Через час глубина ямы достигла примерно четырех футов. Рыжие волосы Листера потемнели от пота. Он провел по ним руками, сунул лопату в кучу красной глины и пошел в дом.
Я спустился еще ниже. Попутно вспугнул из зарослей фазана, и он взмыл в небо, оглушительно захлопав крыльями. Я посмотрел на дом. Там никто не прореагировал на шум крыльев, никто не выглянул в окно. Я переступил через обвисший проволочный забор и пересек задний двор.
Дверь в помещение, которое раньше, видимо, было кухней, была открыта. Пол засыпан битой штукатуркой, которая заскрипела под ногами. Сквозь голые доски потолка проглядывало небо. В тишине громко жужжали мухи. Казалось, что я слышу голоса. Потом раздались тяжелые шаги, приближающиеся ко мне.
Я достал пистолет. В дверях кухни появился Листер. В руках он тащил какой-то огромный сверток. Голова его была откинута назад и несколько в сторону. Он смотрел под ноги, чтобы не споткнуться. Меня он заметил только тогда, когда я скомандовал:
— Остановитесь, могильщик!
Он поднял голову и посмотрел на меня. Его широко раскрытые глаза сияли ярко-голубым огнем на раскрасневшемся, потном лице. Реакция его была невероятно быстрой и решительной. Продолжая идти вперед тем же шагом, он неожиданно швырнул свою поклажу прямо на меня. Падая навзничь под тяжестью завернутого в мешковину груза, я выстрелил, а потом сбросил с себя мешок. Внутри лежало что-то очень тяжелое и твердое, как замороженное мясо. Листер пяткой надавил на мою руку, в которой я держал пистолет. Другой ногой он ударил меня в лицо. Свет, проникавший сквозь потолок, полыхнул и погас.
Когда я открыл глаза, солнце светило мне в лицо сквозь открытую дверь. Я заморгал. Рука под тяжестью груза в мешке занемела. Освободившись от него, я прислонился к стене. Жужжание насекомых казалось мне непрерывными выстрелами легкого оружия, а биение крови в голове — ударами тяжелой артиллерии. Я посидел немного в полусознательном состоянии. Потом, зрение и сознание стали проясняться. Я пощупал здоровой рукой опухшее лицо. Пистолет лежал на полу. Я поднял его. Патронов в нем не было. Все еще сидя у стены, я подвинул к себе мешок и развязал веревки. Разворачивая дрожащей рукой мешковину, увидел прядь черных кудрявых волос, измазанных кровью.
Я встал и развернул мешковину, в которую было завернуто тело. Это было тело когда-то красивой женщины. Красоту несколько портила впадина от удара на левом виске. Нагнувшись поближе, я увидел два овальных синяка на горле, отпечатки двух больших пальцев.
При солнечном свете, проникавшем сквозь дверь, кожа ее казалась слоновой костью. Я закрыл тело мешковиной. Потом увидел свой бумажник, валявшийся на полу. Из него ничего не пропало, но моя лицензия наполовину высовывалась из кармашка.
Я прошелся по дому. Он был неподходящим местом для проведения медового месяца, даже такого, который закончился убийством. Электричества в доме не было, мебели тоже, за исключением нескольких пляжных стульев и кресла красного дерева с протертым сиденьем, стоявших в гостиной. В комнате потолок не протекал, именно здесь Листер поселился со своей женой. Кроме мебели, в комнате был камин, который недавно топили: обгоревшая кора эвкалипта и остатки сожженных тряпок свидетельствовали об этом. Зола была еще теплой.
Я подошел к деревянному креслу. На пыльном полу виднелись следы каблуков женских туфель, а рядом с креслом кто-то вывел пальцем по-латыни: «Orapronobis». Я вспомнил значение этих слов: молитесь за нас теперь и когда мы умрем...
На какой-то момент я почувствовал, что стал бестелесным, как привидение. Мертвая женщина и эти живые слова были реальнее, чем я сам. Настоящим миром был этот дом с разваливавшейся крышей, такой тонкой, что через нее проникал солнечный свет.
Потом я услышал шум мотора. Не поверив своим ушам, я подошел к парадной двери, которая была открытой. Новый бежевый «студебеккер» стоял на заросшей травой дороге у эвкалиптовых деревьев. Он стоял на том же месте, где раньше стоял «бьюик». Из машины вышел Харлан.
