— А что насчет вашей «приманки»? Бранкуси поднял руки.

— Думаю, вы этого не понимаете. Мы не были звездами и никого не интересовали. Вот что по-настоящему действовало Чайне на нервы. Несмотря на все ее разговоры об отчужденности, на позу отшельницы, она была принцессой из Палос-Вердеса. Чайна пользовалась огромным вниманием в детстве и страстно желала такого же внимания. Вот почему было настоящим безумием отказываться от услуг Джиттльсона. Мисс Шизик. То она бесится оттого, что к оркестру не относятся с таким уважением, которого он заслуживает, то обрушивается с нецензурной бранью на любого, кто на самом деле желает обратить внимание на оркестр, например, на журналистов. Она из кожи вон лезла, чтобы отдалить их, называла жополизами, вводила строгий порядок категорического отказа от интервью. — На свет снова появилась пачка «Ротманса». Еще одно прикуривание от предыдущей сигареты. — Приведу вам пример. Появился один щупленький невзрачный щелкопер, пожелавший написать о нас статью. Чайна послала его на х… Но в газете о нас написали и без интервью. И что делает Чайна? Звонит редактору и выкладывает ему все, что о нем думает. — Бранкуси покачал головой. — Я был там и слышал, что она говорила: «Твоя мать сосет вонючий нацистский х… и заглатывает гитлеровскую молофью». Это, нужно полагать, был резкий отказ, но в чем здесь логика?

— Помните название газетенки?

— Думаете, какой-то щелкопер убил Чайну за то, что она набросилась на него с площадной бранью? Не приведи Господь!

— Уверен, вы правы, — сказал я, — но если редактор был ее поклонником, у него могли появиться определенные мысли.

— Точно не помню. У вас наверняка уйма свободного времени. Что-то вроде «Грув»… или «Груврат», или «Груврэт». Редактор прислал нам экземпляр газеты, и мы сделали вырезку. Дешевая кабинетная поделка. Он сейчас, наверное, уже не удел.

— О чем в основном была статья?

— Нас изобразили гениями.

— Вы сохранили вырезку?

— Еще бы! Храню ее вместе с моими призами и платиновыми дисками.

Бранкуси поднялся, затянулся дымом, прокашлялся и пошел, согбенный, к двери цвета виноградного желе. Сильно дернул ее и вернулся к своим делам.

Я подъехал к лотку с газетами и журналами на авеню Сельма, рядом с бульваром Голливуд, и поискал «Груврэт». На огромном лотке длиной в пятьдесят футов лежало множество различных публикаций и газет на паре дюжин языков, но искомой газетенки я не увидел. Я спросил владельца, сикха в тюрбане, и он ответил, что о такой газете ничего не слышал, но мне может повезти тремя кварталами дальше по бульвару в магазине комиксов, где также делают пирсинг.

Я направился к указанному магазину, натолкнулся на объявление «Закрыто», едва различимое за гофрированным фронтоном, и вернулся домой, размышляя, не попало ли в точку замечание Пола Бранкуси о том, что у меня слишком много времени.

Чем больше я думал об этом, тем слабее казалась мне связь между различными убийствами. Я размышлял еще над тремя убийствами, которые нашел в «паутине».

К Лос-Анджелесу имело отношение только убийство старого саксофониста Уилфреда Риди. О том, что жертва вот-вот вернется и его карьера находится на подъеме, ничего не говорилось. Убийца Валери Бруско, искусствоведа по керамике, был пойман и осужден, а Анжелика Бернет, балерина, молодая женщина, которой предложили подъем по карьерной лестнице, умерла в трех тысячах миль отсюда — в Массачусетсе.

Итого — ноль. Беспокоить Майло пока незачем. Он полностью занят расследованием дела Джульетты Киппер, которую, как я не без основания считал, мог убить тот же самый злодей.

Приближалось время обеда, но аппетита не было. Если бы я услышал хоть один человеческий голос, это успокоило бы меня.

Я поступил бы разумно, последовав ее примеру. Занялся какой-нибудь выворачивающей наизнанку все внутренности работой, которая увела бы меня от самого себя на многие мили. Такой работой я занимался много лет назад в онкологическом отделении Западной педиатрической клиники.

