Роман взял дядю Гришу за руку, опустил его широкую ладонь на поверхность воды, сверху накрыл своей рукой. Все ждали, боялись дышать. Вода плеснула, замутилась, обратилась стеклом. И в зеркале этом отразилась какая-то комната. Современная квартирка, низкопотолочная, с оконцем, затянутым потерявшими цвет шторами. Продавленный диван. На диване – какая-то женщина. Спала, накрывшись дешевеньким покрывалом. Растрепанные русые волосы закрывали лицо. Вот она вздохнула, повернулась, попыталась встать. Курносый носик, пухлые губы, веки набрякли. Под левым глазом застарелый желто-зеленый синяк. Покрывало сползло. Стало видно, что на женщине сомнительной чистоты лифчик и трусики. Нельзя сказать, красива она или нет, потому как измучена была до крайности.

Роман, за миг до того предвидя, что дядя Гриша сейчас завопит, коснулся его плеча, и тот лишь беззвучно раскрыл рот. Роман передвинул тарелку. Все перевели дыхание и вновь замерли. Изображение зарябило – колдун проходил в своем видении сквозь стену. А когда прошел, стало ясно, что смотрит он с высоты на провинциальный городок. Внизу пролегала улица: магазинчики, стеклянный универмаг, лотки. Огромная вывеска «казино» над кривобоким домиком, несколько кирпичных новостроек и подле заброшенный фундамент.

Колдун медленно повернул тарелку. Вот оно, окно квартиры, где они только что побывали. Четвертый этаж хрущобы. Роман хотел еще раз повернуть тарелку, но видение дрогнуло и пропало.

Дядя Гриша вновь открыл рот – давая понять, что место он узнал.

– Что ж это за хулиганство такое?! – рявкнул он, когда Роман вернул ему способность говорить.

– Узнали место?

– Блядское авеню. У нас в Суетеловске.

– А женщина? Машенька?

– Она! – Григорий Иванович посерел лицом, вылил остатки из литровой бутылки к себе в стакан, выпил. Однако при этом сделался еще более мрачен. – Можешь ее найти, колдун? То есть дом и номер квартиры указать?

– Могу. Тут ничего хитрого нет. – Господин Вернон аккуратно слил всю воду из тарелки назад во флягу. – Эта вода нас к Машеньке и приведет.

– Я погляжу, вы хулиганы перворазрядные. – Дядя Гриша похлопал Юла по плечу, будто в компании он был главным заводилой. – Эх, почему же раньше-то я вас не встретил? Что ж за хулиганство такое? А?! – Он провел пальцами по глазам. – Ладно, поехали. Немедля. Сейчас. Я этих скотов голыми руками душить буду.

Никто не пытался опротестовать изменение маршрута.

«Время теряю, – подумал колдун. – Ведь три дня всего ледяное заклинание держится».

Но отказать дяде Грише не смог.

– Кто этот дядя Гриша? – спросил колдун у База, когда они вышли из придорожного кабачка.

– Он мне жизнь подарил, – отвечал добрый доктор.

Баз не врал. Дяде Грише он был обязан жизнью – в самом прямом смысле этого слова. То есть только благодаря дяде Грише Васенька Зотов и появился на свет. Жили две сестрички Танюша да Лизавета. Танюша, старшая, вышла за Григория Ивановича, а Лиза за красавчика Зотова. Мать с мужем, то есть с будущим отцом База, жила не слишком хорошо. Сказать точнее – плохо. Несмотря на постоянные ссоры, она хотела ребенка, но три года не беременела. Зотов-старший стать отцом не стремился, ездил по командировкам, жизнь вел веселую. Итак, воротился он из одной командировки да собрался в другую, и ночь – одну только ноченьку – с женушкой под родным кровом провел. Одну палку кинул, наутро уехал. А она через месяц поняла, что беременная. Три года не беременела, а тут – будто чудо. Она – плакать от радости. А будущий отец вернулся, услышал и стал орать: «Не мой это ребенок, нагуляла, сука, иди, чистку делай!» И вновь в командировку, как в бега. Перед отъездом сказал только: «Чтоб никакого ребенка к моему возвращению не было».

Чистка… да уж, большой шутник это слово придумал. Будто новая жизнь – это грязь, и от нее очиститься надо. Будущая мать проревела ревмя несколько дней, но нужные бумаги собрала. Накануне вечером к ней дядя Гриша заглянул. Зашел по просьбе Танюши, жены своей, плащ забытый забрать.

