— Отнесешь господину приставу и скажешь, что я низко кланяюсь.

Околоточный привел Виталия прямо в кабинет пристава — тучного мужчины с крупнопористым красным лицом.

— Так что младший Аверкин доставлен, — доложил околоточный.

— Хорошо, можешь идти, — буркнул пристав и, отвалившись на спинку кресла, хмурым взглядом смерил Виталия с ног до головы.

— Что ж это ты, молодой человек, натворил, а? — грозно шевельнув усами, спросил он. — Ночью из-за тебя людей поднимают.

Мальчик в ответ согнулся, как сгибался его отец перед знатными посетителями кабачка, и вкрадчиво произнес:

— Папаша велел вам кланяться и пожелать здоровья.

При этом он еще раз поклонился и отдал приставу пакет. Тот взял его и, услышав бульканье, несколько смягчившись, сказал:

— Жаль мне твоего папашу, но теперь ничего уж не сделаешь. Проходи за портьеры, там тебя ждет следователь.

В соседней комнате за столом сидел жидковолосый человек с очень бледным и неприятным лицом. Взглянув на Виталия, он отодвинул бумаги, которые читал, и отрывисто спросил:

— Аверкин?

— Ага.

Следователь жестом пригласил его сесть в кресло и уставился на Виталия острыми зрачками блекло-зеленых глаз.

— Гимназисты Меднов, Хилков и Мержевецкий тебе знакомы?

Виталию стало не по себе.

— Да, — ответил он.

— Кого ты подговорил избить их?

— Я не подговаривал… Парни сами заступились за меня.

— Кто эти парни?

— Не знаю. Я их раньше не видел.

— Советую тебе вспомнить и назвать имена, иначе ты отсюда не уйдешь… увезут прямо в тюрьму. У одного из гимназистов сотрясение мозга. Он в больнице… дело может кончиться плохо. А двое Других — дома с постелей не поднимаются. Нам известно, что во всем виноват ты.

— Я их не трогал… Они сами хотели меня бить.

— Но ты ведь цел? А гимназисты избиты. Учти, они все дворяне. Их отцы очень влиятельные люди. Я думал спасти тебя, но ты отпираешься. Придется взять под стражу.

Следователь протянул руку к кнопке звонка. Виталий взмолился:

— Дяденька, миленький, не надо под стражу!.. Я вам все расскажу.

— Прекрасно. Мне тоже не интересно сажать тебя за решетку. Ну-с, я слушаю… Кто они?

«Как же я выдам? Емельяновцы зарежут меня», — вдруг подумал Виталий и почувствовал такой страх, что у него заныло в желудке. Положение казалось безвыходным. Губы у Аверкина затряслись, и он заплакал.

Следователь неодобрительно покачал головой.

— Слезами теперь делу не поможешь, — заметил он. — Если ты боишься своих сообщников, то я могу пообещать: они ничего не будут знать о тебе. Понял?

— Но, если вы обманете, они засекут насмерть.

— Кто они?

— Емельяновские… Мишка-Ершастый, Вадька Косой, Гавря..

— Ага-а! Известные личности. Давно мы до них добираемся.

Следователь что-то записал в настольном блокноте и, опять уставясь на Аверкина, спросил:

— Ты их подкупил?

— Нет, я только угощал.

— Это одно и то же. Подстрекателей еще хуже наказывают.

— Но вы же обещали, — плаксиво напомнил Виталий.

— Да, да. Можешь не беспокоиться. Но спасти тебя может только одно… если ты станешь нашим агентом.

— Как это агентом? Я не понимаю.

— Ты книжки о сыщиках читал?

— Читал.

— Ну вот, будешь помощником сыщиков, а потом, может, сам станешь таким же, как Нат Пинкертон'или Ник Картер.

— А я сумею?

— Сумеешь, дело не сложное, — заверил следователь. — К вам в «Красный кабачок» приходят всякие личности. Ты приглядывайся к ним, особенно к мастеровым. Прислушивайся, о чем они сговариваются и передавай нашим агентам. Заходить они к тебе будут часто. Узнаешь своего по кольцу: оно будет повернуто камнем к ладони. Только об этом никто не должен знать, даже твой отец. Понял?

Виталий кивнул и, понизив голос, спросил:

— А вы мне револьвер дадите? Следователь нахмурился.

— Для чего тебе он?

— А если гнаться за кем или задерживать?

