– Нет, не могли.

– Вот видишь!

– Но если бы я их отпустил, они бы снова взялись за грабежи, убийства и насилия!

– Взялись бы. Но эти, – он снова направил ствол автомата на играющих детей, которые, казалось, не замечают нас, – когда вырастут, то зальют мир кровью! Какая же разница?

– Не знаю. В твоих словах железная логика. Но я человек! У меня, кроме логики, есть чувства. И мне кажется, что если я убью этих детей, пусть самых страшных преступников в будущем, я убью тем самым что-то несравненно большее! Что – не могу объяснить. Но чувствую, что это так!

– Ну, как хочешь! – автомат в его руках исчез, исчезли, и дети. Берег был пуст.

Он взглянул на меня.

– Ты хочешь еще что-то сказать?

– Я подумал, что убийство этих детей ничего бы не изменило в истории человечества.

– Ты отрицаешь роль личности в истории?!

– Нет, конечно! Но… Как бы тебе сказать… Более важны условия существования этих личностей. Вот возьми катастрофу. Откуда появилось столько насильников и убийц? Ведь они были как личности и раньше, но в других условиях эти качества не проявлялись. Кто был, например, тот бандит, которого распяли на воротах?

– Председателем райпотребсоюза. Ха-ха-ха! Вот ты и поймался!

– Не понял?

– Должность эта.., ха-ха-ха, бандитская в своей сущности!

– Ты утрируешь!

– Конечно! Люблю пошутить! Впрочем, он получил по заслугам. Знаешь, как он наказывал свою жену? Он сдавливал ей руками голову. Как давят арбуз. И давил до тех пор, пока она не теряла сознание. Скажи! – он остановился и пристально посмотрел мне в глаза, – ты веришь в Бога?

– Нет!

– А в меня?

– Что значит – верить? Верить – это значит во всем соглашаться. Я же с тобой не согласился!

– Верно! – он опять остановился и снова посмотрел мне в глаза. Я только сейчас заметил, что глаза у него были совершенно белые.

– Послушай! – в его голосе зазвучали неуверенные нотки. – Но человек должен во что-то верить? Пусть не в Бога, ни в, – он закашлялся, – ни в Черта. Но хотя бы – в будущее, в прогресс, разум и тому подобное! Во что ты веришь?

– Я предпочитаю знать!

– Ох! Человек, человек! – он тяжело вздохнул, – да знаешь ли ты, какой тебе путь уготован?

– Что ж, я готов его пройти!

– Червячок! Тебе придется ползти вокруг «земного шара».

– Буду ползти, пока не вырастут «ноги», потом пойду!

– Ну, допустим, вырастут «ноги», но не потеряешь ли ты от этого счастье?

– Нет, если сохраню чувства,

– Что такое чувства?

– Не знаю! А ты знаешь? – поинтересовался я.

– В том-то и дело, что нет!

Он помолчал потом бросил с некоторой досадой:

– Хотелось бы понять, что это такое!

У меня мелькнула озорная мысль:

– Давай попробуем?

Он удивленно уставился на меня:

– Шутишь?

– Нисколько! Надо иметь линейку с делениями…

В его руках появилась метровая линейка. Он повертел ею и протянул мне:

– Такая?

– Подойдет.

– И что дальше?

– Вон тот валун видишь? – Я показал ему на большой гранитный камень неправильной формы.

– Ну?

– Возьми и при помощи линейки определи его вес! Он рассердился. Бросил линейку в воду. Линейка вспыхнула голубым, ослепительным пламенем и исчезла.

– Ты что? Издеваешься?

Он утратил образ Бориса Ивановича и явился мне в своем первозданном виде. Я невольно залюбовался его красивым, мускулистым, стройным телом.

– Нисколько! Ты подумай!

– А!!! Понятно! Ты, хочешь сказать, что чувства имеют другую логику, чем разум. Если они вообще имеют логику в нашем понимании, то есть в понимании разума. Понятно.

– Эта еще не все!

– Что же еще?

– А ты подумай!