Я спрятался за дверь и стал следить за ним сквозь щелку. Он осторожно направился к дому, поворачивая голову то вправо, то влево. Когда он подошел к двери совсем близко, я вышел с незаряженным пистолетом в руке. Он буквально застыл на месте, напомнив мне мертвую женщину.
— Умоляю вас, опустите пистолет. Вы меня ужасно испугали.
— Прежде чем опустить пистолет, я должен знать, каким образом вы здесь оказались. Вы разговаривали с Листером?
— Я виделся с ним в полдень. И вы знаете это. Он рассказал мне о доме, который ему раньше принадлежал. Я не успел выйти на улицу и предупредить вас. А теперь уберите пистолет, будьте человеком. Что с вашим лицом?
— Об этом потом. Я все еще не понимаю, почему вы здесь.
— А разве мы не договаривались с вами, что я приеду следом за вами? Я взял напрокат машину и приехал сюда как можно скорее. И долго искал это место. Они в доме?
— Одна из них...
— Моя сестра? — Он схватил меня за руку. Его длинные белые пальцы были сильнее, чем казалось.
— Это вы должны мне сказать.
Я повел его через дом в кухню. Сняв мешковину с обезображенного лица, я посмотрел на Харлана. Лицо его не изменило своего выражения. Ни один мускул не дрогнул. Или Харлан был очень хладнокровным, или же он специально скрывал свои чувства.
— Я никогда не видел эту женщину.
— Это не ваша сестра? Посмотрите внимательнее. — Я снял мешковину с обнаженного тела.
Харлан отвел глаза, лицо пошло красными пятнами. Потом он опять искоса взглянул на труп.
— Это ваша сестра? Ведь так, мистер Харлан?
Я вынужден был еще раз повторить вопрос, чтобы Харлан его услышал. Он отрицательно покачал головой.
— Я не видел раньше эту женщину.
— Не верю.
— Неужели вы серьезно думаете, что я отказываюсь опознать тело моей сестры, моей плоти и крови?
— Да, если здесь замешаны деньги.
Он не слышал меня. Он был зачарован видом обнаженного прекрасного тела. Я снова прикрыл его мешковиной и рассказал, что здесь произошло, не слишком распространяясь, ибо вдруг понял, что ему это неинтересно.
Я провел его в гостиную и показал, что было написано на полу.
— Это почерк вашей сестры?
— Не могу вам сказать.
— Посмотрите повнимательнее.
Харлан нагнулся, опершись одной рукой о кресло.
— Это не ее почерк.
— А она знает латынь?
— Конечно. Она преподавала латынь. Я удивлен, что и вы знаете латынь.
— Я не знаю этого языка, но моя мать была католичкой.
— Понимаю. — Неловко поднимаясь, он споткнулся и опустился на колено, будто ненароком стерев написанные на пыльном полу слова.
— Черт бы вас побрал, Харлан! — заорал я. — Вы ведете себя так, будто вы убили эту женщину.
— Не говорите глупости, — улыбнулся он своей тонкой улыбкой, показывая полоску белых зубов. — Вы совершенно уверены, что это Мод лежит, убитая в задней комнате, ведь так?
— Я совершенно уверен, что вы лжете. Вы очень старались не опознать ее.
— Ладно, — сказал он, отряхивая свои колени от пыли. — Думаю, будет лучше, если расскажу вам всю правду, тем более, что вы уже ее знаете. Вы правы, это моя сестра. Но она не убита.
В комнате вновь воцарилась атмосфера нереальности. Я сел в кресло, которое взвыло, как животное, под моей тяжестью.
— Это очень трагическая история, — сказал Харлан медленно. — Я надеялся, что мне не придется об этом говорить. Мод умерла прошлой ночью в результате несчастного случая. Когда я ушел, она поссорилась с Листером из-за того, что он не впустил меня. Она стала вести себя очень неразумно, нужно сказать. Листер пытался ее успокоить, но она вырвалась от него и побежала на улицу. Она скатилась с этой наружной лестницы. И умерла.
— Это версия Листера?
— Это просто правда. Он пришел ко мне в отель и рассказал, что случилось. Он был со мной вполне откровенен. Я чувствую, когда человек говорит правду, когда он действительно в горе.