Бывает, молодая девушка садится в одиночестве на садовую скамейку, и в руках у нее нет зонта. Девушка прислушивается к голосу Дождинки.

Речь, бормотание, тихий шепот не умолкают, так что девушка вольна приходить сюда. Она может покинуть землю и подняться ко мне в облака. Скользя вдоль движения капель, немного наискосок, она плывет над землей, скрывается в облаке, растворяется в тумане. Девушка поднимается так высоко, что до нее не доносится ни звук шагов, ни шум мотора, ни шуршание шин. Как сквозь дрему, девушка слышит лишь мерный тихий перестук капель, который как бы опьяняет ее.

Дождинка знает много странных историй, у которых нет ни начала, ни конца, ни середины. Она знает, какие тихие слова могут входить в человека и пропитывать влагой его внутренности.

Взять хотя бы историю лица со стершимися чертами, из которых по-настоящему видны только глаза, большие прекрасные глаза, сверкающие в тумане. Эти глаза сами по себе, они ничьи. Они просто глядят. Глаза вовсе не злые, и они не собираются наблюдать за землей. Взгляд этих глаз ласкает, поглаживает кожу, так что человека охватывает озноб. У этих глаз нет лица. Они царят в бледном небе, неотвратимо притягивая к себе блеском своих зрачков. Поднимаешься, потягиваясь и зевая, к этим глазам и оказываешься на радужной оболочке. Так как у глаз нет лица, взбираясь наверх, ты гоже утрачиваешь лицо, теряешь свои отличительные черты, морщины, даже само имя. Ты неподвижно паришь в прост- [148] ранстве, и эти глаза по-прежнему устремлены на тебя. Иногда они быстро моргают, и ты вздрагиваешь. Можно было бы оставаться так, под этим взглядом, годы и годы, паря, подобно воздушному змею. Перестаешь быть кем бы то ни было, освобождаешься от желаний, воспоминаний. То ли спишь с открытыми глазами, как сомнамбула, то ли смотришь уже тем же странным взором, который глядит на тебя.

Тех, кто приходит через тучи в мое жилище, я могу проводить туда, где находятся эти глаза. Если они не пожелают оставаться пленниками их взгляда, если захотят уйти, достаточно будет попятиться немного назад, и глаза исчезнут за завесой тумана.

Есть еще не принадлежащий никому голос. В моем жилище можно его услышать. Он поет, говорит, шепчет, но ты не в состоянии определить его источник. Ты не понимаешь, что именно он вещает, так как он говорит на языке, которого никто не знает. Этот язык, где много всяких ш, ль, сь, х и ц.

Например, он произносит:

Ты слышишь эти слова, но не понимаешь, что они значат, не понимаешь, откуда они взялись. Это голос Дождинки, тот самый, который слышно и на земле, но здесь, в облаках, он говорит явственно, и, пока он говорит, в тучах из одной впадины в другую переливается вода.

В моей стране много воды. Ее источники никогда не иссякают. Это та же самая вода, которая поднимается вверх, опускается вниз. Она чиста, и ты можешь пить ее прямо из водоема. Здесь никого нет, кроме тебя и тех образов, которые то появляются, то исчезают в воздухе. Вот на три секунды возникают лошади, вот на шесть появляются олени, а вот женщины, чья жизнь длится двадцать секунд. Ты сам, попав в страну Дождинки, беспрестанно то появляешься, то исчезаешь, подобно миражу. Забавно вот так зажигаться и гаснуть. Временами туман бывает такой густой, что ты не видишь носков своих ботинок. Опускаешься на ложе тумана и отдаешься течению, слушая музыку и следя за возникающими образами.

Те, у кого нет зонта, могут забраться очень высоко. Дождинка посылает лучи, которые делают влажными их тела, и они восходят к небесным убежищам. Те, у кого нет зонта, могут забыть землю. Я призываю их к себе шепотом, под [149] звук моих песен они медленно поднимаются к моему жилищу. Здесь наверху они ни в чем не испытывают нужды. Счастье приходит к ним незамедлительно.

