— О чем они спрашивали?

— Задавали вопросы подобно Джо Драгнету. Факты и ничего, кроме фактов. В котором часу она ушла из студии, чем занималась несколько предшествующих дней, с кем вместе принимала наркотики, с кем совокуплялась. Никаких попыток разобраться в том, что она собой представляла как человек. — Из его ноздрей вышел дым и быстро рассеялся в воздухе, пропитанном смогом. — Было ясно, что они презирают и нас, и ее и винят во всем стиль нашей жизни.

— Полагаете, ваш образ жизни как-то связан со смертью Чайны?

— Кто его знает? На самом деле я не вижу во всем этом смысла.

— Потерпите меня, — попросил я. — Мне необходимо разобраться в обстановке.

— Какой именно?

— В той, которая позволит заключить, что дела оркестра шли в гору. Были разговоры о контракте с ведущей фирмой звукозаписи. Это правда?

Бранкуси сел прямее. Ностальгия прибавила ему энергии.

— Более, чем разговоры. Нам действительно повезло. Сделали показательное выступление у «Мадам Бо», где присутствовали представители «А энд Р»note 4. В тот вечер мы были по-настоящему в ударе. На следующий день нас вызвали на беседу с Мики Джиттльсоном. Знаете, кто это такой? — Я отрицательно покачал головой. — Ведущий импресарио. Ведущая клиентура. — Бранкуси быстро перечислил оркестры; среди них несколько знакомых мне. — Ему очень хотелось представлять «Чайна уайтбой». Если бы он оказал нам поддержку, дела быстро пошли бы в гору.

— Вы сказали «хотелось».

— Умер, — пояснил Бранкуси. — В прошлом году. Рак легкого. Этот идиот слишком много курил.

Он стряхнул пепел и хихикнул.

— Как пошли дела с Джиттльсоном?

— Чайна сорвала первую встречу. Разыграла настоящий припадок. Заявила, что Джиттльсон представляет все самое порочное в музыкальном бизнесе, и она не станет предательницей. Это удивило, поскольку во время показательного шоу именно Чайна пришла в возбуждение, увидев сидящего в зале Джиттльсона, и сообщила нам за кулисами, что это именно тот человек, который нам нужен. Во время второго отделения она подошла к его столику, заговорила с ним, желая познакомиться, только что на колени к нему не садилась. Вреда от этого никакого не было бы. Джиттльсону, старому козлу, нравилось трахать талантливых див.

— Чайна флиртовала, — заметил я, пытаясь представить себе эту картину.

Бранкуси засмеялся.

— Чайна не владела легким женским флиртом. Но при желании она могла разыграть сексуальное представление.

— Игра по методу Станиславского?

— Что вы имеете в виду?

— Это было реальным или только изображалось? Насколько активна она была в сексуальном плане?

— Весьма активна. И все с девушками. Ее интересовали только девушки. — Рассматривая движущиеся по Кауэнге автомобили, Пол, похоже, начал терять интерес к беседе. — Типичная Чайна.

— Легко поддающаяся переменам настроения, — добавил я. Он бросил сигарету на тротуар, и она лежала там тлея. — Вы говорили о первой встрече. Джиттльсон не отрекся от вас совсем после первоначального отказа?

— Он отнесся к этому спокойно. Считая нас перспективным оркестром, он назначил нам новую встречу. Однако месяц спустя Джиттльсон уехал в Европу и обещал встретиться с нами после того, как вернется. Он предложил нам сделать несколько новых записей. Именно поэтому мы и были тогда в студии. Нам хотелось записать в качестве образца такой компакт-диск, от которого Джиттльсон просто ошалел бы. И у нас получалось. Лабали во всю силу. Мнение Чайны изменилось — теперь Джиттльсон был клевым парнем. Теперь Чайна была согласна, у нее появился побудительный мотив. Вот такая она. Даже под кайфом она умела сосредоточиться.

— Под сильным кайфом?

— А есть какой-нибудь другой?

— Ну и что же случилось?

— Сеанс звукозаписи шел прекрасно. Чайна начала возбуждаться по какому-то поводу, может, в связи с тем, что кто-то что-то сказал по поводу аудиосистемы. В подобное состояние Чайну могло привести все, что угодно, например, занавески, висящие не по ее вкусу. У Чайны начался нервный припадок, она бросила нас и исчезла.

— Ни слова не говоря о том, куда она пошла?

