Вильям встретил мисс Кромптон на следующий день в гостиной, где она свертывала малиновые ленты и мишуру неопалимой купины, — и выразил ей свое восхищение красотой декораций к этому tour de force*.[30]

— Легко было догадаться, чей изобретательный ум сотворил все это великолепие, — сказал он.

— Я берусь за все и стараюсь, чтобы у меня получилось, — ответила она. — Такие игры разгоняют скуку.

— А вы часто скучаете?

— Стараюсь не скучать.

— Вы мне не ответили.

— По-моему, каждый способен на большее, чем требует наша обыденная жизнь.

Сказав это, она пристально посмотрела на Вильяма, и у него возникло неловкое чувство: казалось, она ответила на его сугубо личный вопрос лишь затем, чтобы поощрить к продолжению разговора. Он начинал побаиваться ее проницательности. Мэтти Кромптон всегда относилась к нему с подчеркнутой благожелательностью, никогда и никак не навязывая ему себя. Но он угадывал в ней какое-то сдержанное неистовство и не был уверен, что ему стоит ближе познакомиться с этой чертой ее натуры. Она же своих чувств никак не выказывала, и он решил, что предпочтительнее оставить все как есть. Однако ответил ей, потому что ему необходимо было высказаться, а говорить на подобную тему с Гаральдом или Евгенией он не мог. Это было бы неправильно. По крайней мере сейчас, при нынешнем положении вещей.

— И я, бывает, так думаю. И вот что удивительно: на Амазонке мне каждую ночь снился мягкий солнечный свет Англии, а вместо приевшейся маниоки — простая и замечательная пища, вроде хлеба с маслом. Теперь же, мисс Кромптон, я вижу во сне густой лес, реку, свою работу. Здесь у меня нет работы, моей работы, хотя мне грешно жаловаться на мою жизнь здесь, а тем паче на мою новую семью.

— По-моему, вы работаете с сэром Гаральдом над его книгой.

— Работаю, но он не испытывает во мне особой нужды, а мое мнение… короче говоря, мое мнение не совсем совпадает с его мнением. Он желает, чтобы в наших спорах я играл роль advocatus diaboli, но, к несчастью, я часто его расстраиваю и мало способствую продвижению работы…

— Возможно, вам стоит взяться за свою книгу.

— У меня нет ни устоявшихся мнений, ни желания убеждать кого-то в своем довольно зыбком взгляде на вещи.

— Я говорю не о взглядах и мнениях. — В ее резком голосе как будто проскользнуло презрение. — Я говорю о книге, состоящей из фактов. Научных фактов — ведь вы обладаете уникальным опытом, который можете описать в такой книге.

— Я собирался написать о своих путешествиях, такие сочинения, я знаю, пользуются большим успехом, но все мои кропотливые записи, все образцы погибли во время кораблекрушения. А выдумывать что-то, если бы я даже умел это делать, у меня нет желания.

— Но ведь совсем рядом, прямо под ногами, можно найти то, за чем можно наблюдать и о чем писать.

— Вы и раньше это предлагали. Да, вы правы, и я вам весьма признателен. Я обязательно возьмусь изучать муравейники в Вязовой рощице, едва они весной пробудятся к жизни, но для научного исследования нужны годы, огромная скрупулезность, и я надеялся…

— Вы надеялись…

— Надеялся, что смогу еще раз отправиться в путешествие и собрать больше сведений о неисследованном мире, я об этом мечтаю. Сэр Гаральд намекнул, смею сказать, пообещал мне, что отнесется благосклонно…

Мэтти Кромптон сжала свои резко очерченные губы и, помолчав, сказала:

— Книга, о которой я говорю, не должна быть глубоким научным исследованием, трудом всей жизни. Я говорю о книге, которая окажется вам полезной, которая, смею сказать, принесет вам материальную выгоду в ближайшем будущем. Полагаю, что, если за пару лет вы напишете что-то вроде естественной истории муравьиных колоний, конечно, если вы почувствуете настоятельную необходимость это сделать, ваше сочинение вызовет большой интерес у широкой публики и в то же время будет иметь научную ценность. Вы сможете использовать ваши огромные познания для изучения жизни муравьев, сравнить наших муравьев с их амазонскими сородичами, но при этом изложите все доступно, включив в книгу анекдоты, фольклор, заметки о том, как вы производили наблюдения…

Она посмотрела ему в глаза. Ее темные глаза светились. Ему сразу же понравилась ее идея.