Есть тут и никому не принадлежащая улыбка. Она вырисовывается между облаков, очень широкая, уголки губ при этом слегка иронически приподнимаются, как у улыбающегося Ахенатона. Эта непринужденная улыбка не предназначена для живущих на земле. Улыбка длится века и века, меж тем как мужчины и женщины суетятся далеко внизу. Добравшись до моего жилища, ты видишь меж облаков эту прекрасную, чуть насмешливую улыбку, ничем и никем не вызванную. И тогда что-то в тебе меняется. У тебя у самого на душе становится радостно, и ты тоже улыбаешься.

Дождинка может показать вам множество никому не ведомых и пустячных на первый взгляд вещей, у которых нет ни начала, ни конца. Она может услаждать вам слух чтением нескончаемых книг и монотонной музыкой, она может придумывать сны.

Дождинка не перестает расчесывать колтуны у себя в волосах, занимающих все небо. Волосы у нее тонкие, с сероватым оттенком. Они рассыпаются по воздуху, сдерживая ветер, ставя преграду самолетам, процеживая свет. Люди не понимают, почему в некоторые дни кругом все так тихо, воздух не шелохнется и преобладает серый свет. В эти дни царит Дождинка ».

[150]

The mouse dreams dreams that would terrify a cat.[6]

[151]

За несколько дней до прихода зимы, когда в воздухе уже чувствуется холод, наступает время их прилета. Все ждут, без конца всматриваются в небо, надеясь их увидеть. Беспрестанно раздаются телефонные звонки: все хотят знать последние новости.

Алло? Ну что?

Пока ничего...

Их еще нет?

Нет.

Может, они не вернутся.

А у вас?

Тоже ничего.

Когда же они появились, Джин Шипучка первой позвонила Луизе, та сказала Сурсуму Корде, который предупредил Аллигатора Баркса. Баркс в свою очередь послал телеграмму Найе Найе. Все бросили свои дела, даже Цено, и работу в конторе, ведь это одно из важнейших событий на белом свете и оно случается только раз в году. Леона послали искать Ямаху, которого теперь зовут Камоа. Тот прибыл к вечеру на своей большой машине; чтобы собрать народ, ему пришлось объехать весь город. В этот день стояла прекрасная погода, но было очень зябко. На водосточных желобах лежал иней. Камоа вел машину чуть быстрее обычного. Ему пришлось сделать по крайней мере ездок двадцать, чтобы всех собрать. Сначала Джин Шипучку у высотного здания, потом Луизу у супермаркета. С другими оказалось сложнее. Их не было ни дома, ни в кафе. Нужно было спешить, ведь они там не станут ждать. Они остаются на день, и никто не знает, застанет ли он их завтра. Джин Шипучка объясняла Камоа, как она узнала новость. Ее подружка детства, Сига- [152] ретка, жившая в другом городе, случайно проходила в этом месте. Она живет в мансарде, не очень далеко от площади, так что она сразу убедилась, что они тут. Птицы никогда не прилетают в наш город. Никто не знает почему, но они предпочитают соседний. То ли потому, что там меньше народу, то ли потому, что там красивее деревья.

Камоа сначала обрадовался, но у него тут же закрались сомнения. Он повторял каждые пять минут, а не могла ли Сигаретка напутать, может, это всего лишь ласточки или голуби. Действительно, Сигаретка очень близорука и, кроме того, совсем не разбирается в птицах. Джин Шипучка, однако, отчитала Камоа и назвала его мерзким брюзгой.

Камоа меж тем объезжал город в десятый, двадцатый раз, и на каждом повороте тормоза его машины взвизгивали. Время шло, и они уже начинали нервничать. Сурсум Корда исчез, и никак не удавалось отыскать Найю Найю. Аллигатор Баркс заявил, что Сурсум Корда наверняка отправился на конференцию, ведь он всегда был немного штрейкбрехером. Но Найя Найя, без сомнения, получила телеграмму. И что с того? А то, что она не захотела ждать, пока за ней приедут, и сама поехала прямо туда на автомотрисе. Так предположила Луиза. Решено было еще разок все обыскать, а потом уже отправиться глядеть на птиц. Следовало, однако, поторопиться, ведь день уже клонился к вечеру. Все прочесали еще раз: на пляже, у табачных киосков, в городских садах; барабанили ей в дверь. Кончилось тем, что на клочке бумаги черканули наспех пару строк: