Мать Дианы Вебб вышла замуж за Алана Найберга, когда девочке исполнилось четырнадцать лет. Со стороны миссис Вебб — вдовы самоубийцы с хорошими связями в обществе, не имевшей практически ничего, даже страхового полиса, на который можно было бы прожить, этот шаг был своеобразным жестом отчаяния. Найберг казался «милым», респектабельным, внимательным, идущим в гору молодым бизнесменом, добившимся уже тогда достаточно прочного финансового положения.

Диана всегда относилась к нему с крайним презрением.

— Под его обаятельной маской скрывается настоящий маньяк, — заявила она Болану за завтраком холодным бесстрастным тоном, так характерным для ее речи. — Я тебе скажу, что за человек этот Алан. Он звереет при виде юбки, причем любой юбки. Он постоянно крутит не меньше чем с дюжиной женщин. Каждый день без исключения в обед он занимается сексом. Я не вру. Ежедневно ровно в двенадцать в офис приходит проститутка. Алан запирает дверь, и они там возятся около часа. Каждый раз новая девица. Я думаю, это у него болезнь — компульсивное побуждение. Я уверена в этом на сто процентов. По вечерам он иногда встречается с двумя-тремя разными женщинами.

— А как терпит такое твоя мать?

— Страдает молча, без скандалов. Конечно, они поженились чисто по расчету, голливудской романтикой в их отношениях даже не пахло, но, видишь ли, существует такая вещь, как гордость. Особенно в тех кругах, где вращается моя мать. Вообрази себе, что значит быть женой помешанного на сексе... слушай, каков мужской эквивалент слова «нимфоманка»?

— Развратник, — ответил Болан. — Но если он действительно чокнутый, то на медицинском языке это называется сатириазис.

— Сатир, — кивнула Диана. — Как раз это слово я и пыталась вспомнить и, поверь мне, Алан именно такой. Он абсолютно чокнутый... Бедная моя мама. Такие вещи невозможно скрыть от людей.

Болан и сам знал это.

— Да, скрыть ничего нельзя, но если бы дело сводилось только к распутству... Видишь ли, у Алана имеется другая, более серьезная проблема.

— Да, ты прав, — спокойно согласилась она. — Я думаю, он действительно болен. Он пытался изнасиловать меня, когда мне исполнилось пятнадцать. Тогда я была просто в ужасе. Ведь я еще не знала, как справляться с такими вещами. Понимаешь, он по-настоящему пришел в бешенство, срывал с меня одежду, лез... и я ранила его.

Болан моргнул от неожиданности, и у него вырвалось удивленное:

— Да-а?!

— Честное слово. Видишь ли, я заболеваю и едва не теряю сознание, когда кто-нибудь уколет палец. Мой отец был... ну... мы нашли его в ванне. Он вскрыл себе вены. С тех пор я не выношу вида крови. — Она сморщила точеный носик и з раздумье замолчала. — Я не знаю, может, после вчерашнего крещения в кровавой купели что-либо изменится. Честно говоря, проснувшись, я не испытывала болезненного состояния. Ничего, кроме твоего присутствия.

Болан с пониманием кивнул. Он закурил сигарету и вернул ее рассказ в нужное русло.

— Значит, однажды ты уже пырнула ножом своего отчима...

— Ножницами, — поправила она. — И не так уж сильно. Конечно, я думаю, что могла бы его убить. Во всяком случае, он так подумал. Острые концы ножниц пробили ему ладонь. Но он перепугался, это уж точно. А я выпуталась из дикой ситуации.

— Ты бы сделала это снова? — спросил Болан. — Теперь?

Она ненадолго задумалась и ответила, тряхнув головой:

— Думаю, да. В крайнем случае. Кстати, Алан по-прежнему подбивает ко мне клинья, но я уже научилась отбивать его наскоки. А когда он начинает сатанеть, я просто говорю ему: «Алан, я убью тебя». И он мне верит. — Диана вздохнула. — Наверное, тебе не интересно рыться в этом грязном белье?

Болан возразил, пытаясь скрыть улыбку:

— Нет, интересно. А как твоя мать относится к приставаниям своего мужа к падчерице?

— Она ничего не знает. Я бы никогда не смогла ей об этом сказать. В тот первый раз, когда я его ранила, Алан всем говорил, что порезался ножом для вскрытия писем. Но мать знает о других его фокусах, о толпе сменяющих одна другую женщин без лиц и имен. Она тоже считает, что он свихнулся на почве секса.