Он на мгновение задумался и вдруг улыбнулся. Улыбка у него получилась совсем добрая.

– Постой, постой! При помощи линейки я могу, допустим, в принципе, определить объем, этого камня. Так?

Я кивнул.

– Зная удельный вес, я тем самым определю и общий вес камня. Понятно. Следовательно, необходимы какие-то сопряженные величины, понятия! И тогда разум может познавать чувства, а чувства – разум.

Мы пришли на старое место. Мохнатая простыня лежала там же, где ее оставил мой спутник. Исчезли только кучки камешков.

– Послушай, парень! Знаешь, чем ты мне нравишься? Ты не трус. Ты не хочешь попросить чего-нибудь у меня? Я могу!

– Нет!

– Почему?

Мне показалось, что он обиделся.

– Просить у тебя, значит, поверить в тебя!

– А ты не хочешь?

– Нет!

– Тогда спроси о чем-нибудь. Ведь я знаю, что ты хочешь знать!

– Спросить – это то же самое, что просить. Иная информация более ценна, чем материальные блага!

– Ладно! Будем считать, что ты и здесь прав. Но ведь ты знаешь кто я?

– Скорее всего – плод моего больного воображения, сна!

– Ну, ты нахал! – протянул он. – Ты хоть пощупай! – он протянул мне руку.

Я дотронулся до его плеча. Кожа была упругой и прохладной. Под нею перекатывались мышцы.

– Убедился?

– Нет! Свидание во сне не является убедительным доказательством материальной сущности!

– Тебе что, дать и другие доказательства? – он изучающе посмотрел на меня, но, видимо, передумал.

– Ладно! Живи как знаешь

– Постараюсь! Прощай! Мне было о тобой интересно!

– До свидания – он по-сатанински захохотал, – мы еще увидимся, дорогой.

Чайки взмыли вверх и подхватили его крик:

– Дорогой! Дорогой! Дорогой…

– Дорогой! Очнись, дорогой!

Я открыл глаза. Надо мною склонилась Катюша. Я лежал в своей постели. Еще не понимая, где я и что со мною, я обвел глазами комнату. Катюша по-своему поняла мой взгляд и вспыхнула румянцем досады.

– Женя сейчас спит!

И пояснила:

– Ты трое суток не приходил в себя и мы по очереди дежурили у твоей постели.

Я вдруг заметил, что сжимаю ее плечо. Я разжал пальцы, и она, облегченно вздохнув, выпрямилась.

– Ты схватил меня в беспамятстве за руку и сильно сжал. Я боялась тебя потревожить. Потом ты начал метаться.

– Что со мною было?

– Александр Иванович говорит, что шок от нервного перенапряжения. Ты внезапно потерял сознание… Еще там… Тебя привезли на вертолете. Милый ты мой! Я так испугалась, когда тебя вынесли на носилках. Думала, что ты ранен!

Она наклонилась и прижалась губами к моей щеке.

В дверь осторожно поскребли.

– Можно войти!

Дверь отворилась и в комнату заглянула Светка. Увидев меня полусидящего в кровати, она радостно что-то пискнула и мгновенно исчезла.

Минут через десять в комнату вошел Паскевич.

– Ну что я говорил?! – торжествующе обратился он к Кате, – через два-три дня все будет в норме! Как ты себя чувствуешь, дружище?

Он взял меня за кисть, щупая пульс.

– Ну! Совсем хорошо. Сегодня еще не вставать! – строго предупредил он, обращаясь не столько ко мне, сколько к Кате, – бульон и пару сухариков! Можно брусничный сок!

– Позови Алексея! – попросил я.

– Никаких Алексеев! – категорически возразил Паскевич, – смотри за ним, чтобы не вздумал встать!

– Но мне нужно его видеть!

– Все! Разговор окончен!

Я решил отомстить ему:

– А почему ты не в форме?

Фантомас разинул рот и вдруг залился смехом.

– Уже донесли?! Если Одиссей шутит, то дела идут на поправку!

Он вспомнил мою студенческую кличку. Я протянул ему руку: