– Не волнуйся, она прекрасно себя чувствует. А вот ты как есть дерьмо, а не хулиган, как я раньше думал! – дядя Гриша так и кипел.

Сазонов будто не слышал резких речей.

– Извините, Григорий Иванович, что пришлось вас срочно покинуть. Но, как только я вернусь, сразу все образуется.

Роман подошел к Машиному жениху.

– Не ожидали, что вернусь? – спросил вызывающе.

Но Вадима Федоровича было трудно смутить:

– Напротив! Это я поручил Николаю Веселкову привезти тебя как можно скорее. Ты не закончил починку ограды и сбежал.

– Неужели? А мне показалось, что вы хотели разрезать мое ожерелье. Какая же после этого починка!

– Как ты помнишь, ты солгал мне в глаза, утверждая, что ограда восстановлена. Твой обман едва не привел к фатальным последствиям. Но, к счастью, ложь быстро обнаружилась, и я принял экстренные меры.

– Ах вот как! Оказывается, я же и виноват! – Роман шутовски тряхнул головой. – Преклоняюсь! Я, конечно, тоже наглец, но мне до вас далеко. Ну, ладно! – колдун похлопал пленника по плечу. – Некогда обсуждать этические проблемы, будем действовать быстро и неэтично. Баз, помоги дотащить воду до ограды, займемся ремонтом. А то Стен там надрывается, пытаясь сохранить город мечты для этих двух столь мало уважаемых мной товарищей.

– Я буду охранять их, – сказал Меснер.

– Если попробуешь освободить Ивана Кирилловича, тебе это не удастся, – предупредил Роман.

– Мы просто побеседуем. Я выпью молока.

– Приятного аппетита.

Галя прижалась к мужу.

– Мы долго здесь пробудем? – спросила шепотом.

Но Роман расслышал ее вопрос. И еще – колдун это тоже услышал – в голосе Гали отчетливо звучал страх.

– Кстати, а где Грег? – спросил Роман, останавливаясь уже на пороге. – Вы его, часом, не прикончили вместо меня, господин Сазонов?

– Он охраняет Беловодье. – Таков был ответ Ивана Кирилловича.

– Кстати, надо уточнить, сколько вообще людей здесь. – Роман сделал широкий жест, обводя комнату. – Нет ли кого постороннего?

Эд Меснер склонил голову набок, прислушиваясь:

– В Беловодье сейчас двенадцать человек… Одного я чувствую как будто с запозданием.

– Это Надя, – уточнил Роман.

– Есть еще одно существо. В домике для гостей.

– Это Глаша. Кемарит, наверное. Осенью русалки могут сутками спать и не просыпаться, пока их не разбудят.

Дядя Гриша, Роман и Баз вышли из Гамаюновской усадьбы, прихватив по канистре с пустосвятовской водой.

– Ничего себе хулиганство, – присвистнул дядя Гриша, оглядывая водное чудо. Уже стемнело, и вода светилась. – Ну, чисто Китеж.

Они вышли за ограду, и видение пропало. Потом за прозрачной стеной возник лес – точь-в-точь такой же, как снаружи. И лишь вглядевшись, можно было угадать, где невидимая ограда отделяет Беловодье от остального мира. Каждый раз Беловодье изображало иное. Может, в один прекрасный момент изобразит оно бетонный забор или корпус какого-нибудь завода-гиганта? Роман двинулся вдоль стены. С пустосвятовской водой работалось не в пример легче. Она мгновенно скреплялась со стенами, превращаясь в стеклянные окошки. Но все равно колдун двигался слишком медленно. Скорее! Роман ускорил шаги. Дядя Гриша не отставал. Баз плелся сзади, волоча канистры.

Насколько можно доверять Меснеру?.. Не думать об этом – отвлекает. А в сущности, чем Гамаюнов лучше Сазонова?.. Нет, лучше, конечно. Иван Кириллович не пытался срезать с Романа ожерелье и не жег Юлу лицо. Он только приговорил Стена к смерти. Любимчика – к смерти. Но кто сказал, что Стен – любимчик? Может быть, напротив, совсем нелюбимый? Слишком неудобный, прямолинейный, не желающий идти на компромиссы. Не льстец, не подлиза. От него приходилось скрывать торговлю поддельными бриллиантами, потому что иначе он бы стал презирать Гамаюнова. О, сколь горькая мысль… Наигорчайшая. Такую и подумать невмоготу. Нет, Иван Кириллович никогда так не думал. Никогда. Не настолько Иван Кириллович инакомыслящий, чтобы в своих грехах хотя бы себе признаться. Страх Гамаюнова перед Стеном – чисто интуитивный, подсознательный. И желание убить Алексея – тоже. Похоже на правду? Очень даже. Не думать! Ограда прежде. Заплатки прежде… Что же разломилось? Всего лишь меч рассек следы ожерелья или вера Стена в чудо Беловодья дала трещины? Неважно. Все равно ограда восстановится. Стене плевать, верит в нее Стен или нет. Беловодью плевать, какие бриллианты продавал Гамаюнов, поддельные или настоящие. Важен сам факт существования града мечты. Кто бы знал, из какого сора вырастает колдовство! – перефразировал Роман знаменитую строку. Не думать… сомнения мешают… мешают ли? Вере мешают. А колдовству?