— Ни слова, только «пошли вы все на…». Мы решили, что Чайна вернется, как это с ней всегда случалось. Периодические приступы ярости были стилем ее жизни. — Он вынул еще одну сигарету и прикурил ее от зажигалки типа «Дональд Дак». — Оппозиция, — пояснил Бранкуси, помахав зажигалкой, прежде чем потушить ее.

— Что стало с номерами, записанными вами в тот вечер? — спросил я.

— Они бесполезны. Я попытался сам торговать ими, но без Чайны, которая отправилась в турне, нас не хотели знать ни Джиттльсон, ни кто-либо другой. Несколько месяцев спустя мы уже стали достоянием истории. — Снова хихиканье. — Слишком много пафоса, да? Это вроде того шведского корабля «Ваза». Слыхали о нем когда-нибудь? — Я покачал головой. — В прошлом году я был в Швеции по делам. Они, возможно, дадут лицензию на демонстрацию у себя «Лампкинсов». И шведский аниматор показал мне Стокгольм. Странный город, все эти большие белокурые зомби шатаются по улицам и выглядят так, словно не спали многие годы. Это все из-за проблем со светом. Летом у них никогда не темнеет. Зимой — все время темно. Дело было летом. Мы вышли из одного клуба в полночь, а на улице — светло как днем. Так или иначе, этот парень на следующий день повел меня к кораблю, к «Вазе» то есть. Это большой деревянный военный корабль, построенный сотни лет назад, огромный, шведы снарядили его пушками для войны с датчанами. Проблема в том, что орудиями они его перегрузили, и когда спустили на воду, посудина сразу же пошла на дно Северного моря. Корабль подняли сорок лет назад в целости и сохранности и построили вокруг него целый музей. Ты можешь подняться на борт, представить себя Лейвом Эриксоном, напиться, поесть селедки, всего, чего угодно. Во всяком случае, парень, который водил меня по городу после того, как мы ушли из музея, посмотрел на меня глазами, полными слез, с такой невообразимой тоской, и сказал: «Пол, дружище, если бы „Ваза“ не пошла ко дну, Швеция была бы великой державой». — Три быстрых затяжки новой сигаретой. Бранкуси задержал дыхание, закрыл глаза, впал в долгий приступ хриплого кашля. Похоже, этот приступ успокоил его. — Мы — музыкальная «Ваза». Если бы Чайну не убили, мы были бы «Аэросмитом», ха-ха-ха.

— Что еще вы можете сказать мне о Чайне?

— Она не могла бы использовать вас. Психически неуравновешенная. Все мы были такими. Я принимаю литий и антидепрессант от амбитимии. Четыре нервные личности; и потом, мы усугубили ситуацию пристрастием к наркотикам. Интересная ситуация.

— В том числе и Кристиан Бэнгсли? — спросил я.

— Господин Корпорация? Особенно он. Ему досталось больше, чем всем остальным. Он происходил из очень богатой семьи и не страдал от нравственной лихорадки. В отличие от нас — тех, кто страдал лишь от слабой нравственной лихорадки.

— Он предал вас?

— Он не предавал нас, это точка зрения упрямого осла. Какая разница в том, как ты устраиваешь свою жизнь — играешь в оркестре, становишься дипломированным бухгалтером, строишь склады или занимаешься чем-то еще? Все это лишь унылый похоронный марш. Крис включил другую скорость, вот и все.

— А где Скёрт?

— Мертв, — ответил он так, словно это должно было сказать мне о многом. — Поехал в Европу и принял чрезмерную дозу героина. В каком-то швейцарском парке. Жил там как бродяга. На опознание тела ушло много недель.

— Вас это не удивляет?

— Скёрт довольно прочно сидел на игле еще до убийства Чайны. После ее смерти он начал буквально грести наркотик лопатой.

— Смерть Чайны травмировала его?

— Вероятно. Он был самым впечатлительным, не считая Чайны, конечно.

— Помимо общей возбудимости были ли у нее стычки с кем-либо или что-нибудь вроде этого за неделю до ее убийства?

— Мне об этом ничего не известно, но если бы это произошло, я не удивился бы. Она была инстинктивно неприятной, впадала в состояние, присущее Грете Гарбо: «Мне хочется остаться одной, и пошли куда подальше вы все за то, что пытаетесь иметь ко мне хоть какое-то отношение».