И вдруг выгнулся дугой, и не закричал – зарычал от боли. Колдун в ужасе увидел, что червь выгрыз на спине настоящие каверны.

«Начало и конец водной нити», – сообразил Роман.

И пытка продолжилась. Алексей больше не дергался, лежал неподвижно. Лишь из-под плотно зажмуренных век по скулам катились слезы.

– Роман, хоть чем-нибудь помоги мне. Ну, сделай хоть что-нибудь, – простонал он.

– Да, да, сейчас все кончится… Скоро…

Червь наконец отвалился, закончив пиршество. Роман скальпелем перерезал бинты, которыми Стен был привязан за руки к кровати. Тот перевернулся на бок. Роман подобрал свою тварь и бросил ее в бутылку с пустосвятовской водой. Червяк растворился. Вода в бутыли сделалась из прозрачной карминовой.

Последние капли из верхнего резервуара водяных часов стекали вниз. О, Вода-царица, что делать? Почти вся простынь была алой. Червь, выгрызая следы, купировал капилляры, но там, где порезы были слишком глубоки, с более крупными сосудами он сладить не мог.

Роман произнес заклинание. Почувствовал, как сила перетекает в плечи, потом, секунду помедлив в локтевых суставах, стекает по предплечьям к кистям рук и наконец сосредотачивается в пальцах, слегка покалывая кожу. Колдун взял бутыль с водой и облил Стена с головы до ног. Еще одна бутыль и еще одна. Пожалуй, хватит. Колдун положил левую руку Алексею на лоб. Стараясь не давить. Невесомо. Правой коснулся бочки с водой.

Вода под пальцами колдуна зашипела, запузырилась и сделалась светящейся. Розоватый отсвет заскользил по стенам и лег на лицо пациента, придав его пергаментным щекам здоровый розоватый цвет. Мертвенный холод пробежал по спине колдуна, будто сама смерть костлявым пальцем пересчитала позвонки от основания черепа до самого крестца.

«Коли не хватит воды, – подумал колдун, – и Лешку не спасу, и сам сгину…»

Он чувствовал, что тело больного, оживая, впитывает силу из пальцев целителя, руки превращаются в безвольные плети, немеют плечи и спина, а в висках невыносимо колет, будто кто-то невидимый раз за разом втыкает возле глаз раскаленные иглы.

Реабилитация происходила слишком медленно. Однако торопиться было еще опаснее. Пальцы Романа медленно скользили по изуродованной коже. Заживляя, он двигался так же неспешно, как под уклон катится капля. Не быстрее и не медленнее. Его движение не могло повредить ни единой клетки – что может быть мягче текучей капли родниковой воды?

Никогда не доводилось ему так, напрямую, схватываться за человеческую жизнь с чужим колдовством. Раны залечивал и врожденные пороки исправлял – да, бывало. Но чтобы вот так выдрать у другого повелителя стихии из зубов изуродованную добычу, и восстановить, и даже следы порчи стереть, – такого ему делать не приходилось.

Слишком поздно Стен явился к нему. Колдун мог что-то нарушить не только в теле, но и в душе Алексея. И что-то в себе повредить. Опаздывать нельзя, надо уметь попадать в резонанс со временем. Опаздывать нельзя…

«Вода-царица, дай мне силы его спасти», – взмолился колдун. И, обойдя кровать, опустил пальцы во вторую бочку с водой.

И тут же водная нить на шее завибрировала и врезалась в кожу, превратилась в металлическую струну. Все поры его тела раскрылись разом, и полупрозрачное белое облачко теплого живительного пара окутало Стена, будто запеленало в кокон. Раскаленная игла буравила висок с настойчивостью электрической дрели. А белое облако истаяло, впитавшись в распростертое тело. И тогда Роман понял, что отнял у Гамаюнова его добычу. Связь с Беловодьем прервалась, творение оставило своего творца в покое.

Колдун поднес к губам Стена стакан с пустосвятовской водой, пациент сделал первый нерешительный глоток…

Водная нить Романова ожерелья пульсировала и пронизывала шею острой болью, как воспаленный зуб. Кожа горела, будто колдуна положили на горячий противень и обжарили. Роман поднес к губам стакан с пустосвятовской водой. Глотнул и сморщился. Вода горчила – из всей воды, что была в комнате, он забрал силу.