Я провел почти десять лет в подобных отделениях, слишком молодой, только что испеченный психиатр, который прикидывался, что знает свое дело. Видел слишком много и слишком рано и чувствовал себя самозванцем.

Оплата долгов. Но это вздор. Онкологи и сестры, специализирующиеся по онкологическим заболеваниям, посвящают этому жизнь, а кто я, черт побери, такой, чтобы вот так возвеличивать себя?

Муж Эдисон умер от рака, и она посвящала один вечер в неделю безнадежно больным.

Не очень утешительное направление мыслей. Я вернулся к размышлениям о смерти Чайны. Ее словесные оскорбления были обычным явлением, но кое-кому такая брань отнюдь не нравится. Когда я попросил Робин подумать, почему убили Чайну, ей сразу пришло в голову, что та столкнулась с кем-то на улице, приняла приглашение прокатиться на машине и слишком откровенно высказалась.

Несмотря на уверения Пола Бранкуси в обратном, фактор пробного диска игнорировать нельзя. Не обязательно быть знаменитостью, чтобы пробудить в ком-то иррациональное чувство привязанности. А взаимоисключающие бюллетени по специализированной тематике порой были не чем иным, как пресс-релизами печально известных клубов поклонников — бюллетенями клубов фанатов.

Не был ли редактор таким тайным поклонником Чайны? Не обошлась ли она с ним так, что его страстное увлечение сменилось приступом гнева?

Мое воображение разыгралось. Вероятно, он мог бы дать Чайне еще один, последний, шанс. Стоял, ждал и наблюдал у студии. Чайна, возбужденная, выведенная из себя, обозленная на свой оркестр, покинула студию, и он последовал за ней.

Радуясь, что она вместе с человеком, который ценит ее, Чайна мирится с ним.

Потом ситуация меняется.

Чайна возвращается в свое обычное состояние.

А с него уже достаточно.

Беспочвенные, по сути дела, размышления, но ничем, кроме них, за исключением интроспекции, я не располагал.

Я загрузил компьютер и начал искать «Груврэт». Ни одного попадания.

Это удивило меня. Любой поставщик бульварных новостей, подверженный самообману, имеет собственный сайт во Всемирной паутине. Так что этот бюллетень оставался более чем в тени. И, как и предсказал Бранкуси, давно не издавался.

Уже войдя в режим онлайн, я решил окончательно убедиться, что о других трех убийствах больше ничего узнать нельзя.

Имя Уилфреда Риди встречалось более ста раз, в основном в дискографиях и хвалебных отчетах об интервью. Два сообщения относились к его трагической гибели. Никаких гипотез. Ни Валери Бруско, ни Анжелика Бернет не упоминались, помимо тех случаев, с которыми я уже сталкивался раньше.

Я ушел из виртуального мира, позвонил в центральное управление и попросил детектива, ведущего дело об убийстве Риди. Клерк не имел ни малейшего понятия, о чем идет речь, и переключил меня на сержанта. Тот спросил:

— Почему вы хотите это знать?

— Я консультант управления…

— Что за консультант?

— Психолог. Я работаю с лейтенантом Майло Стуржисом из управления западного Лос-Анджелеса.

— Тогда пусть он и позвонит.

— Все, что я прошу, это назвать мне имя детектива.

— Вам известен номер дела? — Нет.

Я повторил имя Риди и назвал дату.

— Это произошло четыре года назад, — ответил сержант. — Вам следует обратиться в архив, он находится в деловой части города.

Сигналы отбоя.

Я знал, что не найду в архиве точного времени суток, и перешел к полиции Кембриджа, штат Массачусетс, и к Анжелике Бернет. Человек с южным акцентом просветил меня, что в системе отечественной безопасности наступил новый период. Отныне следует заполнять определенные формы, отвечающие соответствующим требованиям. Когда он осведомился, какой у меня номер в системе социального обеспечения, я назвал его. Пообещав перезвонить, он повесил трубку.

Телефонный звонок в тюрьму штата Орегон и мой вопрос о положении заключенного Тома Бласковича, бывшего любовника Валери Бруско, тоже вызвали подозрение и отпор.