— Да, это интересно, это… так занимательно…

— Еще бы, — согласилась мисс Кромптон. — Дети могли бы вам с успехом помогать. Да и я почту за честь, если смогу вам помочь. И мисс Мид в меру своих сил посодействовала бы. Дети стали бы персонажами этой драмы. Чтобы книга понравилась широкому читателю, без драмы не обойтись.

— По-моему, вам самой надо написать такую книгу. Идея всецело ваша, и лавры должны принадлежать вам.

— Что вы. У меня нет необходимых познаний и свободного времени, кстати, тоже нет, хотя трудно сказать, на что уходят мои дни… нет, я просто не мыслю себя в роли писателя. Лучше возьмите меня в помощники, мистер Адамсон. Это будет для меня большой честью. Я умею рисовать… могу записывать с ваших слов и переписывать, если нужно…

— Невыразимо вам благодарен. Вы совершенно изменили мои планы.

— Едва ли. Однако я уверена, что эта идея оправдает себя. Главное — желание и упорная работа.

Так весной 1862 года, примерно в то время, когда родился Роберт Эдгар, началось организованное наблюдение за муравьями. На карту были нанесены сам муравейник и его пригороды, скрупулезно отмечены все входы и выходы. Мэтти Кромптон нарисовала закрытые на ночь с помощью баррикад из прутиков городские ворота и спящих за ними сторожей. Были составлены карты троп муравьев-фуражиров, тщательно исследованы каморы инкубаторов с яйцами, личинками и коконами, составлявшими одновременно и население города, и его живое сокровище. Своего рода переписи подверглись гости и паразиты сообщества: крупное «стадо» тли в Вязовом стволе — муравьи-пастухи без устали гладили и ласкали тлю, тем самым побуждая выделять росинки сладкой пади, которые затем поспешно поглощали и относили в хранилище; множество бродячих гостей, чье присутствие тут поощряли или терпели: жук Amphotis , например, выпрашивал у возвращавшихся рабочих муравьев капли нектара и, в свою очередь, выделял некую чудесную манну, которую хозяева энергично соскабливали и слизывали с его надкрыльев и груди; или еще один жук, Dinaida , который тихонько отлеживался в туннеле и, когда хозяев не было поблизости, заглатывал пару яиц. Было составлено подробное описание уборки гнезда: караваны муравьев тащили на гигантскую мусорную кучу заплесневелые и несъедобные остатки пищи, тела умерших и умирающих собратьев. Многие внутренние процессы: как неустанно разрешается от бремени матка, как рабочие муравьи не переставая чистят ее и кормят, как они выносят из родильной каморы и пестуют яйца, как переносят яйца и личинки из более прохладного инкубатора в более теплый и наоборот — все это удобно было наблюдать в стеклянном муравейнике, и младшие девочки, когда была у них на то охота, просиживали часа два в классной и составляли хронику жизни инкубатора и царицы. Вильям установил наблюдение за двумя входами в муравейник и на протяжении долгого времени отмечал, какую пищу муравьи доставляют в гнездо, чтобы прокормить миллиарды иждивенцев; оказалось, что выбор и количество пищи меняются посезонно в зависимости от того, предназначена ли пища для построения кокона, или, позже, взрослого насекомого, или же для поддержания угасающей жизни сообщества ближе к холодам. Вильям и мисс Кромптон взялись составлять военную историю сообществ и обнаружили замечательные черты сходства между сражениями муравьев и военными предприятиями человека: они так же устраивали внезапные нашествия армии захватчиков на соседнюю державу. Случалось, осада завершалась победой, иногда же сражение выливалось в затяжную позиционную войну или заканчивалось стройным, одновременным отступлением. Мэтти Кромптон, сидя на травяной кочке, делала очень живые зарисовки дерущихся formicae , а Вильям лежал, растянувшись на земле, и пытался понять, кто нападает и кто отражает атаку.