Пошло все в задницу. Он не хотел больше бороться. Каждая минута каждого дня была похожа на борьбу, и вот сейчас Адам был здесь, а Мэйкон снова боролся. Он хотел наладить отношения с братом.

Но мужчина утратил это право.

Адам принюхался, когда зашел в комнату.

– Да… здесь гораздо хуже, чем в твоей комнате в общаге. И что это за запах?

Тут могло пахнуть чем угодно. Он две недели не чувствовал запахов в своей новой жизни. Возможно, он выписался из больницы, и антисептическая вонь переехала сюда вместе с ним.

Майлз попытался выпрямиться. Боже, ему бы зубы почистить. Его рот по-прежнему на вкус, как дешевый виски.

Должно быть, это был его единственный шанс. Когда он думал, что умирает, то сожалел об одном – он никогда не говорил Адаму о своих чувствах. Возможно, Адам пришел отомстить, и Мэйкон позволит ему это сделать. Он это заслужил. Мэйкон был дерьмом, и какой бы приговор Адам не вынес, это будет ничто по сравнению с ненавистью, которую мужчина испытывал сам к себе. Но он задолжал Адаму кое-что, и теперь, когда тот стоял прямо здесь, Мэйкон был полон решимости заплатить по счетам.

– Прости, Адам. Ты должен знать, я каждый день думаю о том, что натворил.

Его брат, мягко говоря, вел другой образ жизни. Когда его выгнали из армии за нарушение принципа "не спрашивай – не говори", Мэйкону посоветовали ограничить с ним общение. Майлз не избегал его, не совсем, но он и не боролся за своего брата. Мэйкон не заступился за Адама, как Адам бы заступился за него.

– Я пытался… нет, я мог бы и лучше попытаться… Я должен был уйти. Я должен был послать их нахер. Вы с Джейком отличная пара. Вы должны быть счастливы.

Адам застонал и посмотрел вокруг, в попытке найти чистое место, чтобы присесть. В итоге, он остался стоять.

– Чувак, мы не любовники. Я – натурал. Джейк – натурал. Я никогда не прикасался к этому старому пердуну и никогда не буду. Мы просто делимся.

– Делитесь? Типа, любовью и все такое?

Что-то в его голове не складывалось.

Брат глубоко вздохнул, и Мэйкон был уверен, что выражение лица Адама говорило о том, что его брат – тупица.

– Разве СВА взорвало твой IQ? Мы делим женщин. Мы делаем это на протяжении многих лет. Вот почему нас выгнали из армии. Наш "тройничок" со старшим офицером застукали. С женщиной-офицером, на которую положил глаз генерал. Он не отнесся благосклонно к нарушению. Папа – тот человек, который сказал тебе, что я – гей. Вот где сюрприз. Отец солгал.

"Нет ничего плохого в том, что он был геем. Это естественно". Майлз некоторое время пытался спорить с отцом и Аланом, но Элиза всегда закрыла ему рот. Она хотела построить новый дом, а сделать это можно было только при помощи дорогого папы. Мэйкон попытался убедить ее потерпеть, но она все плакала и плакала, и он предал своего брата, в конце концов, потому что было легче отпустить Адама, чем бороться со всеми остальными.

Мэйкон был гребаным трусом.

– В нашей семье гомосексуализм не считается нормальным событием, но я рад, что ты так к этому относишься. У тебя всегда было свое собственное мнение, – Адам, наконец, расчистил себе место на кофейном столике и сел напротив Мэйкона.

– Ты звонил и сообщал мне важные новости. Ты звонил мне, когда заболел отец. Сколько неприятностей ты на себя этим навлек?

– Это не имеет значения. Ублюдок продолжает держаться. Его выздоровление, кажется, затянулось.

Последний раз, когда он разговаривал со своим отцом, старик посоветовал Майлзу отсосать у него, и, конечно же, Элиза предпочла Алана. У Алана было больше целых конечностей, чем у Мэйкона.

С тех пор он больше не общался с семьей.

– Ты многим рисковал, когда звонил мне, но не удосужился сообщить мне о том, что чуть не умер? Ах, да, был один пьяный звонок две ночи назад, из-за которого я сюда приехал, но я мог бы получить и твое трезвое сообщение. Тебе повезло, что я не менял свой мобильный номер все эти годы.

Дерьмо. Он, правда, это сделал? Майлз почувствовал смущение.