– Это женишок умеет – других заставлять на себя работать, – пробурчал дядя Гриша.

– Разве мы на него работаем?

– На него, на хулигана, – уверенно подтвердил дядя Гриша. – Но как говорится, a bon chat bon rat.[2] А нам – хвосты заносить.

Восстановление стены заняло полчаса. После этого Роман вернулся в Беловодье.

А далее… далее видение расплылось черным пятном.

Колдун очнулся – воспоминания опять прервались. Тина сидела подле него. Она не будила его, нет, притулилась в изножье кровати и ждала. По щекам ее катились слезы.

Он не стал спрашивать, что случилось. И так знал.

– Чудодей умер, – сказала Тина.

Роман оделся и вместе с Тиной – она уже откопала в шкафу черную ажурную косынку – направился к Эмме Эмильевне.

Господин Вернон ожидал, что в доме Чудодея будет полно народу – все явятся посочувствовать, предлагать, кто чем может подсобить. Но никого почти не было. Во дворе топтался один Слаевич.

– Надо же, какая фигня: у меня звездный час пропал, а то бы я накуролесил. Чудодея почтил, он любил, когда куролесят. А я – пустой… до дна… – пожаловался повелитель земли и, понизив голос, попросил: – Ты мне воды заговори литров двадцать. Чтоб помянуть Чудака по-человечески. А то я сейчас на мели. Последний звездный час, сам знаешь, как кончился.

– Не сейчас. Позже.

– Так я вечерком зайду. – Слаевич счел уклончивый ответ за обещание.

Роман вошел в гостиную. Эмма Эмильевна в домашнем несвежем халате и тапочках обмякала в кресле. Лицо ее расплылось, обвисло, подбородок налился жиром, под глазами набрякли мешки. Дряблота, морщины, седые растрепанные волосы. В первый миг Роман ее не узнал. Вдова постарела лет на тридцать. Не сразу колдун догадался, что моложавость Эммы Эмильевны была колдовская и кончилась со смертью Чудодея. Подле вдовы на банкетке притулилась Тамара Успокоительница, вся уже в черном – платье до пола, ажурная косынка на волосах. Наверняка Тамара успела вытянуть у вдовы сотню-другую баксов. Что-что, а это Успокоительница умела делать в совершенстве.

– Ромочка, дорогой! – Эмма Эмильевна кинулась колдуну на шею. От нее пахло потом и валерьянкой. – Как же так… За что? – Она едва стояла на ногах. Ее вело из стороны в сторону. Пришлось поддержать.

– Отчего наступила смерть? – спросил господин Вернон, хотя первым делом хотел произнести обычное в таких случаях «сочувствую» и так далее.

– Не знаю. Его увезли. Сразу. На «скорой».

– Странно. Разве не спецтранспорт должен был забрать тело?

– Ой, Ромочка, не знаю… Ничего не знаю… – Вдова вновь повалилась в кресло. – Как я без него теперь буду? Как?

Роман не знал, что и ответить. Тина всхлипнула и отвернулась к окну.

– Ты бы лучше посочувствовал, а не с вопросами лез! – напустилась на господина Вернона Тамара. – Мы все без Чудодея осиротели.

Тут она не кривила душой: и колдуны, и люди, к магии не причастные, Чудака любили. В этом Роман не сомневался.

– Тамарочка, ну не надо так! – махнула Эмма Эмильевна ручкой, будто отгоняла ссору, точно запоздалую осеннюю муху. – Ромочка с Мишенькой всегда дружили. Я так обрадовалась, когда Рома вернулся. У него, кстати, новый ассистент, такой приятный молодой человек… Ах да, Мишенька конвертик оставил. Как раз… накануне. Там, кажется, гостевой билет.