— Нет, не успеваю. Едва сомкну глаза, а бабушка уже тормошит: «Вставай, Васек, пора».

— Пока я буду подсушивать и гладить, ты можешь пойти в комнату и лечь на мою оттоманку, — предложила Катя.

— Не до сна теперь. Скоро, наверное, трамваи пойдут.

— Тогда дай слово, что сегодня вечером ты пораньше уляжешься спать.

— А когда же мы увидимся?

— Завтра или послезавтра.

— Нет, завтра, — потребовал он.

Уходя, Василий задержался у дверей, — трудно было расставаться. И Кате захотелось, чтобы на прощанье он ее поцеловал. Но, когда Вася потянулся к ней, девушку вдруг охватило смятение: она готова была оттолкнуть его и убежать. Но почему-то не сделала этого, а сама прильнула к его губам.

***

Радостное чувство не покидало Катю весь день. Вечером, когда она пришла в райком, Наташа изумилась:

— Что с тобой? Ты сегодня какая-то…

— Ненормальная, да? — подсказала ей Катя.

— Вроде.

— Понимаешь, он любит меня, — шепотом сообщила она.

— Вот так открытие! Это давно всем было видно. Странно, что ты не замечала.

— Но вчера он сам признался.

— Удивительная храбрость! — не без иронии сказала Наташа.

Дома Катю ждала недобрая весть: пришло письмо от отца, в котором он намеками сообщал, что опять попал в тюрьму и не знает, скоро ли вырвется из нее.

«Очень хочется, — писал он в конце, — чтобы наши друзья хотя бы из газет узнали, почему мы не можем передать им привет из Питера. Если сумеешь, пошли им такую газету. Пусть почитают и покурят за наше здоровье. Одну отправь Никите Поводыреву, другую — Алексею Агашину, третью — Ерофею Лешакову. Надеюсь, что ты, как всегда, будешь умницей.

Крепко обнимаю мою дорогую.

Поцелуй за меня мать и бабушку.

Твой отец».

Захватив письмо, Катя поспешили к Гурьянову. Тот еще не спал. Он внимательно прочел послание Дмитрия Андреевича.

— Нда, не везет ему, — задумчиво произнес Гурьянов. — Нам мешкать нельзя, надо сегодня же сходить в «Солдатскую правду».

Захватив несколько листов почтовой бумаги, Гурьянов надел кепку и пошел с Катей на Петроградскую сторону.

В редакции «Солдатской правды», несмотря на поздний час, в комнатах еще толпился народ. Катю и Гурьянова принял бритоголовый сотрудник редакции, с припухшими и усталыми глазами. Внимательно выслушав их, он взял письмо, сходил с ним в соседний кабинет и, вернувшись, сказал:

— Редактор согласен. Попробуем двух зайцев убить: солдат известить и Керенского потревожить.

Он сам составил небольшую заметку, в которой редакция спрашивала у военного министра: почему не вернулись в окопы три фронтовых делегата? За что арестованы Дмитрий Алешин, Кузьма Рыбасов и Федул Кедрин? Не собирается ли командование ввести старые порядки в армии?

На другой день заметка была напечатана.

***

Члены солдатского комитета — Поводырев, Агашин и Лешаков — накануне наступления получили одинаковые письма:

«Дорогой товарищ!

От Дмитрия Андреевича мне стало известно, что у Вас нет курительной бумаги и что Вы рады пустить на закрутки газету. Посылаю Вам «Солдатскую правду». Прочтите и покурите за здоровье Рыба-сова и Кедрина.

Катя Алешина».

В том же конверте находилась аккуратно сложенная «Солдатская правда».

«Кто эта Катя? И кто ей наговорил, что у нас нет курительной бумаги? — задумались солдаты. — Откуда она знает Рыбасова и Кедрина? А не дочь ли это Алешина? Его Дмитрием Андреевичем зовут. Видно, газета прислана неспроста».

Сойдясь в блиндаже, они вслух стали читать «Солдатскую правду» и вскоре наткнулись на заметку, из которой узнали, что посланные в столицу товарищи арестованы.

— Надо выручать их, — сказал Лешаков. — Давайте завтра же соберем митинг и потребуем, чтобы их выпустили.

От Дмитрия Андреевича писем больше не было. Катю это тревожило.