– Бл*ть. Я не понимал, что делаю. Я, вроде как, потерял свой телефон. Мне не следовало вообще тебя беспокоить.

– Следовало. Ты должен был позвонить мне, когда был в Рамштайне. Ты должен был позвонить мне, когда вернулся домой и понял, что твоя жена трахается со старшим братом, и что они оба тебя поимели. Какого хрена ты делаешь в этой крысиной норе?

Он уже и забыл, что Адам мог играть роль отца время от времени.

– Я не могу позволить себе ничего другого. Папа вычеркнул меня из своей жизни, а армейское выходное пособие не такое уж и большое. Элиза была замужем за мной достаточно долго, чтобы отсудить половину страховки, которую я получил за ногу.

Страховка выплатила ему сто тысяч за увечье. Элиза взяла пятьдесят тысяч и, в свою очередь, поделилась половиной своего опустошенного счета кредитной карты. Охрененно щедро с ее стороны.

– Как ты добираешься до больницы?

– На автобусе.

Походка Мэйкона была все еще неустойчивой с этим чертовым протезом. Он несколько раз падал и чувствовал прожигающее насквозь унижение.

Адам вздохнул.

– Ты едешь домой со мной. Скажи, что из твоей хрени нужно упаковать? И где твоя чертова нога? Разве она не должна быть рядом с тобой?

Брат встал и начал ходить по квартире, тыкая во все подряд. Мэйкону было стыдно за то, что его вещи были везде разбросаны. Его учили быть аккуратным, тому, что все должно лежать на своих местах.

– Адам, я не могу поехать с тобой.

Адам обернулся.

– Почему нет?

Он не смог придумать ни одной причины. Ни одной. Мэйкон ненавидел свою жизнь. Да и семьи у него больше не было.

Он мог бы начать новую жизнь. Может, в Далласе он не будет бездельничать, а также пить днями напролет. Может, если Мэйкону не будут постоянно напоминать, что он потерял, то мужчина сможет построить что-то новое. Он ведь хотел этого?

Адам подошел к нему, встал рядом, положив руку Майлзу на плечо. Это был первый раз за несколько лет, когда он сблизился с братом.

– Прежней жизни больше нет, Мэйкон. Конечно, ты можешь попытаться вернуть все назад, если хочешь…

– И через миллион лет не захочу. Я не могу смириться с мыслью об этой женщине. И Алане. И… Боже, я ненавижу их обоих, Адам. Я, бл*ть, ненавижу их всех. Это сжирает меня изнутри, я не хочу ничего делать, но помню, как сильно их ненавижу.

– Тогда поехали в Даллас и начнем все сначала. У меня есть сын. Я обещаю, у тебя не получится одновременно находиться рядом с ним и зацикливаться на ненависти, которая поселилась у тебя внутри. Ты можешь пожить в гостевом доме, если он тебе понравится. Это обычный дом. Когда мы переехали, мы купили два земельных участка и сохранили постройку на одном из них, пока на втором строили дом своей мечты. Теперь мы оставили его для родственников. У Джейка большая семья и это действительно проще, не делить дом со всеми ними. Ты можешь остаться там, а я найду физиотерапевта по соседству.

У Адама был ребенок? Сын? У Майлза был племянник? Он не мог позволить племяннику увидеть его таким. Мэйкон должен был привести себя в порядок. Он должен был протрезветь. Блин. У него была семья. Адам предлагал ему стать ее частью.

– Мэйкон?

Мэйкон снова сконцентрировался.

– Зачем? Зачем ты помогаешь мне?

Адам вздохнул и наклонился вперед.

– Потому что ты – мой брат. Потому что я давно усвоил, что жизнь слишком коротка, чтобы держать обиду, или чтобы тратить ее на ненавистные нам вещи, которые мы не можем изменить. Я хочу, чтобы мой сын познакомился хотя бы с одним своим дядей. Я хочу быть тебе братом, и я определенно не хочу присутствовать на твоих похоронах, но уверен, что к тому это все и приведет, если ты не поедешь со мной.

В один момент, в памяти Майлза всплыл эпизод, такой явный, как будто это случилось вчера. Он стоял в дверях, и наблюдал, как его старшие братья садились в машину, чтобы поехать в школу. Мэйкон был еще слишком мал, чтобы поехать с ними, а Алан и Адам собирались стать солдатами, как и их отец. Они должны были надолго уехать в какое-то место типа школы-интерната.