Дело не в танке губру на воздушной подушке, торчащем на верху холма.

И не в уродливой ограде, которая, окружая город, задевает и территорию кампуса с севера. Дело в самих студентах, в колледже.

Откровенно говоря, он удивлен что вообще видит их!

Разумеется, это все шимпы. Фибен ожидал увидеть в Порт-Хелении гетто или концентрационные лагеря, забитые людьми с материка. Но последняя партия мужчин и женщин несколько дней назад была перевезена на острова. Их место заняли тысячи шимпов, хлынувших отовсюду, особенно из тех мест, которые подвергаются газовым атакам, что бы ни утверждали губру о неподверженности шимпов действию газа.

Всем шимпам дали порцию противоядия, выплатили небольшую, символическую, компенсацию и направили на работу в городе.

Но здесь, в колледже, все кажется таким мирным и поразительно спокойным. Фибен и Гайлет посмотрели с высоты колокольни. Под ними шимпы и шимми переходили из аудитории в аудиторию. Они несли книги, негромко разговаривали друг с другом и изредка украдкой бросали взгляды на крейсеры чужаков, все время пролетающие над головой.

Фибен удивленно покачал головой. Как они вообще умудряются тут учиться?

Конечно, люди известны своим либерализмом в политике возвышения; со своими клиентами они обращаются почти как с равными, в то время как галактическая традиция гораздо менее великодушна. Старшие галактические кланы могут неодобрительно ворчать, но в земном Совете рядом с людьми заседают шимпы и дельфины. Клиентам даже доверили несколько космических кораблей.

Но колледж без людей?

Фибен думал, почему оккупанты смотрят на поступки шимпов сквозь пальцы, вмешиваясь лишь в отдельных случаях и достаточно грубо, как в «Обезьяньей грозди».

Теперь ему показалось, что он понимает причину.

– Мимикрия. Должно быть, они считают, что мы притворяемся! – проговорил он вслух.

– Что ты сказал? – Гайлет взглянула на него. Они заключили временное перемирие до окончания задания, но, очевидно, она не испытывала удовольствия от того, что приходится проводить с ним целый день.

Фибен указал на студентов. – Скажи, что ты там видишь.

Она рассердилась, но потом вздохнула и наклонилась, всматриваясь.

– Я вижу профессора Джимми Санта, он выходит из аудитории, что-то объясняя студентам. – Она чуть улыбнулась. – Наверное, что-то о среднем периоде галактической истории… Я была его техническим помощником и хорошо помню выражение лиц студентов. – Отлично. Это видишь ты. А теперь взгляни глазами губру.

Гайлет нахмурилась.

– Как это?

Фибен снова протянул руку.

– Вспомни: в соответствии с галактической традицией мы, неошимпы, всего триста лет назад обрели разум, мы чуть старше дельфинов. И только начинаем свой стотысячелетний период договора и службы людям. Не забудь также, что многие фанатики ити ненавидят людей. Однако людям предоставили статус патронов и все привилегии, связанные с ним. Почему? Потому что еще до Контакта они возвысили шимпанзе и дельфинов! Статус в пяти галактиках приобретается только так. Нужно иметь клиентов и возглавлять клан.

Гайлет покачала головой.

– Не понимаю, к чему ты клонишь. Зачем ты объясняешь мне очевидное? – Она явно не хотела слушать лекцию шимпа из захолустья, у которого нет даже диплома доктора.

– Подумай! Как люди получили свой статус? Как это произошло, тогда, в двадцать втором столетии? Фанатики оказались в меньшинстве, когда присуждали статус разумных существ неошимпанзе и неодельфинам. – Фибен махнул рукой. – Это дипломатическая победа кантенов, тимбрими и других умеренных; люди тогда даже не подозревали, в чем дело.

На лице у Гайлет появилась сардоническая ухмылка, и Фибен вспомнил, что ее специальность – галактическая социология.

– Конечно, но…

– Это стало fait accompli[4]. Но губру, соро и другим фанатикам это не понравилось. Они по-прежнему считают нас почти животными. Им нужно в это верить, иначе придется признать, что люди заслужили свой статус в галактическом сообществе, что они равны остальным или даже выше многих!