— Не случилось ли с ним чего-нибудь худшего? Говорят, — в армии снова вводятся расстрелы. Неужели их судить будут?

— Выжидать нельзя, надо что-то предпринимать, — сказал Василий. — Может быть, сходим в редакцию? Там подскажут, как быть.

— Идем, — согласилась Катя.

В редакции «Солдатской правды» Катя отыскала знакомого ей бритоголового сотрудника. Он пригласил их сесть к столу, поинтересовался:

— Ну как, помогла заметка?

— Не знаю. Я отослала газету отцу и его товарищам. Но ответа нет. Вот пришла узнать, что еще делать.

— Я бы. на вашем месте сейчас ничего не предпринимал, — сказал тот. — Не сегодня — завтра решится главное. Вы, наверное, слышали, что министры буржуазных партий вышли из состава правительства? Этим маневром они хотят снять с себя вину за провалившееся наступление на фронте. Все было авантюрой. Загублено более пятидесяти тысяч солдат. Буржуазные газеты уже трубят, что во всем виноваты социалисты, разложившие армию… Сегодня солдаты пулеметного полка, которых хотят убрать из столицы, взбудоражили весь город. На одном только «Путиловце» они собрали больше двадцати тысяч народу. Если удастся убедить Всероссийский Исполнительный комитет покончить с двоевластием, то вам беспокоиться нечего, — отец скоро вернется. Так что следите, как развернутся события. Поблагодарив его за совет, Катя потянула Василия на улицу, а там сказала:

— У вас, оказывается, митинг, а ты со мной. Сейчас же поезжай. И мне надо на завод.

Они вместе пошли к трамвайной остановке. Катя так торопилась, что последние полсотни шагов вдруг понеслась бегом и на ходу вскочила в отошедший трамвай. Лишь в вагоне она вспомнила, что они не уговорились о встрече, и, выглянув с площадки, крикнула:

— Приходи пятого в восемь!

Катя видела, как Василий помахал ей рукой, но не расслышала, что он ответил.

Василий, перебежав на другую сторону улицы, с трудом уцепился за поручень переполненного трамвая, уперся ногой в выступ у буфера и, так вися, поехал.

Только в десятом часу он попал на «Путиловец». Главные ворота оказались раскрытыми настежь, а заводской двор был переполнен возбужденными людьми. На митинг, видимо, сошлась вся Нарвская застава. Здесь были и текстильщики, и матросы, и гренадеры. Ораторы сменялись один за другим. Многие требовали без промедления идти к Таврическому дворцу. Толпа встречала эти предложения гулом одобрения, а тех, кто возражал, освистывала.

В одиннадцатом часу вечера распространился слух о том, что рабочие Выборгской стороны уже перешли Неву и движутся по Литейному проспекту. Эта весть еще больше взбудоражила путиловцев.

На трибуну взбежал рослый матрос. Замахав бескозыркой, он выкрикнул:

— Кто за выступление, — поднимай руку! Над головами поднялось море рук.

Митинг кончился сам по себе. Люди бурным потоком хлынули на улицу и двинулись к центру города.

В столице еще не кончились белые ночи. Голубой сумрак окутывал улицы. Фонари нигде не горели.

По пути нарвцы останавливались у заводов, снимали с работы ночные смены и шли дальше.

Василий, стараясь разыскать Дементия или Савелия Матвеевича, пошел вдоль рядов. Он попытался оглядеть всю колонну, растянувшуюся почти на версту, но конца ее не увидел.

«Ну и народу! — подумал он. — Неужели и теперь власть не будет нашей?»

Уже был второй час ночи, когда нарвцы подошли к Таврическому дворцу. Солдаты, толпившиеся на площади, расступились и пропустили их вперед.

Путиловцы, плотным полукольцом оцепив дворец, послали своих представителей на заседание Исполкома.

В зале было жарко и накурено. Разморенные депутаты поснимали пиджаки. Многие из них сидели без галстуков, с расстегнутыми воротниками. Нарвцы прошли к президиуму и потребовали слова.

— Больше двадцати тысяч путиловцев сейчас находятся у Таврического дворца, — сказал один из них. — Мы не уйдем отсюда, пока вы не арестуете министров Временного правительства и не возьмете власть в свои руки.