устройство с практически неограниченным запасом хода — вот что нам нужно. Так. И пока единственный путь получить такое устройство — это взяться за „Хиус“. Так“.
— Так! — хором сказали все и снова засмеялись.
— И когда он войдет в строй, этот „Хиус“? — спросил Петр Васильевич.
— Уже вошел, — сказал толстяк. — Собственно, это уже второй. А первый сгорел при испытаниях.
— Жертвы?
— Ты, наверное, не знаешь. Петросян, из молодых. Хороший пилот, умница.
— А мне почему-то кажется, что наши старые ракеты еще послужат, — сказал Петр Васильевич, помолчав. — Я, конечно, плохо знаком с фотонными двигателями, но…
— Нет, Петр Васильевич, — раздался вдруг звучный веселый голос — Время старых ракет проходит!
Алексей Петрович поднял глаза, поперхнулся и закашлялся: у столика старых межпланетников стоял тот самый „пижон“, с которым он разговаривал у лифта. Только теперь на его крупном красивом лице не было и тени пренебрежительного и брезгливого выражения, так покоробившего час назад Алексея Петровича. Напротив, оно светилось радостью, широкая улыбка открывала блестящие ровные зубы, глаза весело сверкали.