— Он свихнулся не только на сексе, — со вздохом сказал Болан. — Тебя не удивляет мой интерес к этому сукину сыну?

Она улыбнулась, но глаза ее оставались серьезными.

— Я думаю, ты сам мне все расскажешь? И, кстати, как насчет пары слое о себе?

— А ты обо мне ничего не знаешь?

— Не пытайся меня убедить, что ты секретный агент правительства.

Болан хмыкнул:

— Хуже.

— О Боже, нет! Неужели ты наркоман?!

Кульминационный момент знакомства всегда был самым тревожным для Болана. Разные люди по-разному реагировали на его откровения. Мак полагал, что девушка знала, кто он такой, с самых первых секунд встречи в порту. Теперь вдруг выяснилось, что она даже не имела представления, с кем связалась, и чем все для нее может кончиться.

— Меня зовут Болан.

— Болан... как?

— Мак Болан.

— А-а! — улыбнулась она. — Красивое имя, не уступает Тору. Оно тебе подходит. Но объясни, почему я должна о тебе знать?

Мак надеялся, что само имя ей уже все скажет. Несомненно, оно вертелось на языке у любого, кто читает газеты или смотрит по телевидению программы новостей.

Диана продолжала:

— У меня такое впечатление, что я уже слышала твое имя раньше, нет?

Болан порылся в выдвижном ящике стола и бросил ей на колени снайперский значок.

— Некоторые узнают меня по ним, — сказал он тихо.

Девушка недоуменно повертела значок в руке.

— Хм! И что это должно означать? Это ведь военный значок? Железный крест, что ли? — засмеялась она. — Да ты, никак, неонацист?

Он покачал головой, глядя ей прямо в глаза.

— Мальтийский крест означает посвящение и верность долгу. Во всяком случае, так утверждают специалисты по геральдике. Я его использую для извещения о вынесении приговора. Круги в центре представляют собой мишень. Это знак отличия стрелка-снайпера.

Зрачки девушки вдруг расширились, превратившись в бездонные колодцы, а лицо покраснело от волнения. Казалось, у нее в горле сперло дыхание, потом она пискнула что-то и, закрыв лицо руками, откинулась на спинку стула. Глядя на Мака сквозь пальцы, она торопливо зашептала:

— Да, да! Я знаю тебя. Я все о тебе знаю! Ты очень крутой парень, мистер Болан. Я чувствую... Боже!.. я чувствую... почему ты мне не сказал сразу? Я имею в виду до... до... Ты понимаешь?

Болан пожал плечами и ответил:

— Я считал, что ты все знаешь. Я «представился», когда вошел в склад. Ты ведь была там.

— Да, но я... я думала только о своем ужасном положении. Я... я не...

Мак спросил:

— Что ты делала ночью на складе?

— Они меня туда затащили... — Диана замолчала и ее взгляд заметался по рубке. — Так что же, я вам безразлична, значит, все это просто?.. Выходит, я тебе понадобилась только для твоего дела?

— Конечно, нет, — резко оборвал ее Болан, — хотя, пока ты здесь, ты могла бы мне помочь. Мне нужно знать, что ты делала на том складе.

— Туда меня притащили громилы Алана, — фыркнув, раздраженно бросила Диана. — Они заставили меня показать, где находится то барахло.

— Какое барахло?

Она пожала плечами.

— Я не знаю. Я вообще ничего не знаю. Они привозят морем и по воздуху какие-то ящики, а вот что в них, и что они с ними делают, я понятия не имею.

— Почему местонахождение груза должна была показать ты? Откуда оно было тебе известно? Какую роль ты играла в этой истории?

Диана тряхнула головой и криво улыбнулась.

— До последнего времени я ничего не знала, но теперь догадываюсь, что меня использовали как ширму для их грязных делишек. Алан устроил меня на работу в Совет выставки «Экспо-74». Дело в том, что грузы, прибывающие на ярмарку в качестве экспонатов, не облагаются пошлиной.

— Вот как?

— Поэтому они уже несколько месяцев ввозят сюда грузы по лицензиям «Экспо-74». Я думаю, что это контрабанда, но точно не знаю. Я работаю в транспортной секции и должна следить за получением и правильным размещением всех грузов, прибывающих в порт Сиэтл на хранение до начала работы выставки. Между прочим, это очень ответственная работа. Если потерять контроль за выставочными материалами, возникнет хаос.