На кухне колдун напился свежей воды. Сейчас бы поехать на речку, искупнуться. И Лешку с собой взять. Но Роман прогнал эту мысль. Он и так отнял слишком много сил у реки. Нельзя. Напротив, колдуну бы сейчас, после долгого отсутствия, речку свою приголубить, а не забирать последнее. Но выходило, что пока он только берет и берет. А когда же долг возвращать? Когда такой час настанет? Никогда, верно…

«Не поеду сегодня», – сам себя ограничил. Все равно перед Синклитом придется отправиться на поклон к Пустосвятовке, новой силы набираться.

А сегодня пользуйся, колдун, тем, что есть. Вон, из речки Темной можно забрать, из озера, из прудов. Дождь вызвать…

Ну, конечно, вызвать дождь! Пусть примчится буря и прольется щедрым дождем! Хлынуло так, что железо на крыше загремело. Вот и отлично, вот и ладушки, ступай, колдун, под дождь и пей силушку, сколько влезет.

Роман разделся и выскочил во двор. Струи заколотили по голове, по плечам. Колдун поднял руки, запрокинул голову. До чего хорош дождик! Силы восстанавливались с каждой минуткой.

В том дожде, что рушился стеной с неба, была частичка живительной силы его реки. Постаралась Пустосвятовка, поделилась со своим любимцем всем, что имела. О, Вода-царица, как же я тебя отблагодарю, родная?

Стен облачился в свой светлый костюм. Вид у спасенного был забавный: рубашка расстегнута на груди, на ногах домашние тапочки. Роман тоже приоделся. Смокинг надевать не стал, смокинг для Синклита берег, а вот новенький костюм надел. Для Лены Тина выбрала что-то из своего гардероба. Пришлось, правда, расставлять платье, но совсем немного.

Чествование спасенного и колдуна-победителя проходило в сугубо домашней обстановке. Стен то и дело проводил рукой по волосам и хмурился, будто не понимал, что же сейчас происходит, кончился кошмар минувшего года, или еще вернется?

Самое радостное – бояться, когда все уже миновало. Что-то вроде фильма ужасов. Смотришь, пугаешься, а в глубине души знаешь – ничего тебе не грозит.

Утром после «операции» Лена сошла вниз с Казиком, и отец в первый раз взял ребенка на руки, осторожно, как какую-то невероятно хрупкую вещь. В тот миг испытывал он не радость, не любовь, а лишь чудесную легкость: ну вот, кончились все тяготы, все нелепые испытания позади, и можно наконец приступить к жизни – самой обычной, суетливой, с пеленками, детскими болезнями, бодрствованием по ночам, жизни такой, как у всех, но прежде не доступной, и потому особенно желанной.

После полудня в столовой царила суматоха. Тина расставляла тарелки, Лена раскладывала салат. Господин Вернон разливал пустосвятовскую воду по стаканам и шептал заклинания. При этом он не забывал ухватить с тарелки ломоть колбасы или лимона и чмокнуть в щеку Тину.

– А ну тебя! – отмахивалась та: мол, не мешай.

– Сейчас упьемся, – потирая руки, воскликнул Роман. – В доску… в зюзи… как никогда!

– В усмерть… – поддакнул Стен.

– Я пить не буду, – предупредила Лена.

– Это же не спирт! – хихикнула Тина. – А вода, чистейшая вода. На тебя подействует, а ребеночек только спать лучше будет. Клянусь водою.

Лена взяла стакан с опаской.

– За долгую жизнь всех присутствующих, мои успехи и водную стихию, чтоб никогда она своей милостью нас, пожалованных ее ожерельями, не оставила! – произнес тост Роман.

Лена поднесла стакан к губам, потянула носом. Пахло свежестью. Выпила без опаски. И тут же зашлась, замахала ладошкой и, наконец, судорожно вздохнула. Почти не соображая, схватила пучок петрушки и куснула, зажевала пахучими листьями.

– Что ж такое! – изумилась.

– Вода чистейшая, заговоренная, – засмеялся Роман и наполнил стакан Алексея.

Тот опрокинул с послушанием прилежного ученика. Он был как будто не в себе. То, что с ним произошло этой ночью, никак не могло отступить в прошлое и постоянно наплывало, наслаивалось на нынешнее, и оттого настоящее и прошлое мутилось, сливалось и превращалось в непонятную смесь. Все происходило одновременно: Гамаюнов резал из его кожи ожерелье, и тут же тело грыз проклятый червяк, и в эту же секунду Стен возвращался из небытия под шепот водного колдуна. Остановленное время, как в Беловодье. Надо рассказать Роману. Или еще нельзя?