Тот, кого не любят, фактически оказывается тем самым полностью удален из сложной системы символических связей. «Я тебя не люблю» – это и есть акт исключения из символических связей, акт символической смерти индивидуума, отрицание самого факта существования человека. Одновременно высказывание «я тебя не люблю» содержит еще и указание на фантазматический объект желания. Буквально: «я хочу кого-то, но не знаю кого, только знаю точно, что это не ты». Или лучше так: «я кого-то люблю, не знаю, кто это, но знаю, что это не ты». Или: «ты рядом, поэтому это не ты, ведь я люблю кого-то другого, кого еще нужно найти». В этом смысле высказывание «я тебя не люблю» абсолютно равноценно высказыванию «я тебя люблю». Любовь всегда направлена «мимо», на некую маску, а желание всегда метафорично, оно всегда смещает объект любви. Само удовлетворение тоже носит чисто знаковый характер. Таким образом и весь секс предстает как процесс взаимных символизации. А для «оформления» неоформленных желаний субъект прибегает к символизирующей потенции вагины.

Когда один субъект сообщает другому, что «не любит его», то он отвергает его в его, предположим, фаллическом образе, подвергая символической кастрации. То есть вагина способна означивать фаллос в качестве собственного «отсутствующего» содержания. Или, напротив, сам сексуальный контакт оказывается нулевым даром или актом признания реальности партнера как сексуального объекта, то есть означивания вагиной его фаллоса как доказанно существующего. В этом случае вагина оказывается формой дара, но дарится не она, дарится, конечно же, сам дар.

При том что одни и те же символы, будучи означены вагиной, воспринимаются как элементы женские, а будучи означены фаллическим означающим, становятся признаками мужского. Упрощенно говоря, джинсы, длинные волосы, кольца, улыбки, поцелуи, сильные мускулы, спортивная походка, глубокий ум или профессия врача могут выглядеть равно мужественно или женственно в зависимости от означивающего контекста. Но вагина может означивать и сами объекты желания, и само пространство существования стереотипов мужского поведения. Тем самым она порождает всю символику «мужественности». Таким образом, символически любой мужчина обладает не только означающим фаллосом, но и вагиной. Как и любая женщина.

Лакан как-то сказал, что «…быть желанным важнее, чем быть удовлетворенным»[36]. В процессе «желанности» происходит символизация субъекта, а в процессе «нежеланности»-десимволизация, уничтожение. Раз субъект желанен, то он существует, а если нежеланен, то он превращается в символическое «ничто». В то время как удовлетворение, грубо говоря, это лишь облечение смыслов в формы, то есть означивание предметных рядов. Иллюзия «я уже ничего не хочу» или «я – сыт» или «я – кончил» очень важна, но модель «я тебя не люблю» может просто убить.

Мужчине кажется, что его «Я» – это субъект желания, хотя в действительности – оно лишь объект (нарциссический) и оно требует, чтобы его символически поместили в «место» любимого, нужного, хорошего. Таким образом, его Я оказывается желающим стать объектом желания, а не просто желающим желать. То есть мужчина любит образ себя самого, который он вытеснил, утратил, изгнал. То есть мы имеем дело с вытесненным желанием себя, точнее, вытесненное желание вытесненного себя. Возможна ситуация, когда, обнимая женщину, мужчина символически обнимает утраченного себя в образе, к примеру, «изгнанной» матери. Оказавшись желанным, ребенок символически бежит от матери. Ребенок отторгает материнское желание, объектом которого он сам и является. Материнское желание ребенок сначала вытесняет, а затем присваивает себе, влюбляясь во всех женщин, которые могут занять место его самого, вытесненного в роли объекта желания. Таким образом, на определенном символическом уровне мужчина и женщина могут как бы меняться ролями. Возможно, именно этот механизм способен порождать гомосексуальные отношения, когда взрослый мужчина начинает любить себя самого, утраченного в образе мальчика, символически занимая место собственной матери.

Мужчине необходимо занять «место» любимого, которое до него было «пустым». Эта пустота, дыра также может ассоциироваться с вагиной. Таким образом вагина символизирует собой любовь еще и потому, что ассоциируется с местом, которое необходимо мужчине, чтобы функционировать в качестве любимого, то есть ожить.