— Этого тебе не придется делать. Ты должен быть незаметным. Понимаешь? Невидимкой. Иначе мы бы взрослого завербовали, а тебя в тюрьму отправили. Но взрослый быстрей попадется, тебя же, мальчишку, мало кто заподозрит. Ты должен делать вид, что разговоры посетителей тебя вовсе не интересуют. Позевывай да по сторонам смотри, а сам — ушки на макушке и слушай. Никаких слежек без моего разрешения! И оружия не носить. Оно выдаст тебя.

— Значит, я и полицейскому не могу сказать: «Именем закона, арестуйте вот этого», — да?

— Не можешь. Я же объяснил: ты должен быть самым обычным мальчишкой. Если что срочное, — сообщай агенту, его не будет, — околоточному, но так, чтобы никто не заметил.

«Красный кабачок» находился невдалеке от кладбища, там, где кончался город. Это место было выбрано не случайно. Кабатчик знал, что после похорон к нему будут компаниями заходить «помянуть Усопших». Въезжающие в город также заглянут в первый кабачок, и выезжающие забегут на прощание «опрокинуть» стопочку.

Кроме того, кабачок привлекал к себе всех тех, кто остерегался встреч с полицией. Сюда же после получки скрывались от жен и загулявшие мастеровые.

В «Красном кабачке» можно было «на пропой души» заложить инструмент, пиджак, нательный крест и обручальное кольцо. Старый Аверкин ничем не брезговал.

Как-то зашел в кабачок небритый, длинноносый мужчина в помятом котелке и потрепанном пальто. Он сел в уголок за маленький круглый столик и попросил пару пива. Виталий и прежде замечал этого посетителя, принимая его за спившегося мастерового, и не спешил выполнить просьбу. «На чай с такого много не получишь, подождет», — решил Аверкин.

Длинноносый не выказывал нетерпения, он рассеянно поглядывал по сторонам и ждал. Но, когда Виталий поставил перед ним две кружки пенящегося пива, посетитель раскрыл свой кулак и, показав кольцо, повернутое голубым камнем к ладони, не громко спросил:

— Какие новости?

Виталий в нескольких словах сообщил о парнях с Волынки, которые вчера пили водку и хвастались тем, что они ловко очистили чей-то склад.

Длинноносый поморщился. Сообщение ему явно не нравилось. Виталий тогда рассказал о сезонниках, поломавших кресты на кладбище и унесших бронзового ангела.

— Не то, — вновь сморщась, сказал переодетый агент, — жуликов, конечно, учитывай, но помни — это не главное, пусть их другие ловят. А наше с тобой занятие — следить вон за такими, как те, — он бровью повел на столик, где, сблизив головы, сидели мастеровые и о чем-то негромко разговаривали. — Эта дичь поважней. Подберись-ка и послушай, о чем они шепчутся.

Отправив полового в погреб за новой бочкой пива, Виталий принялся сметать салфеткой крошки со стульев и, как бы невзначай, приблизился к мастеровым. Убирая посуду на соседнем столике, он прислушивался. Рабочие говорили о каком-то мастере, которого собирались выкатить из цеха на тачке. Из дальнейших разговоров Виталий понял, что в кабачке сошлись путиловцы. Они тянули маленькими глотками пиво и сговаривались, как под видом поминок провести в воскресенье на кладбище совещание. Когда они стали договариваться о часе и пароле, рябоватый мастеровой вдруг с опаской оглянулся: не подслушивает ли кто? Увидев сына кабатчика, старательно вытиравшего клеенчатую скатерть на соседнем столике, он, видно, решил, что мальчишке не интересны их разговоры, и предложил:

— Лучше всего во время обедни собраться. Меньше гуляющих будет.

Рабочие попросили еще по кружке пива и стали разговаривать громче, посмеиваясь над курчавым парнем, принесшим за пазухой голубя. Голубь был рыжеватый, с шишкой над клювом.

Путиловцы долго не засиделись: сперва ушел рябой, затем голубятник, а за ними — остальные.

Виталий, рассчитываясь с переодетым агентом охранки, коротко рассказал, о чем сговаривались рабочие. Тот подмигнул ему и похвалил:

— Молодец, чисто работаешь, — и тут же похвастался. — А нюх-то у меня прямо собачий. Не зря нас легавыми зовут, за версту дичь чувствую. Теперь они от меня не уйдут.