– Я по-прежнему не понимаю…

– Посмотри вниз! – указал Фибен. – Взгляни глазами губру и скажи мне, что ты видишь!

Гайлет Джонс пристально взглянула на Фибена. Наконец вздохнула.

– Ну, раз уж ты настаиваешь… – Она наклонилась и снова оглядела двор.

– Мне это не нравится, – сказала она наконец. Фибен почти не слышал ее. Он придвинулся ближе.

– Расскажи, что ты видишь.

Она отвела взгляд, поэтому он ответил за нее.

– Перед тобой умные, хорошо обученные животные, подражающие своим хозяевам. Разве не так? Глазами губру ты видишь искусную имитацию людей-профессоров и людей-студентов… слепок лучших времен, формально воспроизведенный верными…

– Прекрати! – закричала Гайлет, зажимая уши. Она повернулась к Фибену, сверкая глазами. – Я тебя ненавижу!

Фибен удивился. Ей нелегко это дается. Может, он просто вымещает на ней боль и унижения последних трех дней, которые отчасти дело ее рук?

Но нет. Ей нужно было показать, как ее народ выглядит в глазах врага!

Иначе как она научится сражаться с ним?

Он, конечно, поступил правильно.

«Все равно, – думал Фибен, – трудно выдерживать, когда тебя презирает красивая девушка».

Гайлет Джонс обвисла у столба, поддерживающего крышу колокольни.

– О Ифни и Гудолл! – сказала она, закрыв лицо. – А что, если они правы? Что, если это – правда?

Глиф парафренлл повис над спящей девушкой, туманное облако неуверенности, дрожащее в темной комнате.

Это один из Глифов Судьбы. Лучше любого живого существа, предсказывающего свою судьбу, парафренлл знал, что несет в себе для нее будущее, что неизбежно.

И все же старался избежать его. Он не мог поступать иначе. Такова простая, чистая, неизбежная сущность парафренлла.

Глиф дрожал в беспокойном сне Атаклены, поднимался, пока его неровный край не задел потолок пещеры. Глиф мгновенно отскочил от горящей реальности влажного камня и вернулся туда, где родился.

Атаклена повернула голову на подушке, и ее дыхание ускорилось.

Парафренлл в едва сдерживаемой панике парил над ее головой.

Бесформенный сонный глиф начал изменяться, его аморфное свечение постепенно превращалось в лицо с правильными чертами.

Парафренлл – это квинтэссенция. Его тема – сопротивление неизбежности. Он дергался и дрожал, пытаясь сдержать изменения, и на время лицо исчезло.

Здесь, над источником, опасность самая большая. Глиф метнулся к завешенному выходу, но неожиданно резко затормозил, словно парафренлл удерживают на короткой привязи.

Глиф становился все тоньше, вытягивался, пытаясь освободиться. Над спящей девушкой тонкие нити короны заволновались, натянулась, устремились вслед за капсулой психической энергии, потянули ее назад, назад.

Атаклена, дрожа, вздохнула. Ее бледная, почти прозрачная кожа вибрировала, тело напряглось, готовясь к изменениям. Но приказ не поступил. Плана не было. Гормонам и энзимам нечего было создавать.

Щупальца вытянулись, захватили парафренлл, потащили его.

Собрались вокруг сопротивляющегося символа, как пальцы, ласкающие глину, воссоздающие определенность из неопределенности, форму из неясного хаоса.

Но вот они отпали, обнажая то, во что превратился глиф… Весело улыбающееся лицо. Сверкающие кошачьи глаза. И недоброжелательная улыбка.

Атаклена застонала.

Появилась трещина. Она разделила лицо пополам и половинки разъединились. И появилось два лица!

Дыхание Атаклены участилось.

Два лица разделились в длину, их стало четыре. Это произошло снова – восемь… и снова – шестнадцать. Лица умножались, хохотали беззвучно, но оглушающе.

– Ах! – Атаклена открыла глаза. Они излучали прозрачный искусственный свет. Тяжело дыша, сжимая одеяло, она села и увидела маленькое подземное помещение. Ей отчаянно нужно было увидеть что-то реальное: стол, слабый свет лампы, пробивающийся сквозь занавес. Она по-прежнему чувствовала присутствие этого существа, порожденного парафреннлом.