Большой Другой формируется в зависимости от символических рядов, в которых оказываются означающие и, в частности, вагина. Таким образом, влияние реальности на формирование «Я» весьма опосредовано, в большей степени оно зависит от смыслового символического окружения: «…идеал же формируется рядом случайностей, всецело зависимых от приключений означающего, случайностей, последовательность которых позволяет субъекту сохранить свою позицию… желанного»[37]. Основное содержание жизни человека – это процесс означивания и бесконечного перестраивания символических рядов. Вагина в этом процессе оказывается одним из означающих самого процесса желания, означающих, которые формализуют желание стать желаемым.

Человек редуцирует стремящееся к бесконечности количество желаемых объектов к образу некоего вожделенного тела и еще уже – к гениталиям этого тела. Вагинаже выступает объектом желания, субституирующим все многообразие вожделенного. Но, таким образом, вагина – это еще и инструмент отчуждения желаний.

Самый отчетливый образ подобного означающего – это барашек в ящике из «Маленького принца» Сент-Экзюпери. Маленький принц оказался удовлетво-реннымтолькотогда, когда герой-повествователь нарисовал ему вместо барашка просто ящик. И одержимый этим образом Маленький Принц принял его как знак всех своих желаний. Этот образ только на первый взгляд кажется незначимым. О подобном образе (рыжий лисий хвост вместо барашка в ящике) Бодрийяр писал, что он «абсурдный», «ничего не значащий», «абсолютно неправдоподобный», «бессмыслица», «пустое место, оставленное смыслом», «незначащее означающее», «нулевое означающее», «знак-пустышка», «прецессия пустоты», «завороженность пустотой», «полная ничтожность» и т. п.[38] В действительности, перед нами, конечно же, симбиоз мужского и женского, копулятивный символ, нечто, олицетворяющее все тайные желания мальчика. Это знак, предельно распахнутый навстречу новым смыслам, прагматически предельно наполненный ими. Это такое же центральное означающее, как вагина или фаллос. Это идеальное желаемое, погруженное в идеальное пространство, сосуд, место, которому ничто не мешает мгновенно заполняться смыслами.

Вагина представляет собой некую маску желания, всегда являясь симптомом чего-то другого. Все эти подмены происходят именно в силу того, что субъект желания желает еще и признания этого желания со стороны символического партнера. То есть то пространство, которое занимает вагина в качестве объекта желания, способно менять свое содержание. Женское здесь может быть подменено социальным, например, желанием власти, денег, славы и т. д. Все эти субститутивные объекты выступают в роли содержания некоего места. Таким образом, всякий Дон Гуан мечтает не о женщине и не о вагине. Предел его вожделений – некое место, которое может быть занято чем угодно, только не тем, чего он желает на самом деле. Чего он желает на самом деле – неизвестно, потому что сама структура этого места подразумевает смену смыслов и означающих. Еще Фрейд в 11 лекции «Введения в психоанализ» разбирал типы переозначивания применительно к сновидениям. Явное по Фрейду – это сокращенный перевод скрытого. Иногда «…скрытые элементы вообще опускаются…»[39], то есть происходит редукция изначальных смыслов. Иногда скрытые, отозванные «…скрытые элементы <…> соединяются, сливаются в одно целое»[40]. Иногда «…наоборот, один скрытый элемент может участвовать в нескольких явных как бы в виде перекреста»[41]. В других случаях «…скрытый элемент замещается не собственной составной частью, а чем-то отдаленным, то есть намеком»[42]. Как видим, системы переозначивания в нашем сознании очень напоминают систему тропов, метафор. Только если в поэтической метафоре сравнивается «пизда со смертью», то в системах подсознательного переозначивания появляется «пизда» безо всякого упоминания «смерти». Подсознательный «…намек смещения <…> связан с замещаемым элементом самыми внешними и отдаленными отношениями и поэтому непонятен»[43]. То есть «мы говорим „партия“, а подразумеваем – Ленин», мы говорим «пизда», а подразумеваем «смерть», «любовь» или «Вселенная». Сложнейшие системы переозначивания, смены форм и содержаний – это принципиальное устройство таких центральных означающих, как вагина.