– Что случилось, сестричка, отчего у тебя лицо от слез опухшее, точь-в-точь перезрелый помидор?

Будущая мама, которая от материнства своего уже отреклась, обо всем поведала.

– Это что еще за хулиганство?! – взревел дядя Гриша. – Совсем одурела. Красавчику твоему чхать на все. Но я тебе жизнь уродовать не позволю! Ребенок будет! – И грохнул кулаком по столу. – Мы с Танюшкой детей не имеем, Ваську твоего поможем поднять. – Он почему-то тогда уже понял, что будет мальчишка, Васька.

Лиза обещала. То есть уступила для виду. А сама утром отправилась на экзекуцию, как любимый велел. Только дядя Гриша не поверил ей – чуял он: уступила баба, потому что бабе положено быть уступчивой. Приехал поутру к Лизавете домой, а ее нет. Дверь заперта. Ну, ясно, куда подалась. Сел дядя Гриша на мотоцикл – и погнал. Примчался в больницу, в абортарий. И на прорыв. Медсестра дверь перед ним закрывает, а он: «Пусти, иначе я тут хулиганить начну!» Ворвался туда, Лизку неразумную у дверей операционной перехватил и на улицу вынес на плече, как была, в тапочках и халатике.

– Я отец! – кричал он встречным медсестрам. – С дороги! Я хулиганом работаю!

Ему не препятствовали.

– Васька будет! – постановил дядя Гриша.

Посадил Лизку позади себя на мотоцикл и повез домой. То есть, к себе домой. Там она на плече у Танюшки выплакалась и согласилась – будет Васька. А когда будущий папа явился, был у них с дядей Гришей очень серьезный разговор. Такой серьезный, что красавчик Зотов потом месяц целый в темных очках разгуливал.

И Васька родился. К тому времени квартиру родительскую разменяли, опять же не без дядиной помощи, из роддома Лизка с новорожденным Васенькой в комнату-крохотольку в пятиэтажке вселилась. Васькой же маленького Зотова назвали в честь деда, отца Лизаветы да Татьяны, что на войне погиб. И с тех пор на днях рождения – всех, какие дома справляли, и вне дома тоже – первый тост поднимали за дядю Гришу и за все его хулиганства, в жизни учиненные.

– За мной езжайте, – сказал дядя Гриша. – За моим «КамАЗом».

– Мы за тобой в ближайший кювет уедем, – усмехнулся Алексей.

– Ты что забыл, я хулиганом работаю. Да и ты, парень, хулиган, хоть и глядишь праведником. Хулиган, ведь? Так?

– Так. – Стен не отрекался.

– Кто за руль сядет? – спросил Баз. После выпитого он явно захмелел, теперь он улыбался постоянно, хотя и по-прежнему мило.

– Роман, – предложил Стен. – Он один не пил.

Колдун уселся на место водителя, положил руки на урль, но тут же выскочил из машины.

– В чем дело? – изумился Баз.

– Оберег предупреждает: нельзя мне за руль.

– Почему?

– Сейчас узнаем.

Роман принялся неспешно обходить джип по кругу. И вдруг замер. Как раз под задним бампером на асфальте чернела отметина. Колдун наклонился, быстро провел ладонью, отыскивая на бампере тварь, что знак свой оставила. Так и есть: кто-то прицепил сзади к машине тонкую огненную змейку, и теперь их джип, куда бы ни ехал, оставлял на земле явственный выжженный след. Скорее всего, огнезмейка выскочила из того безумного пламени, сквозь которое они прорывались, спасаясь в потоке воды из ложного Беловодья. Огненный змееныш сработан был искусно, и ни разу себя не выдал. Поверх огненной сути он был, как в броню, одет в водную шкурку. И лишь потому, что джип стоял на месте, с хвостика огнезмейки успело раза три или четыре пыхнуть огоньком и вполне явственно выжечь на асфальте черную дыру. По таким вот меткам и шел кто-то по их следу. Кто-то, повелевающий огненной стихией. Никогда Роман не думал, что можно использовать две стихии для создания подобной твари.

Медонос? Невероятно!

Роману дед Севастьян всегда говорил, что смешивать стихии недопустимо. Неужели Ник Веселков, величавший себя Медоносом, способен на такое? Что ж он тогда на карачках убегал?

Отдирать змейку голыми руками было нельзя. Роман шагнул к придорожной канаве, опустил руки в воду и стал шептать заклинания.